«Какой же зверинец в этих шевелюрах!» – мелькнуло и погасло в мозгу – гость устыдился своих мыслей. Хозяин усмехнулся, словно уловил мимолетную мысль Иса, – он был неплохой физиономист. Рабы смотрели тупо, отчужденно. Сестра хозяина, приведшая их, зажгла еще одну смолистую ветвь и приблизила огонь к попятившимся рабам.

– Здесь высоко, осторожней, – торопливо предупредил Ис.

И все-таки – они разные! Куг – черноволос, Улук – рыж. У обоих, это Ис рассмотрел с трудом, голубые глаза. И если у Улука брови были тяжелы и размашисты, как широкий удар кисти при работе маслом, то над Кугом словно поработали акварелью. Впрочем, у каменщика не возникало подобных ассоциаций – ему до них не хватало нескольких тысяч лет.

– Рассказывай, – на непонятном Ртепу языке обратился Ис к сумрачному Улуку.

– Что рассказывать? – спросил тот, оценивающе взглянув на незнакомца, заговорившего на его родном языке.

– Все, что помнишь и знаешь.

– Слушай. И разреши сесть. Мне и товарищу.

Ис кивнул, остановив жестом вскочившего хозяина:

– Я разрешил.

Ошеломленный каменщик принял это как должное. Видимо, короткие выступления лучше удавались гостю.

– Слушаю, – поудобней устроился Ис.

Улук не принял подачки – начал медленно на языке Благословенной земли, на языке Ртепа. Потом разошелся, стал всматриваться в прошлое, почувствовал интерес собеседника. Особенно четко виделся конец пути…

Их сводили на берег по двум широким, связанным вместе шершавым доскам. Идущие были привязаны к одной веревке, которая, как ветвь, делила их на левых и правых. До сходен они прошлепали босиком по обжигающей палубе мимо спущенного паруса, лежащего под единственной мачтой – темной, как кожа невольников, что привозили с юга из-за песчаного пояса. Потом ступили на доски, ведущие с борта на берег. Доски пружинили в такт шагам. Покачивались на ленивой зыби длинные рулевые весла, да и сам полувытащенный на песок корабль покачивался – высокая корма оставалась на плаву. Вразнобой торчали с бортов другие весла, на них по двое на каждое во время плавания налегали гребцы.

Набег закончился. Пираты свели добычу на берег. Теперь – торг. И – в новый набег щипать Империю. Их – гребцов-невольников – взяли на имперское судно. Улук не осуждал пиратов – каждый работает как умеет! На корабле? Нет, не роптали – строптивых вздергивали на мачте.

Но пираты учли не все! Едва последний человек сошел с борта, а на корабле не осталось даже вахты – с порядком у них было все-таки слабовато! – как с двух сторон из-за пальм, в раскаленной бронзе доспехов, наклонив короткие копья с длинными, как ножи, железными наконечниками, вышли имперские солдаты. И в четверть часа все было кончено. Рабы переменили хозяев, веревка, к которой они были привязаны, удлинилась, и к ней, также попарно, привязали оставшихся незаколотыми незадачливых мореплавателей во главе с поникшим и утратившим свирепость капитаном. А корабль после разграбления занялся неярким дневным огнем. Потом густо повалил дым. И все скрылось за пальмами.

– Завтра здесь будут наши люди, – глядя во двор вслед уходящим рабам, негромко сказал Ртеп, – а Улук не глуп.

Скатилась звезда.

«Можно отпустить рабов. Игра большая идет. Не повезет – снимут голову и они не понадобятся. А если – выигрыш?» – Ртеп гнал эти мысли, стыдясь их, ибо он любил Учителя и рад был пострадать за него. Но он любил и себя. И в подсознании копошилось, что себя забывать не следует.

Так мучился бедный Ртеп, раздираемый непримиримыми противоречиями.

– Что будет, товарищеский ужин или заседание тайного общества?

– Дело не в названии.

– Есть программа?

– Установить царство справедливости.

– О-о-о! Это, вероятно, программа-максимум, а что конкретно?

– Скинуть хомут Империи. И очистить от скверны храм.

– А я тут при чем? – чуть слукавил Ис, он уже, не желая признаться себе в этом, плыл по течению этого бурного и не очень прозрачного потока.

– Сказано: «В начале было слово». А слово твое весомо.

– С хомутом – ясно. А храм – не по моей специальности. К тому же для меня нет ни жителя Благословенной земли, ни варвара.

– Отныне для меня – тоже, – помедлив, твердо сказал Ртеп.

– «Сначала – Империю, остальное – увидим потом», – подумалось каменщику.

– А твои рабы?

– Утром распилю им ошейники.

На следующий вечер, с первой звездой – темнело здесь быстро, – загремели засовы, и приоткрылась могучая дверь в глинобитной ограде, пропуская гостей.

«Конспирация не на высоте, – отметил про себя Ис, – видимо, здешняя охранка плохо работает».

Он знал, как это должно делаться – в студенческие времена в вагонах метро, да и на скучных лекциях он проглотил немало книжек в мягких обложках – он не опускался до «морского боя»!

В дом не пошли – все равно с улицы из-за высоких стен никого не было видно. На террасе расстелили кошмы и поставили низкий стол. По углам его воткнули четыре факела – один – в середине. Сестра хозяина принесла глиняные чаши и мех вина, потом корзину винограда и лепешки. И растаяла в густоте виноградника и подступающей тьмы.

«Полный комплект», – Ис оглядел присутствующих. Их было двенадцать. Учитель, разумеется, оказался в середине стола. По правую руку от него сел хозяин, по левую – широкоплечий кузнец Геф. Неверное пламя выхватывало из тьмы шишковатые лбы и могучие бороды. Глубокие тени прятались в рукавах широких и грубых одежд.

«Им бы фокусниками работать», – мелькнула у Иса коварная мысль. Он взял протянутую лепешку, разломил и отдал половинки налево и направо в ждущие руки – самому есть не хотелось. Едва он пригубил чашу – она оказалась больше других, – как Ртеп взял из рук недоумевающего Учителя сей сосуд и пустил по кругу.

«Ритуал, – догадался Ис, – и я в этом милом обществе – предмет культа».

Не хотелось бы говорить, но это на минуту польстило самолюбию гостя. Все молчали, ожидая первого слова от Иса. Ртеп был настолько уверен в интеллектуальных способностях своего гостя, что не мог даже помыслить о необходимости вступления к его речи, тем более хотя бы о намеке на конспект выступления Учителя. Приходилось расхлебывать. Темы у него не было, и он понес первое пришедшее в голову, строя фразы с принятой тяжеловесностью:

– Ртеп, где же сестра твоя, Мер? Разве недостойна она вкушать хлеб за этим столом? Или это противно вашим обычаям?

Он понимал, что при такой конспирации не только сестра, но и осел хозяина знает все о планах этого союза. И не боялся разглашения.

– Сказанное тобой станет нашим обычаем! – воззвал в темноту Ртеп. Как гость и ожидал, любопытная Мер была недалеко. И гости, подтверждая слова хозяина, наклонили головы. Но если бороды и лысины сделали это величественно и неторопливо, то одна курчавая голова, белокурая и безбородая, метнулась по-мальчишески восторженно и задорно.

– Нави, пастух, – перехватил взгляд Учителя каменщик. – Горяч и неосмотрителен.

Сестра хозяина робко присела в самом малоосвещенном месте, где лишь изредка открывало ее, вспыхнув при каком-либо движении, дымное пламя. Но и вспыхнув, оно, как кисть художника, наносило лишь главное – тяжелые косы да бездонные глаза под густыми бровями. А Учитель по роду своей деятельности интересовался безднами.

– Слушаем тебя, Учитель, – вывел его из задумчивости густой голос Гефа.

– Мне бы вас послушать – сегодня впервые я прошелся по Священному городу. И ничем не занимался, только убедил дикарей у храмовых врат, которые хотели благочестиво побить каменьями несчастную женщину, отречься от своего намерения.

– Не мир, но меч нужен этому миру, – поднялся каменщик, он решился побыстрей подвести к делу замешкавшегося Учителя. – Каменные стопы Империи попирают нас. Жрецы, проповедуя покорность нечестивой власти, готовы делить с ней наше рубище. Помоги нам в нашей борьбе!

– Садись, Ртеп. И давайте будем беседовать сидя. Мех с вином – полон, а ночь – длинна. Верить же прежде всего надлежит в себя. Кто с вами? Народ? Какой – хлебопашцы, пастухи, ремесленники? А как с купцами и землевладельцами? Тоже проповедуете? И успешно? Значит, не очень… А вы бы еще с имперским наместником поговорили, – не сдержался Ис.