– Мне нужен Генри на пару минут, Нелли. Она кивает и указывает скалкой на Генри:

– Возвращайся через пятнадцать минут, и мы примемся за маринад.

– Да, мэм.

Генри идет за мной по ступенькам. Мы останавливаемся перед столом.

– Мне нужно его открыть, а ключ я не найду.

– А-а. – Генри бросает на меня взгляд, такой быстрый, что прочитать я не успеваю. – Ну, это просто.

Он выходит из комнаты и возвращается через минуту. Садится на пол перед столом, распрямляя две канцелярские скрепки. Начинает с нижнего левого ящика, осторожно пробует и поворачивает скрепку и потом просовывает в скважину вторую скрепку.

– Voila, – говорит он, открывая ящик.

В нем куча бумаги. Генри открывает другие четыре ящика без труда. Вскоре все они открыты, обнажают свое содержимое: записные книжки, блокноты с отрывными листами, каталоги по садоводству, пакеты с семенами, ручки и короткие карандаши, чековая книжка, шоколадка «Херши», сантиметр и ряд других мелочей, теперь выглядящих одинокими и несчастными при свете дня. Генри не дотронулся ни до одного листочка. Он смотрит на меня; я почти бессознательно смотрю на дверь, и Генри понимает намек. Я поворачиваюсь к маминому столу.

Все бумаги лежат в полнейшем беспорядке. Я сажусь на пол и вываливаю содержимое ящика перед собой. Все написанное от руки разглаживаю и складываю слева. Тут всевозможные списки и записки самой себе: «Не спрашивать Ф. насчет С.» или «Напомнить Этте о дне рождения Б.». Страницы, покрытые сплошь закорючками, спиралями, завитушками, черными кругами, узорами будто от птичьих лапок. На некоторых из них – фразы или предложения. «Разделить ее волосы ножом», «Не могла, не могла этого сделать», «Если я буду тиха, это минует меня». На некоторых страницах исчерканные стихотворения, просто отрывки, как фрагменты Сафо:

Как старое мясо, нежное и мягкое
Нет воздуха ХХХХ она сказала «да»
Она сказала ХХХХХХХХХХХХХ

Или:

Его рука ХХХХХХХХХХХХХ
ХХХХХХХХХХ чтоб обладать,
ХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
В решительные ХХХХХХХХ

Некоторые стихотворения отпечатаны:

На секунду
Все мечты
Замирают.
Музыка и красота
Это соль в моей грусти;
Белая пустота врезается в лед.
Кто бы мог подумать,
Что ангел секса
Так грустен?
Или осознание желания
Растопит эту широкую
Зимнюю ночь
В ливень тьмы.
1/23/79
Весенний сад:
Корабль лета
Проплывает через
Мою зимнюю память.
4/6/79

В 1979 году мама потеряла ребенка и пыталась покончить с собой. У меня внутри все сжимается, глаза затуманиваются. Я теперь знаю, каково было ей тогда. Беру все эти листки и откладываю в сторону, не читая. В другом ящике нахожу более поздние стихи. И вдруг вижу стихотворение, посвященное мне:

САД ПОД СНЕГОМ
Клэр
Теперь сад под снегом
Пустая страница, наши следы
Клэр, которая никогда не была моей,
Но которая всегда принадлежала себе
Спящая Красавица
На кристальной простыне
Она ждет
Это ее весна
Это ее сон/пробуждение
Она ждет
Все ждет
Поцелуя
Невероятные формы клу б нейкорней
Я нико г да не думала,
Что моя девочка
Ее почти лицо
Сад, ожидающий

ГЕНРИ: Уже почти время ужина, и я сижу с Нелли, когда она говорит:

– Слушай, Генри, не посмотришь, где твоя красавица?

Мне это кажется хорошей идеей.

Клэр сидит на полу перед маминым столом в окружении белых и желтых листков. Настольная лампа отбрасывает пятно света вокруг нее, но лицо в тени; волосы излучают медную ауру. Она смотрит на меня и говорит:

– Смотри, Генри, она написала мне стихотворение. Я сажусь рядом с Клэр, читаю стихотворение и отчасти прощаю Люсиль, ее колоссальный эгоизм и ужасную смерть. Смотрю на Клэр.

– Оно прекрасно, – говорю я, она кивает, счастливая на секунду оттого, что ее мама действительно ее любила.

Я вспоминаю, как моя мама поет романс после обеда летним днем, улыбается нашим отражениям в витрине магазина, кружится в голубом платье в своей гардеробной. Она меня любила. Я никогда не сомневался в ее любви. Люсиль была изменчивой, как ветер. И это стихотворение является доказательством, непреложным, необратимым, это фотография чувства. Я оглядываю озера бумаги на полу и с облегчением понимаю, что они наполнили паруса жизни Клэр.

– Она написала мне стихотворение, – снова в задумчивости повторяет Клэр.

Слезы текут по ее щекам. Я обнимаю ее, прислоняю спиной к себе, мою жену, Клэр, в полном здравии, на берегу после кораблекрушения, плачущую как маленькая девочка, чья мама машет ей рукой с палубы тонущего корабля.

КАНУН НОВОГО ГОДА, ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 31 ДЕКАБРЯ 1999, ПЯТНИЦА, 11:55 ВЕЧЕРА
(ГЕНРИ 36, КЛЭР 28)

ГЕНРИ: Мы с Клэр стоим на крыше «Уикер-Парк» в толпе других морозоустойчивых душ, ожидая так называемого нового тысячелетия. Ночь ясная и не очень холодная; изо рта идет пар, уши и нос немного замерзли. Клэр закутана в свой большой черный шарф, лицо кажется поразительно белым в свете луны и фонарей. Мансарда на крыше принадлежит парочке художников—друзей Клэр. Гомес с Клариссой неподалеку, медленно танцуют в куртках и варежках под музыку, слышную только им. Все вокруг нетрезво подшучивают о консервах, которые они запасли, героических мерах, которые предприняли, чтобы уберечь свои компьютеры от переплавки. Я ухмыляюсь про себя, зная, что вся эта тысячелетняя чушь забудется к тому времени, когда новогодние елки окажутся в канавах на Стритс и Сэн.

Все ждем полночи, чтобы пускать ракеты. Мы с Клэр наклонились над метровой высоты фронтоном здания и изучаем Чикаго, глядя на восток, в сторону озера Мичиган.

– Привет всем, – кричит Клэр, машет рукой в варежке озеру, Саут-Хейвену, Мичигану.

– Забавно, – говорит она мне. – Там уже новый год. Уверена, они все спят.

Мы на высоте шестого этажа, и я удивлен, как много отсюда видно. Наш дом на Линкольн-сквер, немного на северо-запад отсюда; этот район тихий и темный. Центр города, на юго-восток, сияет огнями. Некоторые большие здания украшены к Рождеству, щеголяют зелеными и красными огоньками в окнах. «Сиэрс» и «Хэнкок» смотрят друг на друга, как огромные роботы, над головами небоскребов пониже. Я почти вижу дом на Норт-Диэрборн, где жил, когда встретил Клэр, но его заслоняет более высокое здание, жутко уродливое, которое несколько лет назад появилось по соседству. В Чикаго такая превосходная архитектура, что чувствуется необходимость что-нибудь сносить время от времени и воздвигать жуткие здания, чтобы народ мог оценить прелесть старины. Машин мало; никто не хочет быть в полночь на дороге. Я слышу, как тут и там рвутся хлопушки, иногда перемежаясь с пистолетными выстрелами: эти уроды забыли, что пистолеты не только громко хлопают.