Точно взглянувший в лицо Медузы Горгоны, я заледенел, встретив взор ее широко раскрытых невидящих глаз. И вдруг комната позади нее, где стояло полчище высеченных из камня дьяволов и ламий, расступилась, стены и пол, казалось, растворились в бурлящей бездне, а статуи с омерзительной неотчетливостью перемешались с кровожадными лицами и искаженными голодом живыми фигурами. Они, точно дьявольский смерч из Малебольги[11], потянулись к нам из своего чистилища в дальнем измерении.

Силуэт Марты, стоявшей в объятиях Киприана, четко вырисовывался на фоне этого кипящего котла губительной бури, точно образ леденящей смерти и тишины. Спустя несколько секунд страшное видение поблекло, оставив лишь дьявольскую скульптуру.

Я думаю, что один видел страшное нашествие и исход, потому что Киприан не замечал ничего, кроме помертвевшего лица Марты. Он прижимал ее к себе, повторяя безнадежные слова нежности и утешения, потом внезапно выпустил ее из своих объятий и зарыдал в отчаянии. Девушка безучастно смотрела, как он схватил со стола с инструментами тяжелый молоток и начал чудовищными ударами крушить только что вылепленную группу страшилищ. Вскоре не осталось ничего, кроме фигуры обезумевшей от страха девушки, скорчившейся над кучей жалких обломков и бесформенной, не высохшей до конца глины.

Тэд Уильямс

ДИТЯ ДРЕВНЕГО ГОРОДА

Пер. А. Вий и Л. Козловой

— Аллах милосердный! Я как теленок, откормленный на убой! Так набил утробу, что ходить не могу, — проревел Масрур аль-Адан и треснул кубком по столу — раз, второй, третий.

От ударов на гладкой древесине отпечатались вмятины в виде полумесяца.

Огонь еле теплился, и по стенам ползали тени. Стол Масрура — хозяина этого дома — устилали разбросанные кости мелкой дичи.

Наклонившись вперед, Масрур с прищуром оглядел остатки трапезы:

— Теленок. Откормленный, — повторил он и, рассеянно рыгнув, утерся заляпанным вином рукавом.

Ибн Фахад выдавил тонкогубую, холодную улыбку:

— Да, старый друг, знатную бойню мы устроили голубиному роду-племени. — Его изящная ладонь обвела россыпь объедков. — Вдобавок, повергли в бегство тех отважных воинов, что сторожат твои винные погреба. По обыкновению, приношу тебе благодарность за гостеприимство. Но не посещает ли тебя временами мысль, что жизнь не сводится к наращиванию жиров на службе у халифа?

— Ха! — Масрур сделал большие глаза. — Выполняя волю нашего повелителя, я сделался богатым. Сделался толстым.

На его губах мелькнула улыбка.

Другие гости, посмеявшись, зашушукались.

Абу Джамир, еще более дородный мужчина, чем хозяин, и в столь же заляпанной одежде, развалил башенку из голубиных костей.

— Ночь только началась, любезный Масрур! — воскликнул он. — Пусть кто-нибудь сходит за вином, и давайте послушаем истории!

— Баба! — взревел Масрур. — Эй, старый пес, поди сюда!

Почти мгновенно в дверях возник старый слуга и с тревогой посмотрел на своего чересчур веселого господина.

— Тащи сюда остальное вино… или ты все выжрал?

Баба огладил седой подбородок:

— Эээ… но ведь вы сами его выпили, хозяин. Вы и господин ибн Фахад забрали последние три бутыли, когда пошли пострелять из лука по флюгеру.

— Так я и думал, — кивнул Масрур. — Ладно, отправляйся за базар к дому абу Джамира, пробуди его слугу и тащи сюда несколько кувшинов. Наш славный Джамир хочет получить их прямо сейчас.

Баба исчез. Огорченного абу Джамира весело оттеснили другие гости.

— Рассказ, давайте рассказ! — выкрикнул кто-то. — Историю!

— Да, господин Масрур, расскажите нам о своих странствиях! — прокричал безбожно пьяный юноша по имени Хасан.

Возражений не последовало.

— Кто-то мне говорил, вы посещали зеленые земли на севере, — продолжал он с наивной, глупой настойчивостью. Глаза его горели.

— Север? — буркнул Масрур, брезгливо взмахнув рукой. — Нет, парень, нет… об этом я рассказывать не стану.

На его лицо словно набежала туча. Он откинулся на подушки, голова в феске упала на грудь.

Ибн Фахад знал Масрура, как своих лошадей. Более того, лишь его дал себе труд изучить. В прошлом старый приятель не раз выпивал на глазах ибн Фахада вдвое больше и все равно отплясывал на стенах Багдада, будто дервиш. Но ибн Фахад догадывался о причине столь внезапной слабости перед вином.

— О, Масрур, пожалуйста! — не унимался Хасан. От него было не отделаться — вцепился, как молодой сокол в первую добычу. — Расскажи нам о севере. Расскажи о гяурах!

— Не пристало доброму правоверному проявлять к северянам такой интерес. — Абу Джамир, с ханжески-благочестивым видом понюхав кувшин, вытряс из него последние капли. — Раз Масрур не хочет рассказывать, оставь его в покое.

— Ха! — слегка оправившись, фыркнул хозяин. — Ты, Джамир, просто пытаешься меня отвлечь, чтобы мое горло не так сильно пересохло к тому времени, когда прибудет твое вино. Нет, я не боюсь говорить о неверных. Ежели Аллах отвел им место в мире, значит, хоть какой-то прок от них есть. Скорее, меня удерживает кое-что… другое. — Он благожелательно посмотрел на Хасана.

Юноша так захмелел, что, казалось, вот-вот раскиснет.

— Не отчаивайся, малыш. Пожалуй, мне пойдет на пользу выговориться. Я долго держал в себе подробности этой истории. — Масрур слил в кубок остатки из еще одного кувшина. — Правда, чувства до сих пор так сильны… и вспоминать порой горько. Дружище, а почему бы не рассказать тебе? — бросил он через плечо ибн Фахаду. — Ты точно такой же участник.

— Нет, — ответил ибн Фахад.

Пьяный молокосос Хасан сдавленно вскрикнул от разочарования.

— Но почему, друг мой? — Масрур в изумлении повернулся к давнему приятелю. — Неужели даже у тебя леденеет сердце от воспоминаний?

— Просто я знаю, чем это чревато, — сердито поглядел на него ибн Фахад. — Стоит мне начать, как ты станешь вмешиваться, добавлять подробностей там, сгущать краски сям, а потом скажешь: «Нет, я не в силах об этом рассказывать! Продолжай, старина!». А потом, не успею я сделать вдох, как ты перебьешь меня снова. Ты ведь знаешь, Масрур, кончится тем, что говорить будешь один ты. Так почему бы тебе сразу не начать, чтобы я не тратил дыхание зря?

Рассмеялись все, только Масрур напустил на себя обиженно-озабоченный вид:

— Конечно, старина. Вот уж не думал, что подвергнусь таким нападкам. Конечно, я расскажу историю. — Он широко улыбнулся гостям. — На какие только жертвы не пойдешь ради такой дружбы, как наша. Эй, Баба, не поворошишь угли? Ах, да, он же ушел. Хасан, тебя не затруднит?

Когда юноша вернулся на место, Масрур сделал глоток и, огладив бороду, начал:

— В те дни я состоял на службе у Гаруна аль-Рашида, пусть Аллах дарует ему здоровье. Я был скромный солдат, не более. Молодой, сильный, вино любил не в меру — но какой солдат не любит? — ну, и выглядел куда стройнее и привлекательней, чем сейчас.

Мой отряд получил приказ сопровождать караван, который шел на север, в земли за кавказскими горами. Один армянский князь прислал халифу в дань уважения много подарков и предлагал открыть торговый маршрут между своим княжеством и нашим халифатом. Гарун аль-Рашид, будучи мудрейшим из мудрейших, не заставил верблюдов стонать под тяжестью ответных даров. Он послал несколько придворных, включая младшего визиря Валида аль-Саламеха, и велел им заверить армянского князя, что, как только откроется кавказский маршрут, богатая награда не заставит себя ждать.

Мы покинули Багдад с большой пышностью: знамена трепетали на ветру, солдатские щиты сверкали, что твои золотые динары, подарки халифа везла на своих спинах шайка злых, своенравных ишаков.

Проследовав вдоль берега верного Тигра, мы несколько дней отдохнули в Мосуле и через восток Анатолии устремились дальше. Местность постепенно менялась, сплошные пески уступали место каменистым холмам и кустарнику. Воздух похолодел, небо стало серым. Казалось, Аллах отвернулся от этого края, но не сказать, чтобы наши люди огорчились тому, что их перестало палить солнце пустыни. Караван шел споро. Ничто не предвещало опасность, разве что по ночам из темноты за лагерными кострами нет-нет да и доносился волчий вой. Не прошло и двух месяцев, как мы достигли предгорий Кавказа… так называемых степей.