Так прошло немало времени, прежде чем Таргутай заговорил вновь.

— Некоторые проблемы сложны, большинство — нет, — произнес он. — Хан дает немного аудиенций. Почему? Мало кто просит.

Он повернулся обратно ко мне.

— Посмотрим, что я смогу сделать. Не покидайте Улланор. Будут хорошие вести — найду способ связаться с вами.

— Спасибо вам, — сказала я, пытаясь скрыть облегчение.

Грозовой пророк почти снисходительно взглянул на меня.

— Еще рано благодарить, — возразил он. — Я же только сказал, что попробую.

В его золотых глазах отплясывали искорки глубокого яростного веселья.

— Говорят, что он неуловимый. Вы часто будете слышать такое. Но внемлите: он не неуловимый, он всегда в центре. Где он — там центр. Будет казаться, что он разорвал круг, отошел к самому краю, но в самый последний момент вы увидите, что мир явился туда за ним, а он ждал этого с самого начала. Понимаете меня?

Я встретила его взгляд.

— Нет, хан Таргутай Есугэй из задын арга, — ответила я, придерживаясь правила о честности и надеясь, что не перепутала титулы. — Но я могу научиться.

Тогда мне было шестнадцать лет. Но чогорийских лет, а они коротки. Родись я на Терре, мне было бы двенадцать.

Иногда мне думается, что наш мир вынуждает нас вырастать поспешнее: времена года стремительно теснят друг друга, и мы быстро учимся выживать. На высоком Алтаке погода очень неустойчива, мороз внезапно сменяется палящим солнцем, и поэтому тебе нужны проворные ноги. Ты должен понимать, как охотиться, как находить пищу, как отыскивать или строить укрытия. Обязан разбираться в запутанных, изменчивых взаимоотношениях множества кланов и народов.

Но, возможно, мы росли недостаточно быстро. После того как Повелитель Человечества явился пред нами, мы обнаружили, что сильны своей воинской наукой, основанной на скорости и мастерстве бойца. Тогда нам не хватило терпения поразмыслить о наших слабостях. На них указали нам другие, и к тому времени уже поздно было что-то менять.

До Его прилета я не ведал, что есть другие планеты, населенные другими людьми с другими обычаями и нравами. Я знал лишь одно небо и одну землю, и оба они казались мне бесконечными и вечными. Теперь, когда я видел другие земли и выступал на войну под диковинными небесами, мне часто вспоминается Чогорис. Он умалился в моем воображении, но стал еще более драгоценным. Я хочу вернуться туда. Мне неизвестно, будет ли это когда-нибудь возможно.

Минуло больше века с тех пор, как я был ребенком. Мне стоило проявить большую мудрость, отказаться от воспоминаний, но никому не дано отрешиться от своего детства. Оно вечно остается с нами, шепчет нам, напоминает о путях, что мы избрали.

Мне следует быть мудрее и не слушать, но я поступаю наоборот. Кто же не внемлет голосу своей памяти?

Тогда я был одинок. Удалился на хребет Улаава, где бродил по горным тропам. Вершины там невысоки, не то, что на Фенрисе или Квавалоне. Они не так величественны, как Хум-Карта, где много лет спустя возвели нашу крепость-монастырь. Улаав — древняя гряда, источенная за тысячелетия ветрами, что дуют над Алтаком. Летом всадник может взобраться на ее пики, не покидая седла; зимой лишь беркуты и духи выдерживают ее лютый мороз.

Меня отправил туда хан. В те дни мы постоянно вели войны, или между собой, или против армий кидани,[4] и мальчик с золотыми глазами стал бы завидным трофеем для любой из сторон.

Позже я прочел истории этих конфликтов в изложении имперских летописцев. Не без труда, поскольку, к стыду своему, так и не выучил их язык на должном уровне. Многие в легионе столкнулись с теми же трудностями. Возможно, причина в том, что хорчин и готик слишком отдалились друг от друга, стали непростыми для усвоения. А возможно, в том, что мы и Империум с самого начала стремились к разным целям.

Так или иначе, эти летописцы сообщали о местах, про которые я никогда не слышал, и о людях, что никогда не существовали, вроде «великого князя Мундус Планус». Не знаю, откуда они взяли подобные имена. Когда мы сражались с кидани, то называли их императора по его титулу — каганом, ханом ханов, и понятия не имели, как звучит его родовое имя. Позже, впрочем, я отыскал его — Кетугу Суого. У нас мало собственных архивов, поэтому такие знания не распространены. Вероятно, я один из немногих, кому известно, как звали Суого, и, когда я умру, его имя сгинет со мной.

Имеет ли это значение? Важно ли, что мы якобы сражались с человеком, который никогда не жил на планете, о которой я никогда не слышал? Думаю, да. Имена значимы; история значима.

Символы значимы.

Я шел один, поскольку так было нужно. Хан не послал бы в горы столь драгоценную вещь, как я, если бы это зависело от него. Будь его воля, он отправил бы со мной бойцов своего кэшика и связал бы их клятвой защищать меня. Враги ведь могли узнать о моей уязвимости и попытаться выкрасть в пути.

К сожалению для хана, Испытание Небес не проходили толпой. На Чогорисе у нас были странные, застенчивые боги: они являлись лишь одиноким душам и только там, где земля возносилась навстречу бесконечному небу, где завеса между мирами грозно истончалась.

Поэтому, даже зная о поджидающих меня опасностях, воины хана остались у подножия гряды, и я взбирался на вершины без сопровождения. Начав подъем, я не имел права оборачиваться. Ветер уже обжигал меня холодом, задувая под грубый кафтан и покусывая кожу. По пути наверх я дрожал, обхватывал себя руками и пригибал голову.

Долины гор Улаав славились своей красотой. Талая вода ледников, сбегая в тенистые впадины под пиками, собиралась в озера кобальтового оттенка; хвойные леса, спускаясь по громадным скалистым плечам хребта, накрывали их темно-зеленым плащом, плотным и глянцевитым, как лакированная броня. Небо над вершинами, прозрачное, как стекло, синело настолько ярко, что при взгляде на него болели глаза. Все вокруг было твердым, суровым, чистым. Даже замерзая, я восторгался природой. Поднявшись к самой выси, я осознал, почему боги обитали именно там.

Кроме понимания, ко мне ничего не пришло — ни видения, ни магические силы, ни всплески сверхъестественной мощи. Единственным знаком моей уникальности оставались золотые глаза, но до сих пор они приносили мне одни лишь неприятности. Если бы не хан, со мной, наверное, уже давно бы покончили, но он распознал мои способности еще раньше меня. Правитель был дальновидным человеком и вынашивал относительно будущего Чогориса замыслы, в суть которых я по малолетству не проникал. Также хан знал, насколько полезным я стану для него, если пройду испытание.

Я взбирался дальше, следуя почти не хожеными тропками, едва заметными на сыпучем щебне. С головой, кружащейся от разреженного воздуха, я остановился высоко на крутом восточном склоне и увидел, как далеко прошел.

Хотя на севере еще не закатилось солнце, обе луны Чогориса уже взошли. Подо мной широко расстилался восточный Алтак, бесконечная равнина низкорослых кустарников, до края которой не добирался ни один путник. С вышины я различал в степи искорки походных костров, разделенных огромными пустыми пространствами под хмурым небом.

Эти края принадлежали моему хану, хотя в те дни их еще оспаривали другие кланы и племена. Дальше к востоку, за горизонтом, лежали владения кидани.

Никогда прежде не видел столько земель. Я сел, прислонившись к выступу голой скалы, и уставился на раздолье перед собой. У пиков кружили ночные птицы, и первые звезды загорались на морозно-голубых небесах.

Не знаю, как долго я просидел там — одинокая душа, беззащитная на склонах Улаава, дрожащая в ночи, что накрыла планету.

Надо было развести костер. Надо было устроить себе укрытие. Но я, по непонятной причине, ничего не делал. Возможно, сильно утомился во время подъема или страдал от дурноты в разреженном воздухе. Так или иначе, я сидел, скрестив ноги, и взирал на темнеющий Алтак, который зачаровал меня крохотными золотыми огоньками на равнине и пленил их серебряными отражениями на небесном своде.