Харфорд обещал быть вовремя и между прочим рассказал о сыпи у Дорис.

— Я так и знал, — ответил доктор.

— Почему?

— Потому что и у меня после инцидента на веранде появилась сыпь. Такие раздражения кожи при действии на мозговые центры — вещь обыкновенная. Это даже дает нам ключ к разгадке. Вы не беспокойтесь.

Когда они на другое утро подъехали к дому № 15 в Бартон-Роде, дверь дома они застали открытой. На их звонок и стук никто не выходил. Тогда они решили войти без доклада. В передней доктор прислушался к чему-то и вдруг бросился бежать по лестнице. Харфорд последовал за ним. Глухие стоны привели их к небольшой спальне, где на полу против окна корчилась в конвульсиях женщина средних лет. Доктор поднял ее, посадил на стул, и она пришла в себя.

— Кто тут? — слабо произнесла она.

Доктор подошел к ней и стал расспрашивать.

— Это приключилось как-то сразу. Я упала и больше ничего не припомню. Я старалась не подходить к месту, где это случается.

— Покажите, где это бывает с вами.

Она показала на окно.

— Прекрасно. Прекрасно. Харфорд, мы нападаем на след. Ну, мистрис Фразер, — обратился он к пациентке. — Вы сейчас уходите отсюда, а завтра можете, пожалуй, вернуться. Только раньше зайдите ко мне в клинику.

Когда мистрис Фразер ушла, доктор обратился к Харфорду:

— Теперь вы видите, что мы нашли ключ к разгадке?

— Ничего не вижу.

— Сфера таинственного влияния на мозговые центры — угол балкона дома Уиндзоров, окно в спальне мисс Уиндзор и вот это окно — находятся на одной прямой линии.

— Что же из этого?

— А то, что мы можем добраться таким образом до источника этого таинственного воздействия.

— Вы думаете, тут действует человеческая сила? — удивился Харфорд.

— Безусловно. Я убежден, что кто-то пока еще неизвестным для нас образом получил возможность действовать на мозговые центры людей, и он или делает теперь свои испытания, или играет на людях, как на музыкальных инструментах, вызывая в них то безумный хохот, то панический страх. У меня даже есть маленькое представление о том, каким образом это делается… Но что с вами, Харфорд?

Харфорд стоял у окна с паническим ужасом на лице, вытянув вперед руку.

Доктор быстро оттащил его оттуда. Харфорд вздрогнул.

— Мне почудилось, что я вижу Дорис помешанной, — произнес он, — что какая-то чудовищная сила входит в меня вон оттуда.

— Может быть, вы даете нам направление для наших поисков. Отправимся сейчас же.

Против дома Уиндзоров и дома мистрис Фразер стоял уединенный домик. Доктор направился прямо к нему и позвонил. На звонок вышла старая служанка.

— Передайте, пожалуйста, вот эту карточку вашему хозяину, — сказал доктор.

— Да он, кажется, не принимает.

— Мне настоятельно нужно видеть его.

С этими словами он прошел мимо служанки и толкнул дверь.

— Профессор Отто фон Гуттберг! — воскликнул доктор.

— Так это вы! О, теперь я все понимаю! Как это я сразу не догадался?

С криком досады и негодования профессор бросился вверх по лестнице.

— Живее! за ним! — крикнул доктор Харфорду.

Комната, в которую они бросились за Гуттбергом, имела странный вид: она вся была уставлена склянками и батареями, стеклянными шарами. Профессор бросился к электрической кнопке и вмиг один из стеклянных шаров заискрился зеленовато-желтым блеском. Доктор вскинул руками, зашатался и упал, как подкошенный.

Харфорд избег действия этих лучей, с одной стороны, благодаря более низкому росту своему, а с другой стороны потому, что сразу бросился в сторону.

Гуттберг схватил со стола револьвер. Раздался выстрел, пуля пролетела над головой Харфорда, который бросился на Гуттберга и со всей силой толкнул его на пол. Гуттберг упал на одну из батарей и остался лежать без движения. Тогда Харфорд обратился к доктору, который начинал приходить в себя.

— Дьявольская махинация, — слабо произнес он. — Еще две секунды действия этих лучей, и я мог бы отправиться к праотцам.

Он подошел к Гуттбергу и установил внезапную смерть от действия батарей.

— Он получил по заслугам, — произнес доктор. — Но какая жалость, что такой ум был направлен на дело разрушения.

— Вы знакомы с секретом его аппарата? — удивился Харфорд.

— Немножко. До войны фон Гуттберг был профессором, и довольно выдающимся, в Стамфордском университете. Незадолго до войны он прочел доклад об X-лучах и об изобретенном им специальном аппарате. Вы знаете, что Х-лучи, пропущенные через обыкновенную трубу, могут оказывать разрушительное действие на кожу. Фон Гуттберг концентрировал Х-лучи в одном фокусе и таким образом придавал им такую силу, что они могли действовать не только на кожу, но и на внутренние органы. Война остановила его опыты, которые он, по-видимому, все-таки продолжал в этом уединенном домике. Нетрудно догадаться, для каких адских махинаций предназначал он свое изобретение. Целые армии, целые города могли быть доведены до безумия или поражены насмерть этими лучами… — доктор содрогнулся от ужаса при этой мысли…

Последний посетитель, получив справку, покинул кабинку беспроволочного телеграфа. Дежурный молча перевел сигнальные огни, а Боб Литль снял с головы приемник и закурил папиросу.

— «Нам-Сити», застигнутый туманом, стал на якорь близ Капа-Бланко, — конфиденциально сообщил он мне, — и старый телеграфный черт занят вопросом, светит ли где-нибудь на океане луна.

Я выпустил клуб дыма и кивнул головой. Эти телеграфные новости давно перестали быть новыми для меня. Литль бросил взгляд на часы и позвонил в динамо-машину.

— Сегодня плохая статика, — сказал он как бы про себя.

— Какая статика? — быстро спросил я.

Литль красноречиво протянул мне приемник.

— Надень это, — сказал он, — тогда будешь знать столько же, сколько я.

Я надел на темя упругую металлическую ленту и тотчас же мерные звуки движущегося судна прекратились. Вместо ударов винта и скрипа рулевой цепи я услышал мягкое «з… з… з… з» беспроволочного телеграфа, жужжание, безошибочно несущее весть через моря и континенты. Я поймал обрывок этой воздушной беседы:

«…Котлы пересмотрены… шесть труб забраковано… Снимайтесь с якоря завтра в полдень и идите полным ходом…»

Литль повернул рукоятку регулятора вниз и электрическая пчела прожужжала мне новую весть:

«…Пароход „Хорнет“ в ста пятидесяти милях от Огрена — все благополучно».

Снова рукоятка скользнула вокруг своей короткой арки, и из воздушного флюида принеслось резкое, отрывистое «з… з… з… з» буксирного парохода, справлявшегося о том, что делать с грузом бревен. Затем страшный удар грома заставил задребезжать все вокруг. Точная, деловая передача двенадцати станций была прервана треском могучей артиллерии. Я закрыл глаза от излома молнии, сверкнувшей в небесах, и Литль подхватил упавший у меня приемник.

— Ну, вот тебе статика, — спокойно сказал он.

— Объясни же, в чем дело? — попросил я еще раз, видя, что Литль в хорошем настроении.

— Существует свыше тридцати систем беспроволочного телеграфирования, — не без гордости заметил Литль, — и все они вместе взятые не дают понятия о том, что такое статика. Иногда…

Он замолчат и вынул другую папиросу.

— Что иногда? — воскликнул я.

Вместо ответа Литль одел приемник на голову, прислушался, потом отложил его в сторону и натянуто улыбнулся.

— Странно, — пробормотал он, — я десять лет работаю здесь и десять лет работал раньше на железной дороге, но объяснить себе этого не в состоянии.

— Статику? — спросил я.

— Кто это был, — сказал он, не слушая меня, — наверное, та женщина…

И, не дожидаясь моих просьб, он стал рассказывать:

— Видишь ли, имеются различные способы приемки депеш. Вот здесь одна система, здесь другая. Эта — первая, которой я научился. Гляди!