— Сделайте милость, Лена, уточните, — попросил я. — Эта замечательная установка связана как-то со мной лично или это ваш служебный принцип?

Она улыбнулась, а глаза у нее были прозрачные, наглые.

— Разве это имеет значение? Какая вам разница? Пользуйтесь и ничего не берите в голову…

Эта молодая, породистая, неглупая сука меня не уважала. Похоже, Кузьмич относится ко мне серьезнее.

— Хорошо, так и буду. Как вы сказали, — пообещал я. — А что с рекламным объявлением?

— Обо всем договорились, — мгновенно нырнула в казенную скорлупу Лена. — Со всеми коммерческими радиостанциями, с «Комсомолкой», «МК», «Экспресс-газетой», «Из рук в руки», «СПИД-инфо» — со всеми многотиражными газетами. Завтра с утра все это вылетит в свет…

— Я надеюсь найти прямую связь между агентством «Конус» и концерном «Бетимпекс», — докладывал мне ситуацию Cepeгa. — И я уверен, что я ее сыщу. Пока это не имеет никакой юридической доказательной силы, но важно это до чрезвычайности.

Сафонов развалился в кресле и безучастно, молча разглядывал моего сыскного дружка — его тяжелое темное лицо не выражало ничего. Пустыня.

— Почему? — спросил я.

— Это обозначает, что Кот кинул «Бетимпекс». Они его вытянули на волю и скорее всего привезли в Москву. А дальше не выходит — не знаю, что там у них произошло, но Кот их кинул. Понимаешь, они его ищут — он ушел от них! Причем они его ловят чрезвычайно энергично, с большим расходом людских и технических ресурсов.

— Что следует из этого?

— Изменилась расстановка сил — Кот скрывается и от тебя, и от них. Это важно для понимания игры.

— Надеюсь, — кивнул я. — Что еще происходит?

— Я дал во все средства массовой информации объявления для Кота о том, что ищу с ним встречи.

— Уточни, — заинтересовался я.

— Я предложил Коту встретиться. Обсудить съемки фильма «Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий Кот»…

Эх, Cepeгa, кажется, ты так и остался мальчонкой. Не обхитрить тебе Сафонова, не обыграть Кота. Мой добрый Верный Конь.

— Я не уверен, что в Коте так сильны ностальгические воспоминания о нашем детстве. Ну попробуй, — сказал я со вздохом и повернулся к Сафонову:

— Алексей Кузьмич, ты хотел со мной о чем-то деликатном пошептаться…

— Я пойду к себе, — поднялся Сергей.

— Нет-нет, сиди, — твердо остановил его я. Мы играем теперь одну игру, и у нас не может быть чистеньких и грязненьких, в нашем стаде негоже делиться на овнов и козлищ.

Сафонов крякнул недовольно, покосился на Сергея. Он понимал, что если я задаю ему интимные вопросы в присутствии Сереги, то делаю это не по рассеянности или недомыслию, а в этом есть мой умысел босса, это — команда. А может быть, знак ему о новой системе взаимоотношений. Пусть знает…

— Я встречался с Гришиным, — сказал Сафонов, прокашлявшись и безотчетно отворачиваясь от Сереги.

— Это кто такой? — удивился я.

— Авторитет крупнейшей славянской группировки в России.

— А-а, да-да, знаю. Чего он хочет?

— У него к вам просьба.

— Какая? — насторожился я, мне не нравится, когда у блатных нарывают вопросы в моем организме.

— Вы в курсе, что они так или иначе прикрывают ряд наших интересов в азиатской нефти и в металлургии на юге России, — глядя в стол, сказал Сафонов.

Ох ты, Господи, не нравится моему генерал-полицмейстеру разговаривать с блатными авторитетами! Да, я в курсе, что бандиты помогают мне поддерживать порядок в местах полного беспредела властей. И это не радует меня. И не огорчает. Я отношусь к этому идиотизму как к данности.

Объективная реальность нашей страны — как наш тяжелый климат, где десять месяцев зима, а остальное — лето.

— В курсе, — сухо сказал я.

— Он просит о встречном одолжении.

— Что именно?

— Вы знаете, что такое «грев»?

— Материальная поддержка зеков, — кивнул я.

Сафонов пояснил:

— Он просит, чтобы через наши связи было разрешено передать братве на зону 2 миллиона пачек сигарет и 2 миллиона банок тушенки…

Прикидывая варианты, я некоторое время раздумывал, а потом сказал вроде нейтрально, как бы безадресно:

— Вообще-то обстановка на зоне тяжелая, на воле-то людям жрать нечего. А там от туберкулеза и бескормицы дохнут как мухи…

Моя полицейская псарня сосредоточенно молчала, возлагая на меня всю тяготу решения. Я спросил Сафонова:

— Кто, предполагается, оплачивает эту поставку?

— Гришин — человек слова, чтит воровской закон и считает для себя долгом «греть» зону. Они готовы оплатить сами, — ответил Кузьмич.

— Нет, так не пойдет, — твердо отсек я. — Мы решим по-другому…

— Как? — пристально посмотрел на меня Сафонов.

— Ты встретишься с Гришиным и скажешь, что мы обеспечим эту поставку, но денег не возьмем. И после этого мы с ним квиты — дела закончены. В остатке — добрые воспоминания, а с их стороны — гарантии помощи в случае наезда беспределыцины. И больше никаких делов…

— Как мы это можем сделать? — не понял Сафонов.

— Это не проблема, — тряхнул я головой. — Если ты договоришься на этих условиях, я создам целевой благотворительный фонд. Допустим, «Зеки — граждане России», ну, знаешь, весь этот гуманитарный, популистский бред. Мол, и они имеют право на человеческое существование. Наш взнос в этот фонд и составит необходимую сумму. Я надеюсь, что братва не позволит разворовать этот фонд в лагерях. Надо будет сделать так, чтобы кто-то из Думы, из почтенных наших депутатов, подконтрольных братве, хорошо бы какой-нибудь либерал, правозащитник, вошел в этот благотворительный фонд и проследил, чтобы не украли деньги. Впрочем, мы внесем в фонд не деньги, а продукты — это нам обойдется дешевле. А ты через МВД найдешь пути обеспечить поставку продуктов.

Сафонов тяжело вздохнул и осторожно заметил:

— Места заключения забрали из МВД, это теперь епархия Минюста…

— Ай-яй-яй, беда какая! Вместо старой вохры английских проповедников пригласили? — спросил я. — Те же самые сидят, те же охраняют. Ты для них и в министерстве юстиции — как был замминистра, так и остался прежним командиром…

— Так-то оно так, — замотал головой Сафонов. — Только есть…

— Перестань, Кузьмич, не выдумывай лишних проблем, — перебил я. — Если государство не хочет кормить полицию, оно обрекает народ кормить бандитов.

Сафонов иронически посмотрел на меня:

— Наверное, правильно. Но когда братва накушается, то она возьмется управлять державой.

— Может быть, Кузьмич, очень даже может быть, — махнул я на него рукой. — Но мы уже пожилые мальчики. Надо смотреть правде в глаза. А правда в том, что в стране идет война. Огромная криминальная война. У нас только в охранные подразделения рекрутировано более миллиона человек — это примерно как во всех войсках НАТО.

Сергей подал голос:

— Беда в том, что их трудно различить — кто из этих натовцев охраняет, а кто грабит и убивает…

— Сережа, война — это одна из форм бизнеса, — начал я объяснять ему. — И выигрывает в войне не патриотический дух, а количество денег, которые воюющие стороны могут вложить в сражение. Могу сообщить тебе, видному борцу с международным криминалом, что сегодня активы русского уголовного капитала превышают 50 миллиардов долларов. Это вдвое больше, чем нужно нашей стране для полной экономической стабилизации. Поэтому платить за борьбу с братвой держава не будет — денег нет! Так что не валяйте дурака и не выделывайтесь, как девочки-институтки. Короче, разговор закончен. К концу недели, Кузьмич, доложи мне о результатах. Думаю, я сделал им предложение, которое они не смогут отклонить.