«В момент взрыва земля как бы сдвинулась, ушла из-под ног, раздался громовой раскат, треск, в небо взметнулся ослепительно яркий огненный гриб» («Красная Звезда» 9 июля 1992)

«Больно было смотреть на обезумевших, слепых и обугленных домашних животных, страшно вспоминать о выкорчеванных деревьях, об исчезнувшей дубовой роще-красавице, о пепелище нескольких деревень, о жалких остатках военной техники». («Литературная газета» 15 сентября 1999)

«То и дело в траншеях и просто на открытых местах встречались обреченные на атомное заклание коровы, козы, овцы и другие домашние животные. Одни еще стояли и жевали травку, у других вытекли глаза и тлела шерсть, третьи (особенно лошади) уже лежали, обнажая страшные раны» («Независимость» 23 апреля 1997)

«Как позже оказалось, солдаты, принимавшие участие в секретном мероприятии, а с ними и местные жители, получили немалую дозу радиационного облучения.» («Красная звезда» 19 июля 1996)

Вот свидетель из Латвии Михаил Аренсбург. Он был младшим сержантом в инженерно-саперном батальоне Тоцкого полигона.

Он описывает укрытие для командного состава. «Блиндаж, кстати, был очень красивым — словно станция метро. Наши ребята строили.» («Час» 27 января 2001) Тут же фотография автора — молодого солдатика. И фотография взвода — лейтенант и его солдаты и сержанты. Из 22-х улыбающихся ребят выжил один. Тут же его просьба журналисту: «Прошу вас, не фотографируйте меня, я ужасно выгляжу.» А вот его впечатления: «Хотя взрыв был надземным и мы были так далеко, все равно почувствовали, как через какое-то мгновенье земля под нами заходила, как волна на море… Наши приборы зашкалило, они вышли из строя… К месту взрыва рванули танки и солдаты, с криком „ура“, разумеется… Башню одного из танков после взрыва отнесло на целых 150 метров. А дубовый лес с вековыми деревьями лег на землю, как трава под осенним ветром… Высокие чины разъехались сразу после завершения действа буквально за несколько минут. Никаких обедов и торжественных речей за мир во всем мире. А на полигоне остались валяться не только груды скота с оторванными конечностями и обуглившимися боками. Но и трупы людей. Акция была настолько плохо спланирована, что нередко танки во время инсценированной атаки наезжали на палатки в кустах, где находились солдаты. Естественно, об этих потерях умолчали. Мне кажется, что в первую очередь хотели поставить опыт на людях и животных… Я, может быть, только сейчас понял, что все мы были в роли подопытных кроликов.» («Час» 27 января 2001)

«Офицерам показали этот район до и после взрыва. От лесного дубового массива осталось лишь черное пепелище — обгорелые колышки. Боевая техника — наша и наших вероятных противников — оплавлена, покорежена. Траншей и укрытий не стало — верхний слой земли как бы переместился. Все сравнялось. Зрелище было жутким.» («Красная Звезда» 9 июля 1992)

К слову, о лесном массиве: Тоцкие дубравы сажали по указу Петра. Было там много тысяч могучих дубов. Возраст под 250 лет. Сжечь в мгновенье такую уймищу дубов! Это ли не чудо! Вы бы сумели? И я бы — нет. При всем желании. Такое только Георгию Константиновичу под силу. Он у нас не только победоносец, но и чудотворец.

4.

Итак, только в нашей стране проводились такие эксперименты! Только у нас и нигде больше! Мы снова впереди планеты всей!

Но вот учения успешно завершены, что дальше? Дальше — повышение Жукову. На него радиация не повлияла. Он находился вдали от эпицентра. В бетонном бункере. В районе взрыва после учений он почему-то не побывал. Его ждали грандиозные свершения вдали от Тоцкого полигона.

Ну а как же 45000 молодых мужиков? Они оборонялись и наступали в районе, в котором уровень радиации был столь высок, что приборы зашкалило. Приборы перестали реагировать на радиацию. Что же стало с людьми? О них Жуков не вспомнил НИКОГДА. «Красная Звезда» вспомнила о них через 38 лет — 9 июля 1992 года: «Руководитель учений Г. К. Жуков поблагодарил всех участников за мастерство, стойкость и мужество… Такие элементарные меры предосторожности, как дезактивация техники, оружия и обмундирования, не применялись. В учениях принимала участие огромная масса людей. Никакого специального медицинского наблюдения за состоянием их здоровья установлено не было. Засекреченные и забытые, они жили, как могли, без всякого внимания со стороны государства… Каждый дал подписку, клятвенно обязавшись молчать об этом в течение 25 лет.»

25 лет молчать? Зачем? Давайте прикинем, что мог рассказать участник учений? Что они были? Это все знают. Через три дня после взрыва 17 сентября 1954 года было опубликовано Сообщение ТАСС. Что еще мог рассказать участник учений? Что бомба имеет чудовищную разрушительную силу? А кто этого не знает? Допустим, один участник учений проболтался, рассказал кому-то, что при взрыве образуется огненный шар, что световое излучение сжигает дома и деревья, оплавляет танковую броню, что ударная волна дробит в щепы любые строения, плющит танковые корпуса и срывает башни. Допустим, услышавший это рассказал еще кому-то и в конце концов эта информация стали известна вражеским разведкам. Вопрос: да неужто врагам эти сведения в новинку?

Между тем, сразу же после учений солдат и офицеров, которые принимали в них участие, начали спешно выбраковывать. Первая напасть — кровавый понос. Рассказать врачам о причинах нельзя. Секрет. Смотрит врач, удивляется: вроде не дизентерия, и не холера… Тает человек на глазах, и ничем ему не поможешь. И в армии ему делать нечего. Таких домой отправляли: пусть гражданские врачи разбираются.

Но ведь и гражданским врачам рассказать нельзя.

Еще напасть — импотенция. Вспомним описания участников: облако ядерного взрыва только поплыло в небеса, и тут же были поданы команды: «К орудиям!», «По машинам!», «В атаку — вперед!» Ядерный врыв — это температура в миллионы градусов. В момент взрыва сгорает огромное количество кислорода, кроме того, ударная волна разгоняет во все стороны колоссальные массы воздуха. Поэтому в центре взрыва образуется пустота, безвоздушное пространство. И эта пустота, как пылесос, тянет в себя грунт и пыль, которые потом оседает и осыпается по окрестностям. Десятки тысяч солдат и офицеров устремились в атаку через эпицентр взрыва, а сверху на них сыпалась радиоактивная гадость…

«Красная Звезда» термин «импотенция» не применяет. Об участниках эксперимента рассказано проще: у того — разлад в семье, у этого ушла жена… Или вот: «Начались нелады в семье… Жена стала предъявлять надуманные упреки в неверности. Вскоре Алексей пришел к заключению, что она просто лукавит, маскируя собственную неудовлетворенность, а может быть, и неверность.» («Красная Звезда» 9 июля 1992) Это рассказ про старшего лейтенанта А. Рожкова. Он находился в танке в 15 километрах от взрыва. «В момент взрыва танкисты находились в своих зарытых на глубину около трех метров „тридцатичетверках“. Средств защиты, кроме противогазов не было.»

Он в танке, на трехметровой глубине, в 15 километрах. А каково пехоте, которая не под броней, не под землей на трехметровой глубине, которая в траншеях 8 километрах от взрыва?

Превратить в считанные минуты тысячи здоровых мужиков в импотентов, — это ли не чудо? Согласимся: чудо отрицательное, но все же ни мне, ни вам такого не повторить. Это только злому чудотворцу Георгию по силам.

За импотенцию из армии не гнали. Но были заболевания куда как серьезные. И в массовом порядке. Ради сохранения тайны, всем участникам в их документах были сделаны фальшивые записи о том, что в сентябре 1954 года они находились на Дальнем Востоке, в Заполярье или в Средней Азии. Последствия были вот какие: прибывает, допустим, списанный солдатик в свою родную деревню. Мается, бедный, неизвестной болезнью. Чем сельский эскулап ему может помочь, если солдату запрещено даже намекнуть на причины болезни? А если и намекнет, то никто ему не поверит, ибо в документах у него — нечто совсем другое записано, соответствующими подписями и печатями заверено. И кто ж тебе поверит, если документ, выданный родной Советской властью, тебя изобличает с головой. Потому участники тех учений тихо, молча и быстро вымирали.