Говорят, что член Ревы не привлекательнее потрошеной гадюки. Одна мысль о том, как такой червяк ползет по ее бедрам, вызвала у четырнадцатой дочери Короля приступ кипящей ярости. Нет, она только начала учить старого козла — канцлера.

В крошечном королевстве Болкандо жизнь полна приключений.

* * *

Яни Товис хотелось довершить ужасную бойню, учиненную братом… но еще вопрос, сумеет ли она? Взбесившиеся Стяжка и Сквиш плевались, изрыгали проклятия и выводили «шаги убийцы», брызгая мочой во все стороны, пока кожаные стены палатки не стали темными и мокрыми. Сапоги Полутьмы постигла та же участь, хотя они были гораздо больше приспособлены выдерживать всякую грязь. А вот терпение ее оказалось на пределе.

— Ну, хватит!

Искаженные злобными гримасами рожи обернулись к ней. — Мы должны его заловить! — зарычала Стяжка.

— Кровавые проклятья! Крысий яд, рыбья чешуя! Девять ночей боли! И еще девять!

— Он изгнан, — сказала Яни. — Вопрос закрыт.

Сквиш набрала полный рот мокроты и замотала головой, обрызгав стену слева от Полутьмы. Зарычав, Яни потянулась за мечом.

— Случайно! — крикнула Стяжка, прыгая и сталкиваясь с сестрой. Она оттащила побледневшую вдруг ведьму подальше.

Яни Товис с трудом поборола желания вытащить оружие. Она ненавидела гнев, потерю контроля, ведь когда страсть пробуждалась в ней, ее было почти невозможно удержать. Она оказалась на самой грани. Еще одно оскорбление — ради Странника, еще один косой взгляд! — и она убьет обеих.

У Стяжки оказалось достаточно мозгов, чтобы распознать угрозу, это было очевидно — она продолжала отталкивать Сквиш, пока обе не оказались у дальней стены. Затем она обернулась и принялась кланяться: — Жаления, Королева. Ужасные жаления. Горесть, эт точно, горесть, Вашство, оно и напустило яду в ее старые вены. Звинения от меня и Сквиш. Ужасное дело, ужасное дело!

Яни Товис сумела отпустить рукоять длинного меча. Сказала блеклым тоном: — У нас нет времени на пустяки. Трясы потеряли ковен, остались только вы. А я потеряла Дозорного. Нас только трое. Королева и две ведьмы. Пора обсудить, что следует сделать.

— Разве не говорят, — усердно закивала Стяжка, — разве не говорят, что море слепо к берегу и берег слеп к трясам и морю. А море вздымается. Вздымается, Королева. Шестое пророчство…

— Шестое пророчство! — прошипела Сквиш, просунув голову за плечо сестры и сверкая глазами на Яни. — А как насчет пятнадцатого? Ночь Королевской Крови! «О она вздымется и берег потонет и ночь заплачет в воду и мир станет красным! Род на род, резня отметит трясов и трясы потонут! В воздухе, который не вдохнуть!» Чо можно не вдохнуть, как не море? Твой брат убил нас всех, убил всех!

— Изгнанный, — ровным тоном сказала Полутьма. — У меня нет брата.

— Нам нужен король! — крикнула Сквиш, вырвав клочок волос.

— Не нужен!

Ведьмы застыли, потрясенные ее яростью, пораженные словами.

Яни Товис перевела дыхание. Она не могла скрыть дрожание рук, всю степень своей ярости. — Я не слепа к морю, — сказала она. — Нет… послушайте меня. Молчите, просто слушайте! Вода действительно поднимается. Неотразимый факт. Берег тонет, как говорит часть пророчества. Я не так глупа, чтобы отвергать мудрость древних провидцев. Трясы в беде. На меня и на вас выпало отыскать путь сквозь беды. Для нашего народа. Вражду следует прекратить — и если вы не можете позабыть о произошедшем, прямо сейчас, мне придется изгнать и вас.

Едва вымолвив слово «изгнать», она с немалым удовлетворением увидела, что обе ведьмы выглядят как-то иначе. Менее дикими и решительными.

Сквиш облизала сухие губы и осела на кожаную стену. — Нужно бежать с берега, Государыня.

— Сама знаю.

— Мы должны уйти. Бросить зов по Островам, собрать всех трясов. Мы должны снова начать странствие.

— Как пророчствовано, — шепнула Стяжка. — Последнее путь-шествие.

— Да. Сейчас жители хоронят тела. Они хотят, чтобы вы произнесли последние молитвы. Потом я сяду на корабль. Мы плывем на остров Третья Дева, чтобы организовать эвакуацию.

— То есть трясов.

— Нет, Стяжка. Остров скоро скроется под волнами. Мы заберем всех.

— Мерзавцы тюремники!

— Убийцы, лодыри, свиногрязы, говноеды!

Яни Товис снова засверкала глазами на старух: — Тем не менее!

Ни одна не сумела выдержать взгляда королевы; еще миг — и Сквиш пошла к двери. — Мольбы и мольбы, да, за мертвый ковен и всех трясов и за берег.

Едва Сквиш выбежала в ночь, Стяжка отвесила неуклюжий поклон и устремилась за сестрой.

Яни Товис снова упала на сиденье, служившее троном. Ей так хотелось заплакать. От разочарования, от гнева и отчаяния. Нет, ей хотелось плакать по себе. По потерянному брату, снова потерянному.

«Ох. Проклятие тебе, Йедан».

Хуже всего оттого, что она понимает его мотивы. За одну кровавую ночь Дозорный уничтожил дюжину опасных заговоров, каждый из которых был направлен на ее свержение. Разве можно ненавидеть его за такое?

«Но я смогу. Ибо ты уже не стоишь за моим плечом, брат. Сейчас, когда Берег тонет. Сейчас, когда ты очень нужен».

Ну, похоже, никто не будет раз увидеть рыдающую королеву. Истинная полутьма — не время для жалости. Сожаления — возможно; но не жалость.

Что если все древние пророчества говорят истину?

Тогда трясам, разделенным, обезглавленным, потерянным, суждено изменить мир.

«И я должна их вести. В окружении двух подлых ведьм. Я должна увести свой народ от берега».

* * *

В наступившей темноте два дракона взмыли в воздух — один белый словно кость, другой как бы озаренный внутренним пожаром под прочной чешуей. Они сделали круг над мерцающими очагами, означившими стоянку Имассов, и направились к востоку.

Человек стоял на холме и смотрел им вслед, пока драконы не исчезли. Потом к нему присоединилась другая фигура.

Если они рыдали, темнота скрыла это в сердце своем.

Где-то за холмом торжествующе закашляла эмлава, возвестив миру об убийстве. Горячая кровь оросила землю, глаза незряче уставились в небеса; то, что жило, больше не живет.

Глава 3

День последний настал и услышал правду тиран
Сын давно позабытый из темного мира пришел
Дерзким знаменем встал пред отцовского замка стеной
Словно праздные зрители, облепили окна огни
Горсти пепла посыпались из торжествующих туч
Не зря говорят, что не ведает верности кровь
День последний настал, и увидел правду тиран
Сын во тьме был рожден, под матери жалобный стон
Он по замку ходил, слыша крики из жутких темниц
И однажды безлунною ночью бежал, клобук натянув
От хозяйских тугих кулаков и безумных гримас
Он продолжил отца, словно слишком длинная тень
Но вернулась тень зла к тому, кто отбросил ее
Зла того же желая.
А правда проста и слепа
Хоть тиран, хоть святой — одинаково канут во прах
И дыханье из уст улетит, словно легкая тень
И отправит их правда в сон вечный, разложит постель
Из камней.
«Шествие Солнца», Фер Рестло Феран

— От твоих поцелуев губы немеют.

— Это гвоздика, — ответила Шерк Элалле, садясь на край постели. — А зубы не болят?

— Я бы не сказал.

Она оглядела разбросанную по полу одежду, потянулась, чтобы подобрать брюки. — Скоро выходите?

— Мы? Я думаю, да. Но Адъюнкт нам своих планов не открывает.