– Разумеется, – кивнул Лоуренс. – Но не волнуйся, я ожидал, что придется потратить больше.

Хоро чуть кивнула, но вид у нее все равно был унылый.

– А если ты будешь посдержаннее с выпивкой, то эти семь монет мы вернем, ты и глазом не моргнешь.

– Я вовсе не так много пью.

Хоро наконец улыбнулась.

– Знаешь, ты с ним торговалась очень грязно.

– Хмм?

– Даже величайший из торговцев не смог бы против такого устоять.

– Ну конечно, все самцы дурни.

Улыбка на ее лице превратилась в ее обычную злоехидную усмешку, и Лоуренс улыбнулся в ответ.

– Ладно, а что мы с этой одеждой будем сейчас делать? Возьмем с собой в трактир?

– Что, с этой? Нет.

Хоро была явно озадачена.

– Но мы же не к нашему постоялому двору идем.

– Да, не идем. Я эту одежду просто перепродам где-нибудь. Мы сможем купить одежду потеплее на севере.

От его прямых слов мысли Хоро словно остановились.

– Ты ее… перепродашь?

– Да, мы все равно не будем ей пользоваться, так что и таскать с собой смысла не вижу.

– Ээ… ты так прибыль получишь, да?

– Скорее всего, нет. Даже не в убыток ее продать будет трудновато, очень уж она потрепанная.

Хоро была окончательно сбита с толку. Она оглядела Лоуренса, вопросительно склонив голову набок.

– Ты ее продашь, даже если это будет тебе в убыток… вот как…

– Пока не понимаешь, зачем?

– Погоди, дай подумать.

Лоуренс улыбнулся, глядя, как Хоро задумалась, поглаживая подбородок. В ожидании он поднял глаза к осеннему небу. Чистая голубизна уходила вдаль, в бесконечность.

– Хмм…

– Ну что, рассказать, в чем секрет?

Лоуренс снова посмотрел ей в лицо; судя по всему, Хоро очень не хотела просить его сказать ответ.

– Вообще-то ничего особенного. По сравнению с твоими трюками мой бледнеет.

– Хех.

Хоро наконец пожала плечами, и Лоуренс начал раскрывать перед ней истину.

– Эта зимняя одежда стоила два серебряка, и я, быть может, лишь половину этих денег верну, когда ее перепродам.

– Да.

– Но подумай о том, как хорошо ты выглядишь в своем одеянии монахини. Люди, которые так одеты, ни за что не подойдут к лотку с одеждой просто так, поэтому торговцу обязательно захочется показаться перед нами с хорошей стороны. Что бы ты сделала на его месте?

Ответ Хоро последовал мгновенно.

– Продала бы со скидкой.

– Правильно. И что отсюда следует?

Глаза самопровозглашенной Мудрой волчицы мгновенно просветлели. Лоуренс улыбнулся и продолжил свое объяснение.

– Он чуть-чуть выиграл на зимней одежде, но очень прилично потерял на одежде для тебя. Он хотел заслужить мое доверие как покупателя, хотел заработать в будущем. Да, я купил это тряпье за целых два серебряка, но, если учесть разницу в цене, что мы имеем?

Да, у Хоро был воистину острый ум. Ответ она нашла очень быстро.

– Значит, ты нарочно позволил ему заработать на тебе, когда покупал вот это, чтобы выиграть больше на моей одежде. Проиграл сражение, но выиграл войну, э?

Лоуренс положил руку ей на голову, показывая, что она все поняла правильно, но его рука тут же была отброшена. Он вскрикнул от боли.

– Не прикасайся ко мне своими руками обманщика.

– Ай! Это была моя больная рука!

– Как коварно! Так тебе и надо за твои обманы.

– Торговля есть торговля. Но твое коварство в итоге победило мое.

Лоуренс рассмеялся над самим собой, и Хоро усмехнулась вместе с ним.

– Естественно. Твоим мелким хитростям не превзойти мою природную мудрость.

– Это сильное заявление.

– Ох-хо… ты думаешь, что можешь меня победить?

Хоро взглянула на него искоса и улыбнулась; ее выражение лица было такое очаровательное. Оно идеально сочеталось с ее коварной натурой.

Однако следующие ее слова были еще более подлыми.

– Отлично, вскоре тебе предстоит это доказать.

Лоуренс стоял столбом, потирая раненую руку, не в силах вымолвить ни слова. Он начисто позабыл про их грядущую встречу с Вайссом.

– Сможешь ли ты купить меня обратно?

Вид ее улыбки отбил у Лоуренса всякое желание признать поражение, так что он контратаковал:

– Разумеется. Но только за яблоки.

Глаза Хоро распахнулись, и по лицу пробежала тень расстройства; потом она прильнула к Лоуренсу.

– И кто тут делает сильные заявления…

– Если меня испечь, я, быть может, стану слаще.

Хоро беззвучно рассмеялась и взяла его за левую руку – нежно, словно это было хрупкое стеклянное изделие.

– Самцы, запеченные в собственной ревности, чересчур сладкие, чтобы их есть.

– А что насчет тебя?

– Хочешь попробовать на вкус?

Лоуренс пожал плечами и поднял глаза. Прозрачное голубое небо было широким, как мир.

Какое отличное вино.

Поразительно, как Мудрая волчица, которая всегда хвасталась тем, что способна осушать целые реки, могла опьянеть от единственной чашки ароматного напитка цвета спелой пшеницы; я еще до середины второй чашки не дошла, а мое лицо уже горело.

Вино, несомненно, было прекрасное, но на душе у меня было не так легко, как прежде. Я принюхалась к вину, думая, что причина где-то там, но не учуяла ничего особенного.

Перед глазами все поплыло, веки с каждой секундой становились тяжелее; даже тарелки на столе начали расплываться и сливаться в единое пятно. Прямо передо мной стояла тарелка с поджаренной говядиной, сочащейся жиром, но аппетит пропал совершенно.

Такого не должно быть. Не очень-то много я и съела, ведь верно?

Я начала наконец догадываться: с моим телом что-то не так. Если так пойдет дальше, это может плохо кончиться.

Все бы ничего, будь это обычная трапеза – я бы просто сказала моему спутнику, что неважно себя чувствую, и он бы тут же принялся вокруг меня квохтать, так что мне бы даже неловко стало.

Но сейчас я и мой спутник были не единственными, кто сидел за этим круглым столиком.

После всей этой драмы, случившейся из-за тупости моего спутника, мы решили устроить пирушку, чтобы отпраздновать конец наших бед.

Я не хотела, чтобы у других портилось настроение; таких трудов стоило его создать. Это для меня очень важно, куда важнее, чем то, веселое получается празднество или нет. Но была и еще причина, почему я очень не хотела свалиться без чувств прямо здесь, на месте.

Можно сказать, главная причина сидела у меня прямо перед глазами – третий человек за нашим столом.

Светловолосая, скромно одетая пастушка. Перед ее лицом я никак не могла выказать слабость.

– Как я уже говорил: я совершенно не подозревал, что овцы ищут каменную соль.

Когда разговор зашел об овцах, настала очередь моего спутника сидеть с задумчивым видом.

Пастушке было лишь пятнадцать, а ее собеседнику – уже двадцать с хвостиком. Мудрой волчице, конечно, далеко еще до полного понимания человеческих отношений, но я невольно испытываю отвращение, глядя, как эти двое так непринужденно общаются.

– Все потому, что этим крошкам нравится соленое… например, если я посыплю солью камни, они будут их лизать.

– Хм, вот как? Я когда-то слышал тайный слух, что в одном далеком городе была какая-то странная пытка овцами. Быть может, именно из-за этого?

– Овцами?

Глаза пастушки (кстати, ее зовут Нора) загорелись любопытством. Она сама была похожа на покорную овечку, так и хочется проглотить целиком.

Разговаривая, пастушка потянулась к большому блюду с говядиной. Среди блюд, что мы заказали, были говядина, свинина, рыба, прочее мясо – но никакой баранины.

Мы не стали брать баранину именно потому, что с нами пастух? – со мной, во всяком случае, этого никто не обсуждал.

Разумеется, Мудрая волчица не опустится до того, чтобы упрямо настаивать именно на баранине.