Янош, два пальца в рот, свистнул двум белоснежным гончим и подвел их к жене.

– Вот изо всей своры самые красивые и лучшие.

– Знаю уже, этот – Цицке, а тот – Райко.

Услыхав свои клички, борзые принялись весело прыгать, норовя и хозяйке руку лизнуть.

Карпати приятно поразило, что жена знает псов по кличкам. Обрадовало его, что и псы ее признают. Вот какая, всех умеет очаровать, людей и зверей!

– А Мати где? – спросила Фанни, оглядываясь по сторонам.

– С ним я сам хочу.

– Как? И вы в травле хотите участвовать? Пожалуйста, не надо!

– Почему? Плохой наездник разве?

– Верю, что хороший, но зачем доказывать это. Не надо, ради меня.

– Ради тебя? Сию же секунду с лошади слезаю.

– Хотела бы я знать, – сказала вполголоса Флора ехавшему рядом графу Гергею, – много ли здесь найдется мужчин, кто от охоты откажется по просьбе жены.

И барышня Марион тоже зашептала сидевшей возле графине Керести:

– Боится молодушка за старика-то. Еще бы, этакий майорат. Веская причина опасаться, как бы владелец шею себе не сломал. Иной раз лучше женой остаться, чем вдовой.

– Уж лучше, чем старой девой, во всяком случае, – отрезала Керести грубо, сердито; Марион от испуга совсем оторопела.

В поступке Карпати – отказе от любимейшего удовольствия, которое предвкушал он заранее, за много месяцев, – было столько нежности к жене, что Фанни растроганно протянула ему руку.

– Правда вы не сердитесь, что я боюсь за вас?

Янош прижал эту ручку к губам.

– А я за тебя разве не боюсь? – спросил он, не выпуская ее руки из своей.

Фанни невольно взглянула на подругу: может, и ей самой остаться?

Карпати перехватил этот взгляд.

– Нет, нет. Я вовсе не требую, чтобы ты оставалась. Поезжай, повеселись. Но осторожней будь! Ребята, вы пуще глаза жену мою берегите!

– Ага, уж мы-то побережем, – отозвался Мишка Киш, лихо закручивая ус.

– Я сама за ней присмотрю! – пообещала Сент-Ирмаи с особым значением, заметив, в какое смущение повергает Фанни простодушная мужнина просьба.

Тем временем и самородки изготовились со своими собаками, и, поскольку все поговорки о лисе, какие существуют в венгерском языке, по нескольку раз уже были сказаны и все возможные пари за пенковыми трубками заключены, присутствующие звуками рогов и хлопаньем арапников стали поторапливать с началом травли.

При звуке рогов кони и собаки забеспокоились, охотники же, разделясь на три отряда и образовав, точно армия, центр и фланги, двинулись, предшествуемые гончими, по заросшей кустами равнине. Дамы с террасы махали вслед платочками, всадники в ответ – шляпами. Но вот они рассеялись по всем направлениям; густой кустарник то совсем скрывал их, то оставлял видной лишь голову. Одни развевающиеся вуали наших юных дам ни на миг не пропадали; к ним и приковано большинство взоров, пристальных и восхищенных. Вот у рва они, Сент-Ирмаи смело пускает коня, тот берет препятствие, минуту спустя и Фанни перелетает через ров – стройное ее тело все подобралось, напряглось струной во время прыжка. За ней – граф Гергей, троицын король и еще несколько. С террасы рукоплещут.

Только Карпати беспокоится, места себе не находит. Идет к своим егерям и, увидев там старого Палко, говорит с тревогой:

– Боюсь я, вдруг случится что! Лошадь-то не с норовом у нее?

– Лошадь самая смирная. А все-таки махну-ка я, пожалуй, за ней; так-то оно лучше.

– Верно говоришь. Садись на мою. В болото смотри, чтобы не заехали, там увязнуть недолго, предупреди их.

Палко вскочил на господского коня, а Карпати вернулся на балкон посмотреть, нагонит ли.

Всадники летели быстрее ветра. Лису гончие уже где-то подняли, но она ушла далеко вперед, и по направлению преследования, то и дело менявшемуся, можно было заключить, что хитрый зверь старается запутать след. Метнется внезапно за бугор, пропустит преследователей и вбок задаст стрекача. Но тщетны лисьи уловки, попытки затаиться или вдруг прыгнуть обратно, враг вновь и вновь вырастает перед ним; хлопанье арапников со всех сторон возвещает войну на истребление. Тогда животное пускается наутек. Взлетев на ближайший холмик, на минуту замирает, вглядываясь, где преследователи, и – прочь по луговине.

– Гляньте, лиса! – в один голос восклицают все, увидев ее на пригорке.

Миг – и она исчезла, да им и того довольно, чтобы определить: зверь великолепный. Старый, бывалый. Такой и самой лучшей борзой задаст работу.

В погоню!

И передовой отряд вскачь понесся вослед собакам. Лица обеих дам разгорелись от охотничьего азарта. Фанни снова пришло вдруг на ум то, что пригрезилось однажды: вот бы он, ее безымянный идеал, был здесь на быстроногом скакуне, а она – впереди, от него, от него, пока не рухнула бы и не умерла на его глазах, и никто бы не узнал ее тайны. Флора же мечтала: выехал бы сейчас Рудольф навстречу, увидел – и влюбился еще сильнее.

Но вот лиса достигла поймы. Обширнейший, в несколько тысяч хольдов, сенокос открылся взорам, весь еще в сметанных копнах. Здесь травля сулила самые захватывающие минуты. Лиса, замечательный экземпляр своей породы, ростом была с хорошего волчонка, только туловищем подлинней, большой пышный хвост метлой стлался позади. Неспорой побежкой – не от усталости, а просто сберегая силы, – то и дело виляя, ныряя в стороны, чтобы утомить собак, подвигалась она вперед, шагов на сто впереди своих преследователей, неотрывно следя за ними одним глазом; едва расстояние сокращалось, лиса несколькими прыжками тотчас восстанавливала разрыв.

А между тем лучшие гончие Яноша Карпати – белоснежные Цицке и Райко, Мати, рослый Ордаш, Ласточка Мишки Киша и Армида графа Гергея так и рвались за ней, не говоря уже о всей своре.

Время от времени лиса приостанавливалась, словно с сожалением, что выгнали ее из кустарника; нет-нет да и кинется даже к копне: спрятаться, но тотчас с сердитым тявканьем потрусит дальше. Даже издали видно было, как скалит она свои острые зубы, оборачиваясь на преследователей.

Да, невыгодно оказаться на месте ровном, плоском: ни ложбинки нигде, ни ручейка, которые защитили бы от погони. Есть, правда, в одном месте рукав Береттё – довольно широкий и глубокий, как помнилось лисе по летним купаньям да ловле раков. Вот бы этот рукав меж собой и собаками оставить, борзые ведь не любительницы плавать; да только раньше успеют окружить и завладеют шубой прежде, чем намокнет.

Уже на середине луга бег ее заметно замедлился, скоро она будет в кольце.

– Хватай, Райко! Улюлю, Ласточка! Вперед, Армида! – неслось со всех сторон.

С удвоенной силой бросились гончие вперед.

Пара белых псов всего к ней ближе, быстрее ветра летят, стройные шеи вытянулись тетивой, с обеих сторон настигают, минута – и схватят.

Но лиса вдруг останавливается и, зажав хвост меж ногами, зубами щелкает навстречу борзым. Те отпрядывают озадаченно и, упершись в землю всеми четырьмя лапами, яростно визжат и крутят задранными кверху хвостами. Пользуясь промедленьем, преследуемое животное отпрыгивает и ускользает от белоснежной пары, пробуя взять вправо.

Опять кидается вся свора за лисой.

Теперь Армида графа Гергея наседает на нее.

– Браво, Армида! Кубок твой!

Еще прыжок. Лиса прижимается неожиданно к земле, и Армида перемахивает через нее, шагов только через двадцать заметив, что добыча-то позади.

И опять вправо забирает лиса.

– Пиль, пиль, Ласточка! – вопит Мишка Киш. Ласточка и впрямь хватает лису. Вот чей будет приз!

Но и лиса хватает собаку – цап ее прямо за нос, и та выпускает добычу. Шрам тебе вместо приза.

И тут лиса со всех ног кидается к рукаву Береттё. Удалось-таки хитрющей такую свору провести, выскользнуть из кольца. Борзые теперь все далеко позади.

Только Мати, кобель матерый, привыкший охотиться в одиночку, быстро опережает остальных. Этот сейчас покажет свое уменье. Покамест он не очень-то силы напрягал, другим предоставляя отличаться. Ему-то прекрасно известно, что за этой лисичкой не угнаться никому. Уж эту он знает! Старая его знакомица. Сталкивались не раз. Двух-трех других стоит. Ну-ка, давай теперь, Мати, покажи, на что ты способен!