— И все-таки, — сказала миссис Хаббард, возвращаясь к началу разговора, — советую вам успокоиться.

— Хорошо вам говорить! А я не могу. Мне грозит опасность.

— Опасность? — удивленно взглянула на нее миссис Хаббард.

— Это был мой личный буфет, — твердила миссис Николетис. — Никто не знал, что у меня там лежит. Я не хотела, чтобы они об этом знали. А теперь они узнают. Я боюсь. Они могут подумать… Боже, что они подумают?

— О ком вы говорите?

— Вы не понимаете. — Миссис Николетис передернула полными, красивыми плечами и насупилась. — Но я боюсь. Очень боюсь.

— Расскажите мне, — предложила миссис Хаббард. — Вдруг я смогу вам чем-нибудь помочь?

— Слава Богу, что я ночую в другом месте! — воскликнула миссис Николетис. — Здесь такие замки, что к ним подходит любой ключ. К счастью, я здесь не ночую.

— Миссис Николетис, — осторожно произнесла миссис Хаббард, — если вы чего-то опасаетесь, то вам лучше довериться мне.

Миссис Николетис метнула на нее быстрый взгляд и тут же отвела его в сторону.

— Вы сами говорили, — уклончиво сказала она, — что здесь произошло убийство. Полому мои страхи вполне естественны. Кто окажется следующей жертвой? Мы ничего не знаем про убийцу. А все потому, что полицейские полнейшие идиоты или, может, подкуплены…

— Вы говорите ерунду и сами это понимаете, — попыталась урезонить ее миссис Хаббард. — Но скажите, неужели у вас есть реальные причины для беспокойства?

Миссис Николетис опять впала в ярость.

— Вы думаете, я попусту болтаю языком? Вы всегда все знаете! Лучше всех! Просто клад, а не женщина: такая хозяйственная, экономная, и при этом не жалеет денег, чтобы хорошо накормить бедняжек студентов, и они от нее без ума! А теперь вы вздумали лезть в мои дела! Это мои дела, и я никому не позволю в них соваться, слышите! Не позволю, зарубите это себе на вашем длинном носу!

— Успокойтесь. — Миссис Хаббард начинала уже сердиться.

— Вы — доносчица, я всегда это знала.

— Но на кого же я доношу?

— Конечно, ни на кого, — саркастически усмехнулась миссис Николетис. — Вы ни в чем не замешаны. Но всякие пакости — это ваших рук дело. Я знаю, меня пытаются оболгать, и я выясню, кто этим занимается!

— Если вы хотите меня уволить, — сказала миссис Хаббард, — только скажите, и я сразу уйду.

— Нет, вы не уйдете! Я вам запрещаю! Еще чего вздумали! Дом кишит полицейскими и убийцами, а она вздумала все взвалить на мои плечи! Нет, вы не посмеете покинуть меня!

— Ну, хорошо, хорошо, — беспомощно вздохнула миссис Хаббард. — Но, ей-богу, так трудно понять, чего вы на самом деле хотите. Порой мне кажется, вы и сами не знаете. Идите-ка лучше ко мне и прилягте.

Эркюль Пуаро вышел из такси на Хикори-роуд у дома № 26.

Открывший ему дверь Джеронимо встретил его как старого друга. Поскольку в холле стоял констебль, Джеронимо провел Пуаро в столовую и закрыл дверь.

— Ужасно, ужасно! — шептал он, помогая Пуаро снять пальто. — Полиция здесь все время! Все задают вопросы, ходят туда, ходят сюда, смотрят шкафы, ящики, ходят даже кухня Марии. Мария очень сердитая. Она говорила, она хочет бить полицейский скалка, но я говорил, лучше не надо. Я говорил, полицейский не любит, когда его бьют скалка, и они будут нам делать еще хуже, если Мария его бьет.

— Вы очень разумный человек, — одобрил Пуаро. — А миссис Хаббард сейчас свободна?

— Я вас веду к ней.

— Погодите, — остановил его Пуаро. — Помните, однажды в доме исчезли лампочки?

— О да, конечно. Но прошло много время. Один-два.., три месяца.

— А где именно исчезли лампочки?

— В холл и, кажется, гостиная. Кто-то решил пошутить. Взял все лампочки.

— А вы не помните, когда точно это произошло?

Джеронимо приложил руку ко лбу и погрузился в задумчивость.

— Не помню, — сказал он. — Но, кажется, это было, когда приходил полицейский, в феврале…

— Полицейский? А зачем он приходил?

— Он хотел говорить с миссис Николетис о студент. Очень плохой студент, пришел из Африки. Не работал. Ходил на биржа труда, получал пособие, потом находил женщина, и она ходила с мужчины для него. Очень, очень плохо. Полиция это не любит. Это было, кажется, в Манчестер или Шеффилд. Поэтому он убежал, но полиция приходила и говорила с миссис Хаббард, а она сказала, он тут долго не жил, потому что она его не любила и прогоняла.

— Ясно. Они, значит, пытались его выследить?

— Scusi?[27]

— Они его искали?

— Да-да, правильно. Они находили его и садили в тюрьму, потому что он делал женщина проститутка, а делать женщина проститутка нельзя. Здесь хороший дом. Здесь такое не занимаются.

— И полиция пришла как раз в тот день, когда пропали лампочки?

— Да. Потому что я включал, и свет не горел. И я пошел в столовая, и там тоже нет лампочка, и я смотрел в ящике, здесь, где запас, и видел, что они попадались. Поэтому я спускался в кухня и спрашивал Марию, если она знает, где запас, но она была сердитая, потому что она не любит полиция, и она говорила, что лампочки не ее работа, и поэтому я приносил свечи.

Идя за Джеронимо по лестнице, Пуаро размышлял над его рассказом.

Миссис Хаббард выглядела усталой и встревоженной, но, увидев Пуаро, оживилась. И тут же протянула ему листок бумаги.

— Я постаралась все вспомнить как можно точнее, что когда пропало, но полностью ручаться не могу. Очень уж много времени прошло.

— Чрезвычайно вам благодарен, мадам. А как себя чувствует миссис Николетис?

— Я дала ей успокоительное и надеюсь, что она заснула. Она устроила жуткий скандал, когда инспектор заикнулся об обыске. Отказалась открыть буфет, и его пришлось взломать. Представляете, там была гора пустых бутылок!

— О-о! — вежливо посочувствовал Пуаро.

— Теперь мне многое стало понятно, — сказала миссис Хаббард. — И как это я раньше не догадалась, ведь я на стольких пьяниц насмотрелась в Сингапуре! Но думаю, вас это мало интересует.

— Меня все интересует, — возразил Пуаро. Он сел и взял в руки листок, который протянула ему миссис Хаббард.

— Ага! — сразу воскликнул он. — Значит, сначала исчез рюкзак.

— Да. Это была пустяковая пропажа, но я совершенно точно помню, что она произошла до кражи украшений и всего прочего. В доме царила тогда страшная суматоха, у нас были неприятности из-за одного африканского студента. Он уехал за день или за два до того, и помнится, я решила, что он испортил рюкзак, желая отомстить. Он причинил нам довольно много хлопот…

— Да, Джеронимо мне рассказывал. К вам, кажется, наведалась полиция?

— Верно. К ним пришел запрос из Шеффилда или Бирмингема, точно не помню. История вообще-то скандальная. Африканец добывал деньги нечестным путем… Потом его привлекли к суду. Он прожил у нас всего три или четыре дня. Мне его поведение не понравилось, и я сказала, мол, комната забронирована, так что пусть уезжает. Я совсем не удивилась, когда потом к нам пришла полиция. Конечно, я понятия не имела, куда он делся; но в конце концов его нашли.

— Уже после того, как вы обнаружили рюкзак?

— Вроде бы да.., сейчас трудно вспомнить. Дело было так: Лен Бейтсон собрался путешествовать автостопом, но никак не мог отыскать рюкзак, и поэтому переполошил весь дом. Потом наконец Джеронимо нашел рюкзак: кто-то разрезал его на куски и сунул за котел в котельной. Это было так странно! Странно и бессмысленно, мосье Пуаро.

— Да, — согласился Пуаро, — странно и бессмысленно. — И немного поразмыслив, спросил:

— Скажите, а лампочки, электрические лампочки исчезли в тот же самый день, когда к вам нагрянула полиция? Так, по крайней мере, сказал мне Джеронимо.

— Точно не помню, но, кажется, да, потому что, когда я спустилась вниз с инспектором полиции и мы пошли в гостиную, там горели свечи. Мы хотели узнать у Акибомбо, не говорил ли ему тот африканец, где он собирается поселиться.