– Что это было за оружие?

Бравый начальник еще круче выкатил грудь, без заминки выпалил:

– Автоматическая винтовка «Ругер» с рожком на двадцать четыре патрона, калибр восемь и два.

– Странный калибр.

– Никак нет! Стандартный для рундвеймарской системы!

Вот, пожалуйста! Еще одно новое словечко! Какая-то рундвеймарская система. А еще жуткие имена вроде Бургая, Зулиса и Перкарлайта. Не все, стало быть, перекрасились в Артемов да Иванов…

– Как звать тебя, сокол?

– Иван Лещенко, Ваше Величество!

– Иван? Уже легче… – я вздохнул. – И что же, Ваня, трудно служится с твоим именем в Артемии?

Юный командир замялся.

– Давай, Ваня, не тушуйся! Отвечай, как на духу.

– Поначалу трудновато приходилось. Про Ванессию то и дело намекали. В смысле, значит, не пора ли и мне туда перемещаться. Только я ведь здесь родился и туда не хочу!

– Понятно, Ваня, понятно, – я успокаивающе похлопал его по плечу. – Это все рудиментарное сознание. Скоро этих старорежимных идиотов мы всех повыведем. Потому как Иваны и Артемы – это что у нас?

– Не могу знать, Ваше Величество!

– Можешь, Ваня. Обязательно можешь. Артемы и Иваны у нас братья на век, так и запомни.

– Запомню, Ваше Величество!

– Вот так, а фразу с «немогузнайством» мы тоже изничтожим. Незнаек в нашей армии быть не должно! Это еще Суворов сказал. Знаешь Суворова?

– Никак нет, Ваше Величество. Не встречал.

Я вздохнул.

– Ладно, не встречал – так не встречал. А скажи-ка мне, Ваня, рожок-то он весь успел выпустить?

– Никак нет! – горделиво рявкнул юный офицер. – Два патрона осталось. Сам проверял.

– Что ж, молоток, лейтенант!

– Виноват?

– Или ты еще не лейтенант?

– Пока только старший подпрапорщик. Уже второй год.

– Ага, значит, дальше у вас идет прапор, а потом…

– Потом – звание поручика, Ваше Величество!

– Вот поручик – это оно самое и есть. В смысле, значит, лейтенанта. Хотя тебе этого знать пока не положено. Секрет.

– Виноват, Ваше Величество!

Глядя на то, с какой готовностью он отвечает на мои вопросы, я решился на очередной вопрос:

– Сколько у тебя здесь людей?

– Треть гвардейской роты. Согласно приказу Адмирала Корнелиуса.

– Лихо прячетесь! Я вроде бы никого не видел.

– Было приказано: людей не демаскировать.

– Знаю. Минные поля имеются?

– Никак нет! Только система оповещения. Сюда ведь и грибники, случается, забредают, а дача в основном пустует…

– Все правильно, поручик. Незачем подвергать грибников опасности.

– Я, Ваше Величество, пока только подпрапорщик…

– Плохо соображаешь, Ваня. Подпрапорщиков, как и подполковников мы упраздним, а ты с этой минуты поручик!

– Ра-стара-ва-вели-во! – гаркнул этот богатырь. Я похлопал его по плечу и кивком отпустил. Заметив удивленный взгляд Ангелины, пояснил:

– Ничего не поделаешь, все заводят любимчиков.

– Тебе он понравился?

– Мне понравилось его имя. – Я поскреб макушку. – Интересно бы узнать, куда подевался человек с другим интересным именем?

– О ком ты?

Я поглядел на Анну и ничего не ответил. Выводить Осипа на публику следовало постепенно, как доброго карпа на мелководье. А может, и не нужно этого было делать вовсе.

Вечер мы встретили в соседней комнате – с новым телевизором и новым графином. На этот раз на окнах имелись вполне приличные жалюзи, которые, наученные горьким опытом, мы поспешили опустить. Ранее здесь, вероятно, располагался кабинет, потому что вместо кровати красовался необъятных размеров стол с полным набором письменных принадлежностей, а по стенам тянулись заставленные книгами полки. Поскольку кроме стола и пары кресел иной мебели мы не наблюдали, пришлось обратиться за помощью к бывшему подпрапорщику. Румяный хлопец все понял как надо, и дело было улажено в пару минут. С помощью ребят Вани стол отодвинули к окну, а вместо него внесли чуть поцарапанную пулями кровать, скоренько застелив ее свежим постельным бельем. На эту кровать я тут же и повалился, устремив глаза к интереснейшему из зрелищ – беленому потолку с глазницами множественных светильников. Самое странное, что спокойствие меня по-прежнему не покидало. Той же Анне нынешнее происшествие далось значительно тяжелее. Забравшись с ногами в кресло, она бездумно листала выбранные наугад книги и стопкой выстраивала их на полу. Скорее всего, листала она даже не книги, а собственную память, заново переживая все случившееся. Что ж, явление вполне нормальное для всякого, перенесшего быстротечный стресс…

В какой-то из моментов она подняла на меня глаза и робко поинтересовалась:

– Как ты думаешь, что будет с нами дальше?

– Что-нибудь да будет, – я ладонью похлопал по кровати рядом с собой. – Бросай свое чтиво и беги сюда.

– Зачем?

Я не удивился и уж тем более не возмутился. Кризисы – это естественно, и все мы рано или поздно задаем окружающим этот вопрос. Этакая перчатка, бросаемая вовне, вызов, выдающий наше неравнодушие.

– Ты больна, я тоже болен. Больной больного всегда сумеет утешить.

– По-твоему, я больна? Чем же это?

Некая занозистость была налицо, и, перевернувшись на бок, я подпер щеку рукой, молча уставился на девушку. Конечно, трудно любоваться скукоженной в кресле фигурой, но на мою долю оставались коленки, а женские колени могут быть очень красивыми, если вы что-то в этом понимаете. Мне казалось, что я понимаю. И, переводя взгляд с загорелых коленей на лицо с антрацитовыми глазами, я вновь и вновь пытался поставить себя на ее место.

Что она думала обо мне?

Что она вообще такое БЫЛО?…

– Все больны, детка. – Я протяжно вздохнул. – Все, кроме грудных младенцев…

Фраза повергла ее в глубокую задумчивость, и нечто подобное испытал я сам. Гончими псами мысли мои заметались в бесплодных поисках. Кажется, я думал. А возможно, только думал, что думаю. О вселенной в целом и о себе – ее частном случае. О будущем, в котором столь ясно читалось наше прошлое. Ведь мы не воображаем свое будущее, а действительно видим. А если видим, значит, оно уже было?…

Я снова покосился в сторону Ангелины. Забавно, но пройдет какой-нибудь год, и я в состоянии буду предсказать любую ее реакцию, любое ее слово. И точно так же будет читать мое настроение она. Последние загадки исчезнут, и что останется? Если совсем ничего, то почему так славно и покойно у меня на сердце?…

Помню, одной особе женского пола, наделенной вздорным характером и вульгарным голосом, я выдал заковыристый комплимент. Комплимент она и впрямь тогда заслужила, но какая же бурная реакция последовала! Достойное поведение диктуют привычки, у нее же привычки к комплиментам не было. А потому это напоминало вздорную истерику. Что-то такое она пронзительно прокричала, пунцовея, начала отмахиваться руками. Затем минут на пять разразилась невразумительной тирадой, а в финале даже всхлипнула, промокнув глаза крепко наодеколоненным платком. Вот так я умудрился достать ее одной-единственной фразой! Позднее я не раз еще бывал на ее застольях, и неизменно в моей тарелке оказывались лучшие куски со стола.

Вероятно, чем-то подобным сумела достать меня и Ангелина. Чем именно – Бог его ведает. Но уж не коленками – это точно. И даже то, что она сейчас немного дулась на меня, было отчего-то приятно.

Как могут относиться к классному врачу? Конечно же, с уважением. А ко всем нашим горе-президентам? Да либо с неприязнью, либо никак. Во всяком случае, при жизни. А уж потом их просто воспринимают, как один из многочисленных фактов истории. Без мук и сердечного трепета. Потому что любить можно только своих. И дуться тоже. А своих всегда очень мало – пальцев двух рук едва хватает, чтобы перечесть всех. И не помогут в этом деле никакие земные достижения, не поможет технический прогресс, не поможет демократия.

Я снова похлопал ладонью по кровати. Я был великодушен, как никогда. Какая глупость играть в обиды, когда вокруг все так зыбко, когда через день в вас целятся из автоматов, когда даже из целого мира – с его морями, облаками и странами – вас в любой миг могут вышвырнуть, как нашкодившего щенка!