3

У Моники Веспуччи был значок с надписью: «Вампиры тоже люди». Многообещающее начало вечера. На ней была белая шелковая блузка с высоким расклешенным воротником, обрамлявшим темный загар из солярия. Короткая стрижка – мастерская, косметика – совершенство.

Этот значок должен был дать мне понятие, какого рода будет у нас девичник. Иногда я в самом деле сильно торможу.

Я оделась в черные джинсы, ботинки до колен и малиновую блузку. Прическа была под стать наряду – черные кудри до плеч, падающие на красную одежду. Мои темно-карие, почти черные глаза были под цвет волосам. Только кожа выпадала из ансамбля, слишком бледная – тевтонская белизна на латинской смуглости. Очень давний мой любовник когда-то назвал меня фарфоровой куколкой. Он хотел сказать комплимент. Я это восприняла по-другому. Есть причины, почему я не хожу на свидания.

Блузка была с длинными рукавами, скрывающими ножны на правом запястье и шрамы на левом плече. Пистолет я заперла в багажнике. Я не думала, что девичник настолько далеко зайдет.

– Ты меня прости, Кэтрин, что я до последней минуты так ничего и не организовала. Потому-то нас только трое. У всех оказались свои планы, – виновато сказала Моника.

– Смотри ты, у людей, оказывается, бывают планы на вечер пятницы, – заметила я.

Моника уставилась на меня, будто пыталась сообразить, шучу я или нет.

Кэтрин бросила на меня огненный взгляд. Я улыбнулась им обеим самой своей ангельской улыбкой. Моника улыбнулась в ответ, Кэтрин на это не купилась.

Моника побежала по тротуару, пританцовывая. А ведь выпила всего-то два бокала. Тревожный знак.

– Веди себя прилично, – прошипела Кэтрин.

– А что я такого сказала?

– Анита!

У нее был голос, каким говорил мой отец, когда я поздно приходила домой.

– Ты сегодня не в настроении веселиться, – вздохнула я.

– Я сегодня собираюсь много веселиться. – Она подняла руку к небу. На ней были смятые остатки делового костюма. Ветер развевал длинные волосы цвета красной меди. Я всю жизнь гадала, была бы Кэтрин красивее, если бы ее постричь, чтобы прежде всего было заметно лицо, или это именно волосы делали ее красивой.

– Уж если мне приходится жертвовать одной из немногих свободных ночей, я хочу хотя бы поразвлечься за свои деньги – и как следует, – сказала она.

В последних словах прозвучала какая-то свирепость. Я посмотрела на нее внимательно.

– Ты собираешься нализаться в стельку?

– Не исключается.

Вид у нее был самодовольный.

Кэтрин знала, что я не одобряю пьянства – точнее, не понимаю. Я не люблю понижать внутренние барьеры. Если я уж решала сорваться с цепи, то любила точно знать, с какой именно.

Мою машину мы оставили на стоянке в двух кварталах. Стоянка со сварной оградой. А вообще стоянок в Приречье мало. Узкие мощеные дороги и древние тротуары строились не для машин, а для лошадей.

Улицы промыла летняя гроза, прогрохотавшая, пока мы ужинали. Над головой засверкали первые звезды, как алмазы на бархате.

– Веселей, инвалиды! – вопила Моника.

Кэтрин посмотрела на меня и усмехнулась. И в следующую секунду побежала к Монике.

– О Боже ты мой, – буркнула я себе под нос. Может быть, если бы я за ужином выпила, я бы тоже побежала. Хотя сомневаюсь.

– Да не тащись ты как черепаха! – бросила мне Кэтрин через плечо.

Как черепаха? Я догнала их шагом. Моника хихикнула. Почему-то я знала, что так и будет. Они с Кэтрин прислонились друг к другу со смехом. Подозреваю, что смеялись они по моему адресу.

Потом Моника достаточно успокоилась, чтобы фальшиво произнести театральным шепотом:

– Знаете ли вы, что ждет нас за углом?

На самом деле я знала. Последнее убийство вампира случилось в четырех кварталах отсюда. Вампиры называли это место «Округ». Люди называли его «Приречье» или «Кровавая площадь» – в зависимости от степени своей грубости.

– «Запретный плод», – сказала я.

– Ну вот, испортила мне сюрприз.

– А что такое «Запретный плод»? – спросила Кэтрин.

Моника захихикала.

– Отлично, значит, сюрприз испортить не удалось. – Она взяла Кэтрин под руку. – Обещаю, что тебе понравится.

Кэтрин, может быть, и понравится. Я знала, что мне точно не понравится, но все равно пошла за ними за угол. Извитая неоновая вывеска была цвета крови сердца. Я не преминула отметить эту символичность.

Мы поднялись по трем широким ступеням, и перед распахнутой дверью там стоял вампир. Его массивные плечи угрожали прорвать тесную футболку. После смерти уже не надо качаться штангой?

Еще с порога слышался густой гул голосов, смех, музыка. Густой бормочущий звук многолюдного тесного помещения, где люди собрались оттянуться.

Вампир стоял у двери совершенно неподвижно. И все же какое-то движение в нем угадывалось, что-то живое – за неимением лучшего слова. Значит, он был мертв не более двадцати лет. И сегодня он уже был сыт. Кожа у него была здоровая и красноватая. И лицо чуть ли не розовощекое. Питание свежей кровью идет на пользу.

– Ты только пощупай эти мышцы! – сжала его руку Моника.

Он улыбнулся, сверкнув клыками. Кэтрин ахнула. Он улыбнулся шире.

– Бад мой старый друг, правда, Бад?

Вампир Бад? Красиво звучит.

Но он кивнул.

– Заходи, Моника. Твой столик ждет.

Столик? Откуда у Моники здесь такой вес? «Запретный плод» – одна из самых горячих точек в Округе, и заказов на столики они не принимают.

На двери висела большая табличка: «Ношение крестов, распятий и прочих освященных предметов в помещении клуба не разрешается». Я прочла табличку и прошла мимо. Совершенно не собиралась я отдавать свой крест.

Нас окутал густой мелодичный голос:

– Анита, как мило с вашей стороны к нам прийти!

Голос принадлежал Жан-Клоду, владельцу клуба и вампиру в ранге мастера. И вид у него был, какого ты и ожидаешь от вампира. Слегка вьющиеся волосы, спадающие на пышные белые кружева старинной сорочки. Кружевные манжеты на бледных руках с тонкими пальцами. Раскрытая сорочка чуть показывала сухопарую грудь, обрамленную кружевным жабо. Мало кто из мужчин умеет носить такие сорочки. На вампире этот наряд казался очень мужественным.

– Вы знакомы? – удивилась Моника.

– О да, – ответил Жан-Клод. – Мы с мисс Блейк уже встречались.

– Я помогала полиции, когда они работали в Приречье.

– Она у них по вампирам эксперт.

Последнее слово прозвучало тихо, тепло и в чем-то неясно оскорбительно.

Моника хихикнула. Кэтрин глядела на Жан-Клода широко раскрытыми невинными глазами. Я коснулась ее руки, и она дернулась, будто проснулась. Я не стала шептать, потому что он меня все равно бы услышал.

– Очень важный элемент техники безопасности – никогда не гляди в глаза вампира.

Она кивнула. В ее лице мелькнула первая тень страха.

– Я бы ни за что не стал вредить такой прекрасной молодой женщине.

Он взял руку Кэтрин и поднес ко рту. Всего лишь касание губ. Кэтрин вспыхнула.

Монике он тоже поцеловал руку. Потом поглядел на меня и рассмеялся.

– Не тревожьтесь, мой милый аниматор. Я не трону вас. Это было бы нечестно.

Он встал со мной рядом. Я смотрела ему в грудь не отрываясь. Там, в этих кружевах, был почти не виден шрам от ожога. В форме креста. Сколько десятилетий назад кто-то ткнул крестом в его плоть?

– Как нечестно и то, что у вас с собой крест.

Что я могла сказать? Он был прав по-своему.

Обидно, что вампиру наплевать на предметы, имеющие форму креста. Крест должен быть освящен и подкреплен верой. Атеист, машущий крестом на вампира, – зрелище, поистине достойное жалости.

Мое имя, выдохнутое им, прошло дуновением по моей коже.

– О чем вы думаете, Анита?

Голос этот был такой чертовски успокаивающий. Мне захотелось поднять глаза к лицу, произнесшему эти слова. Жан-Клод был заинтригован моим частичным иммунитетом к нему. Этим – и еще ожогом в форме креста у меня на левой руке. Этот шрам его интересовал. Каждый раз он изо всех сил пытался меня очаровать, а я изо всех сил пыталась не обращать на него внимания. До сих пор я выигрывала.