Молодой повеса, кутила и забияка решил покинуть кабачки Латинского квартала, где проводил время среди поэтов, комедиантов и авантюристов, и вступил в королевскую гвардию. Поговаривали, правда, что решиться на этот шаг его побудили обстоятельства отнюдь не романтические. Будто бы его вынудила к этому витавшая над ним угроза оказаться в тюрьме за неуплату долгов.

В привилегированное войско принимали далеко не каждого. Но для дворянина Сирано это не составило особого затруднения. Дело облегчилось еще и тем, что при наборе предпочтение отдавалось гасконцам. Имя — Сирано де Бержерак звучало вполне по-гасконски. И его приняли как своего. Так возникла легенда о якобы гасконском происхождении нашего героя, которую и использовал в своей пьесе Ростан. На самом же деле Сирано родился в Париже в 1619 году, о чем неопровержимо свидетельствует запись в приходской церкви Сен-Совер. Детство его прошло в небольшом поместье Мовьер, которое когда-то называлось Бержерак, видимо, по имени семьи, проживавшей здесь в прошлом. Его отец, служивший управляющим у герцога Шевреза, именовался Абель де Сирано. Будущий поэт решил сделать свою фамилию более благозвучной, а следовательно, и более аристократической. Он стал называть себя Сирано де Бержерак. Крестное его имя Геркулес Савиниен де Сирано отныне было забыто.

В начале зимы 1639 года новоявленный королевский гвардеец покидал Париж в рядах походной колонны, вместе с армией направляясь к восточным границам пешком, на повозках, в дождь и холод, полки двигались навстречу неприятелю. Сирано оказался в осажденном Музоне. Однажды во время вылазки он был тяжело ранен. Пуля от мушкета пронзила ему грудь навылет. Боевое крещение кончилось для него неудачно. Но уже в том же 1640 году, едва оправившись от раны, Сирано вновь в рядах сражающихся. На этот раз под стенами осажденного Арраса, где укрылись испанцы. И снова неудача. В первом же бою он получил рану в шею.

На лазаретной койке у него было достаточно времени, чтобы поразмыслить о том, как жить дальше. Военное счастье ему не сопутствовало, и хотя товарищи и прозвали его «бесстрашным», боевой славы он так и не добился. Что ожидает его в будущем? Чем ему следует заняться? Ответить на эти вопросы точно он не мог. Но знал одно — с военной романтикой покончено. Боевой клинок придется навсегда повесить на гвоздь. И в 1641 году наш герой возвращается в Париж. Здесь он решает добиться своего иным путем. С азартом прозелита (новообращенного) Сирано очинил перо, полный решимости извлечь из своей чернильницы то, о чем продолжал мечтать, — славу. Отныне он желает служить Поэзии и Науке. Они проложат ему дорогу к вершинам успеха, на литературном поприще составит он себе имя, завоюет желанное признание.

Едва ли он предполагал, что избирает путь не менее опасный и тернистый, чем дорога солдата, едва ли думал, что здесь его поджидают не менее грозные, нежели испанские солдаты, противники — зависть и месть, наветы и злословие, преследования и травля.

Его стихи, рожденные за стаканом вина, полные язвительных намеков, принесли ему славу остроумца и насмешника. Но вот беда — стихами сыт не будешь. Конечно, можно стать поэтом «на случай»: чтобы не остаться без обеда, начать рифмовать на заказ, писать посвящения, прославлять благодетелей, расточая похвалы глупцам, скрягам, лицемерам.

Во Франции поэтов-поденщиков называли тогда «замызганными», они составляли целое братство, живущее впроголодь. Вырваться из этого злосчастного круга можно было лишь одним путем: стать придворным поэтом какого-нибудь вельможи, обрести себе покровителя. В этом случае тем более надо было уметь кланяться, льстить, угождать словом. На что только не шли, в какие хитрости не пускались несчастные витии, лишь бы оказаться в роли слуги-поэта. И наплевать на упреки в отсутствии гордости. Разве до нее им было, когда желудок пуст и в горле пересохло?

Для Сирано де Бержерака личная свобода была дороже миски супа и жареного цыпленка. Когда же друзья, видя его нужду и безденежье, советовали поискать покровителя, он отвечал стихами великого Малерба[3] о том, что ему не к лицу «насильное притворство», и продолжал:

Сирано чувствовал в себе творческий огонь и надеялся когда-нибудь вырваться из среды «убогих словоскребов». Ведь и упрямый Малерб добился всего далеко не сразу. Только его настойчивость и энергия позволили ему, уже немолодому человеку, решиться отправиться в Париж искать успеха. И только вера в себя помогла ему добиться славы. Вот тогда-то, словно по волшебству, перед ним распахнулись двери многих аристократических домов: он дружил с самим герцогом Гизом, часто бывал в знаменитом салоне маркизы Рамбулье. У него был свой слуга и лошадь, а главное — огромное жалованье: чуть ли не тысяча ливров.

…Возвращение блудного сына с войны завсегдатаи таверн встретили возгласами одобрения. Сирано снова зажил жизнью повесы, отдался соблазнам столицы, закружился в вихре похождений. Это было время плаща, лютни и шпаги. Время авантюристов, прекрасных куртизанок, балов и маскарадов, испанской галантности, одновременно серьезной и безумной. Время сонетов, пирушек и яростной азартной игры. Судьба часто зависела от прихоти игральных костей. А участь игрока нередко решал брошенный взгляд, небрежный жест, мимолетная усмешка.

Кутежи с собутыльниками, такими же, как Сирано, «непризнанными гениями», заполняют его дни и ночи. Иногда даже кажется, что он забыл о своем призвании, о намеченной цели. Он спешит за стол таверны, где веселье и смех, где живут без оглядки, где острое словцо ценится так же, как и точный удар шпаги.

В ожидании поэтического признания Сирано стал знаменит на весь Париж как отчаянный дуэлянт. Горе тому, кто имел неосторожность чем-либо задеть гордого стихотворца или, упаси Боже, непочтительно обмолвиться о его внешности, скажем, о носе. Ох, уж этот злосчастный нос. Многим лишь неосторожное упоминание о нем стоило жизни.

Если бы не длинный нос, то Сирано был бы вполне красивым малым. Как характеризует человека крупный нос? Как учит наука «носология», нос — это вывеска, «на которой написано: вот человек умный, осторожный, учтивый, приветливый, благородный, щедрый». Так Сирано напишет позднее в своем романе о путешествии на Луну. Там, к удовольствию автора, в чести окажутся лишь те, у кого длинные носы, курносые же будут лишены гражданских прав!

Друзья знали горячий нрав поэта:

И неудивительно, что многие предпочитали считать форму его носа самой обыкновенной.

Сирано был сыном своего века, времени, когда французская монархия, преодолевая междоусобицы и феодальную анархию, благодаря заботам кардинала Ришелье, обрела видимость прочности. Абсолютизм, приобретя устойчивую форму, способствовал расцвету французского гения.

К успехам военным, политическим и дипломатическим Ришелье задумал прибавить величие французской культуры, поставив ее на службу королевской власти.

В 1635 году официальным эдиктом создается Французская академия. В ее уставе записываются слова о том, что членами ее могут стать люди «хорошего тона, доброго поведения и любезные господину-покровителю» (то есть королю). Французам вменялось в обязанности называть их не иначе как «бессмертными», так как членство в Академии было пожизненным. Вначале академиков было десять — по числу посетителей литературного салона Валентина Конраро, на основе которого по велению всесильного кардинала и возникла Академия.

Через три года число «бессмертных» в черных с зеленым мантиях и треугольных шляпах возросло до двадцати. А впоследствии и до сих пор академиков сорок.