«Назад, назад, отступай!» — стучал у него в висках назойливый призыв, но он усилием воли отогнал эту поддую мысль от себя. Отступление и позор были совсем не тем, чему его учили, норманны так не поступают, и потому он парировал очередной удар и сам сделал выпад. Уловив движение слева — кто-то приближался к нему со стороны щитов, — он развернул собственный щит, чтобы отразить удар вражеского клинка. Но зато теперь он оказался совершенно беззащитен спереди. К нему, словно змея в броске, устремилось чье-то копье, и он лишь каким-то чудом успел отбить его мечом.

Харальд вновь прикрылся щитом, но теперь его атаковали справа. Среагировать он уже не успел, пропустив чудовищной силы удар в висок. Он пошатнулся, земля закружилась в бешеном танце, а фигуры воинов впереди вдруг начали расплываться. Он тряхнул головой, пытаясь вернуть четкость зрения, но не преуспел. И вдруг ему показалось, будто сквозь мельтешение струй дождя и пятен приглушенных цветов он видит отца и здоровяка по имени Годи, которые врезались в шеренгу ирландских солдат по обеим сторонам от него.

Тот краткий миг, когда Торгрим остановился и выстроил своих людей клином, оказался решающим. Это позволило ему восстановить дыхание и вновь пойти в атаку. Впрочем, его хватило ненадолго. Бег в доспехах никогда не был легкой прогулкой, да и кольчужная рубашка, которую он позаимствовал у одного из воинов Орнольфа, оказалась довольно-таки тяжелой, так что вскоре он понял, что снова задыхается. Но самое плохое заключалось в том, что ему нельзя было отставать от Годи, для чего приходилось делать два шага там, где Годи хватало одного.

На руку ему сыграл тот факт, что воинам, построенным «свиньей», или клином, вовсе не обязательно было вступать в бой на бегу. Лучшего эффекта удавалось достичь, если врезаться в стену щитов, двигаясь быстрым шагом. Таким образом, призывая Годи и остальных норманнов не спешить, Тор- грим действовал не только в собственных интересах.

До шеренги ирландцев оставалось не более тридцати шагов, и он уже видел, как Харальд дерется не на жизнь, а на смерть, причем держится очень достойно. Но сражаться в одиночку против целой стены щитов в течение долгого времени не сможет никто, даже самый умелый воин.

Еще минутку, Харальд, продержись еще немного…

Справа от того места, где бился Харальд, творился настоящий хаос. Казалось, две стаи волков сцепились там. Торгрим понял, что самой гуще схватки оказался Старри Бессмертный. Он немного изменил угол движения клина так, чтобы они с Годи врезались в стену щитов чуть левее Харальда. До ирландцев оставалось всего пятнадцать футов, он уже ясно различал лица пехотинцев за щитами, а в ушах у него стоял неумолчный треск, лязг и крики сражающихся. От этих звуков кровь быстрее побежала по жилам Торгрима, он ощутил прилив сил, а в груди его зародился и сорвался с губ боевой клич, словно какое-то живое существо стремилось выбраться наружу.

Он увидел сосредоточенность на лицах врагов, увидел и страх, а в следующий миг они с Годи обрушились на стену щитов, подобно приливной волне. Затем он не столько увидел, сколько ощутил, как за его спиной норманны захлестнули вражескую шеренгу, словно океанские валы, растекаясь по всей ее длине.

Сила удара была такова, что пехотинцы дрогнули и отступили на шаг. Оружие викингов взлетало и опускалось, разя поверх щитов или вонзаясь в щели, оставшиеся между перекрывающими друг друга деревянными дисками. Справа от Торгрима один из норманнов запоздал отразить удар копьем. Оно вонзилось ему под подбородок, и совместная сила выпада и инерции его бега была такова, что наконечник пробил ему череп на затылке и выглянул наружу в фонтане крови и осколков кости. Викинг беспомощно взмахнул руками, но не издал ни звука, потому что умер еще до того, как мозг подал ему команду крикнуть. Он рухнул на землю с копьем, торчащим из затылка, обезоружив ирландца.

Железный Зуб обладал прекрасным балансом: длинное прямое обоюдоострое лезвие с рукоятью, обтянутой кожей с металлическими вставками, и с тяжелым навершием для уравновешивания веса клинка. И Торгрим сполна воспользовался всеми его преимуществами, не рубя им, как боевым топором, а вонзая его поверх щитов и между ними, выбирая цель и нанося удары с ловкостью, отточенной долгими тренировками на соломенных чучелах.

Стена щитов дрогнула. Ирландцы отступили на пол шага, и Торгрим понял, что они уступают давлению. Откуда-то слева донесся душераздирающий крик кого-то из ирландцев: это был вопль ужаса, так могла бы кричать женщина. Он увидел, как воин повернулся и побежал, бросив своих товарищей и избавляясь на бегу от оружия. Впрочем, он не промчался и десяти футов, как один из военачальников вонзил меч ему в живот. А стена в том месте, откуда он бросился в паническое бегство, вновь сомкнулась — то было дисциплинированное движение опытных и хорошо обученных воинов.

— Тесните их! Тесните! — прокричал Торгрим.

Рядом с ним Годи сражался, словно обезумевший великан, орудуя щитом, как тараном, и напирая на ирландцев всей мощью своего огромного тела. Его меч беспощадно разил всякого, кто оказывался в пределах досягаемости его длинных рук. Торгрим мельком увидел Харальда. Мальчик где-то заработал рваную рану на лице, и она кровоточила, хотя и не сказать, что слишком обильно. Судя по тому, с каким пылом он дрался, Торгрим понял, что сын даже не заметил ее.

Справа возникла какая-то суета, и Торгрим бросил взгляд в ту сторону как раз вовремя, чтобы увидеть, как Орнольф Неугомонный расталкивает своих людей, пробираясь в первые ряды, чтобы обрушиться на стену щитов и воинов за ними. Наконец он добрался до врага, с трудом преодолев почти целую милю открытого пространства, но сейчас в нем взыграла кровь. Подобно Торгриму, он забыл о возрасте и усталости и ударил щитом в шеренгу ирландцев, орудуя своим боевым топором с прежней легкостью, чему Торгрим уже сотни раз становился свидетелем во множестве схваток в дюжине чужих стран за двадцать лет странствий.

И вновь стена щитов подалась назад, совсем немного. Ирландцы отступили на полшага, но это было начало, первый признак слабости, и Торгрим понял, что скоро они сломаются. Но, нанося очередной удар Железным Зубом, он вдруг заметил то, чего не ожидал, — к слабому месту в стене щитов бежали новые воины, чтобы укрепить его.

«Подкрепления… эти ублюдки придержали в резерве свежие силы», — подумал Торгрим. Теперь он уже нисколько не сомневался, что они сражаются не с крестьянами, набранными с бору по сосенке, а с обученными солдатами, хорошо знающими свое дело.

«А вот за что мы с ними деремся?» — закралась ему в голову крамольная мысль, и он понял, что у него нет ответа на этот вопрос.

И вдруг громко и призывно затрубил рог, прорезав шум схватки и стук дождя. Он протрубил вновь, к нему присоединился еще один, а потом еще и еще, но что это означало, поняли только ирландцы. Стена щитов качнулась и попятилась. Это было даже не отступление, а организованный выход из боя с целью разорвать контакт. Щиты поднялись на уровень груди, оружие солдаты держали наготове, готовые нанести смертельный удар, но не делая этого. Шум сражения разом стих вдоль всей линии соприкосновения, когда ирландцы отошли на несколько шагов, не признавая поражения, но и не продолжая схватку. Норманны, не понимая, что происходит, отступили тоже, уронив усталые руки с зажатыми в них мечами и топорами.

Справа от Торгрима что-то происходило; он увидел, как четверо викингов вытаскивают отчаянно сопротивляющегося Старри Бессмертного из толпы ирландцев. Глаза у берсерка были широко распахнуты, в уголках губ пузырилась пена, и он был весь, с ног до головы, перепачкан кровью, как если бы сам разрисовал себя ею.

Торгрим поспешил к тому месту, где четверо норманнов с величайшим трудом прижимали Старри к земле, а тот брыкался и извивался всем телом, пытаясь вырваться.