Dmitry FuckOFFskiy

Trip

(роман о нашей эпохе)

Часть первая

Ice-cream and strawberry for kiddy

(читать под песню « Beetlebum» группы Blur и запивать пивом Оболонь «Фан-клуб»)

Огромное спасибо за помощь Reene.

После двадцати вся твоя жизнь — это уродливый компромисс, робкая сдача позиций, заканчивающаяся смертью.

(И. Уэлш «На игле»)

1

Была холодная осень. Мерзкая холодная вода бесконечно падала с неба длинными соплями. Трупы листьев с каждым днем все больше устилали дорогу под моими ногами. Конец уже сентября. Осень пришла рано. Никогда такого не было. Всегда в эти дни грело солнце и было тепло и сухо. А тут вот такое. Дерьмо, одним словом.

Я стоял на Киевском вокзале одетый в потертые джинсы цвета моря марки «Motor» и старенький черный свитер «4 you», на плече, у которого была маленькая дырка, которая появилась там несколько недель тому вследствие неосторожного курения на квартире у одного из моих друзей. Под свитером была черная тишотка с изображением Че Гевары. Че Гевара был красно-белый и сделан на рынке Петровка, который находится в городе, в котором я родился. На моих ногах были одеты тяжелые гриндерсы «duble-бульдоги» со сбитой кожей на носках, вследствие биения этими носками с металлическими вкладышами разных людей, которые мне не очень нравились. На моих плечах висел старенький рюкзачок черного цвета «Carlton», на котором еще раньше я, как и каждый романтик, нарисовал маркером знак хиппи — знак мира «птичью лапку», в котором было лишь сменное белье, двадцать долларов, старенькая тетрадь со стихами и два CD: «Blur» альбома «13» и «Sigur Ros» альбом «Von», что переводится как «надежда» с исландского. Коробка от альбома «Von» была пустая. Диск находился в CD-рекордере, черные маленькие наушника у меня в ушах. Мне сейчас нужно слушать что-то оптимистичное, что-то о том, что всегда есть надежда и она если и умрет, то последней, после меня. Плохо только, что я не понимаю исландского и могу лишь догадываться о том, что поет Йон Биргинссон играя на гитаре, будто на скрипке. В заднем кармане джинсов лежал билет на поезд «Киев-Лондон» в один конец. Билет предусматривал, что поездом я доеду до Люксембурга, потом буду гулять его грязными доками, пить пиво и ждать несколько часов парома «Принц Филипс», который на протяжении еще нескольких часов будет переправлять меня через Ла-Манш. На пароме я также буду пить пиво и смотреть на то, как берег старенькой Европы исчезает в британском тумане. Потом я должен буду выйти с парому и шагать на bus-stop. Bus отвезет меня в Лондон. Более у меня не было ничего. Я был бедным, одиноким и самым счастливым во всем мире белым человеком. Я был отдан сам себе, сам своей судьбе и своему характеру. Страшный западный мир должен был принять меня таким, каким я был. Он должен был принять меня, а потом уже решать, что делать со мной: или раздавить или обласкать в своих лучах. Холодный сентябрьский ветер играл с моими тогда еще длинными белокурыми волосами. Потом такое явления как волосы на голове мужчины стало для меня из области извращений, и я стал брить голову едва не а-ля скинхэд. Но это произошло через несколько лет, тогда я был молодой и романтический маргинал-бой. Мои глаза смотрели сквозь толстое стекло очков на происходящее. Спустя некоторое время я почти перестал носить очков, которые делали мое не по годам детское лицо взрослым. Это тяжело объяснить, почему вместо того, чтобы стараться выглядеть взрослым, я с процессом биологического возрастания прикладывал все усилия, чтобы меня воспринимали как бейби. Это нравилось старшим женщинам — безусловно. Может это еще вводило в заблуждение потенциальных врагов и конкурентов, этого также нельзя исключать. Испортил я зрение, как и каждый «ботаник» читая ночью с фонарем приключенческие книжки.

Из-за леса шла большая темная туча. На западе шел дождь. Лишь холодный ветер был здесь на Киевском вокзале. Я внимательно смотрел на черную тучу, которая символизировала смуту и перемены. В небе летала черная птица (наверное, ворона), которая издавала какие-то мерзостные звуки (да, это было карканье, именно ворона это была). Возле поезда сидели на лавке два мужика, они ели «подольские» сардельки и пилы «десертное» вино за две гривны тридцать копеек литровая бутылка. Однажды я также попробовал этот напиток. Был День Рождения у одного из моих бывших одноклассников и у меня еще был не окрепший к алкоголю организм.

Мы сели в баре, который мы про себя называли «Блюваловка» и взяли по литровой бутылке на человека и один белый хлеб на все. Бар был студенческим, поэтому и таким дешевым. Пиво здесь можно было взять за сорок центов пол-литра. Помещения бара находилось в помещение, в котором когда-то находилось кафе «Мороженое». Сейчас название изменили, теперь название — «Мимоза». Помещения бара состояло из двух комнат, в которых на стенах висели дешевые репродукции Шишкина, и стоял смог от дыма папирос. В углу бара стоял старенький бухаеш, в котором владелец бара — старый и желтый мужик — крутил классику наподобие «Серенады солнечной долины». Другую музыку он не ставил. Когда кто-то, кто был здесь впервые, просил его изменить музыкальный стиль, это вызвало у него негодования и могло служить поводом для того, чтобы несчастного было выставлено из бара прочь. Нас встретили в баре не очень приветливо. Все дело в том, что мы посетили этот бар две недели назад, напились водки и начали играть пустой бутылкой в футбол. Все закончилось в тот вечер для нас тем, что хозяин вызвал мусоров и набил морду одному из ребят, которого звали Паша. Поэтому, когда мы рискнули появиться в баре снова, хозяин с самого начала предупредил, что ничего крепче чем вино он нам не продаст, что если он услышит хоть один мат от нас, то вызовет милицию. Мы сидели испуганные и тихонько пили свое вино из пластиковых стаканчиков. Потом часть ребят откололась от нас, пошли к ближайшего маркету и купили водки и сладкой воды «Тархун». Мы с Вадиком оставили кафе, и пошли в сторону супермаркета «Сельпо».

После этого мы еще выпили по бутылке пива Оболонь «Экстра». Потом события в моей голове появляются короткими эпизодами.

Эпизод первый: я стою возле станции метро «Либидська». Вадим блюет в кустах, а я купил еще пива и напаиваю им девочку, которая на вид не старше тринадцати лет. Реально ей и есть тринадцать лет. Девочка очень худенькая, у нее желтая куртка и белые волосы. На ногах Доктор Мартинс с красным оттенком. Девочка шла домой из лицея. Как я ее остановил, осталось за пределами эпизода первому. Потом и самая девочка идет из эпизода намбер уан.

Эпизод второй: я еду в метро с Вадиком и мы громко разговариваем. Конечно, наш разговор носит большую смысловую нагрузка:

— Я бля, напился нахуй.

— Да, бля, пизда, бля.

— О, смотри какой хуй стоит, ги-ги-ги.

Конечно, люди на нас смотрят с некоторой враждебностью. Когда один мужчина, который боялся что-то нам говорить, но уже стал выходить на своей станции, сделал нам замечание. Я поднял правую руку в арийском приветствии и крикнул «Хайль Гитлер!»

Эпизод третий: мы с Вадиком едем к нему домой на автобусе, где-то на окраине Минского района. Я громко пою песню группы Гражданская Оборона «По плану».

Эпизод четвертый (последний в тот вечер): я пью у Вадика на кухне отвратительный крепкий чай, потом иду к туалету и начинаю блевать. На следующее утро меня колбасило и было так плохо, что я не мог пить даже чай — все потом выблевывал. Где-то лишь под вечер мой желудок заработал. До того момента, когда поезд должен был ехать, еще было двадцать минут. Возле поезда медленно прошла приятная красномордая тетка, предлагая отъезжающим купить пирожки с мясом или пиво. У меня не было денег и на это. Желудок неприятно напомнил о себе, ощутив запах пирожков. Я не ел ничего с самого утра (ночь я провел у Ани, она дала мне утром чашку кофе и хлеб с сыром, а потом, назвав меня неудачником, выгнала прочь будто собаку). Сняв рюкзак, я достал маленькое яблочко, которое сегодня купил на лотке возле дома, из которого меня выгнала Аня. Оно было кислое и противное, но я хотел, есть, поэтому ел его. Вот пролетели и эти двадцать минут, и я уже сижу в купейном вагоне, на жестком сидении, нет даже смысла говорить о том, чтобы приобрести себе комплект белья — это слишком шикарно для меня. Старая и безобразная проводница ходит по вагону и кричит, чтобы все провожающие шли прочь. У нее небольшие, будто щетка черные усы, которые, наверное, она отращивает специально, так как очень похожа на полячку. Я читал у Генри Миллера, что в начале двадцатого столетия (а точнее в его 20-30 годах) женщины с усами считались сексуальными. Очень много изменилось за эти восемьдесят лет. Когда она проходит рядом, от нее воняет старостью и несвежими фекалиями. Рядом со мной сидит еврей и читает газету. Всю дорогу он будет молчать, есть куриные лапки и читать. Потом снова есть курицу, а потом снова читать. Напротив меня места заняли два англичанина (похожие на бедных студентов с бирмингемского университета имени Сакямуну), которые пьют пиво и что-то говорят друг другу на английском с северным акцентом. Я поздоровался с англичанами и полез на свою верхнею полку. Начал смотреть в окно, пока англичане распаковывали свои бэги. Начинает идти дождик. Сначала маленький, но с течением времени все больший и больший. Мой взгляд вперся в стену с разными надписями.