Оценки, даваемые фальшивке на Западе, помогали автору опровергать и уточнять действия Пеньковского по работе в пользу советской стороны.
Говорил Джибни о заданиях. Новые задания были по вооруженным силам СССР, ракетным войскам, Группе советских войск в ГДР и по подписанию мирного договора с ней. Интересы Запада обозначались и тем самым облегчали работу Пеньковского при подготовке «информации с шумом» и, конечно, дезинформационных сведений.
Джибни, упоминая об имидже Пеньковского, называет его «западником». Так вот, этот имидж рвущегося на Запад человека Пеньковский подкреплял даже уроками танцев и фотографированием в форме полковника британской и американской армий во время визитов в Лондон.
Почему Джибни не задался вопросом: зачем Пеньковский спрятал свои фотографии во вражеской форме у себя дома? Одного этого было достаточно для обвинения советского офицера в антипатриотизме и предательстве. А ведь мог «издатель-автор-редактор» просчитать ход задумки с фотографией (и с тем, что Пеньковский сохранил в тайнике шифры, коды, инструкции, информацию и т. д.) как улику против западных спецслужб. Даже можно пошутить в рифму: наш менталитет на их менталитет — обман не раскрылся с десяток лет.
Разглагольствованиями о «культе Хрущева» (усиленными спецслужбами при подготовке книги к изданию) Пеньковский укреплял свои позиции в глазах Запада. Конечно, Пеньковский понимал, что в Союзе дела шли не так, как хотелось руководству страны. Но было и много положительного, а он в угоду Западу акцентировал свою критику на негативе. И это срабатывало. Многое из того, что он говорил и оценивал, было и его позицией, но утрировалось якобы в силу ненависти к советскому строю. Легенда отлично работала.
Джибни, думается, не попался на эту легенду, но принял антисоветизм Пеньковского как должное в этом его подыгрывании Западу.
Джибни отмечает: «Период с 1960 по 1962 год был трудным в жизни профессиональных военных в СССР…» Действительно, вторая половина 50-х годов в среде советских военных была тревожным временем в связи с тем, что было объявлено о сокращении армии на 1 200 000 человек! Тогда шла замена тех, кто окончил войну в 20–30 лет и остался на позициях видения проблем армии военного времени. Рождалась новая армия — в своей основе ракетно-ядерная. Политика внутри страны работала на эту концепцию.
Автор «Записок» ехидничает: «Советские вооруженные силы задыхались в жестких тисках контроля со стороны партийного руководства, взявшего курс на балансирование на грани ядерной войны». «Тиски»? Такие бы «тиски» да сегодняшней нашей армии — ослабленной передрягами и некомпетентными переформированиями и внутренней «дедовщиной».
А вот «на грани ядерной войны» — это западный блеф, заведомая ложь: правительство СССР не хотело войны, но вынуждено было под «давлением» Запада укреплять свою обороноспособность. В доктринах Минобороны СССР вплоть до 90-х годов не было планов превентивной войны против Запада, тем более упреждающих ядерных ударов.
В этом случае Джибни сознательно американские планы по «ядерному устрашению» и «упреждающему удару» вкладывает в уста советской стороны. Но… «черная пропаганда» есть «черная пропаганда»!
Да, действительно, военная доктрина обсуждалась в советском Генштабе — это верно подтверждает Джибни, ссылаясь на Томаса Вольфа из Кембриджа (1964). Но в Генштабе говорилось о переориентации военной доктрины страны и ее вооруженных сил в связи с появлением в мире новых видов ракетно-ядерного оружия.
Это были 60-е годы, а Соединенные Штаты уже имели детально разработанные планы ядерной атаки против СССР еще с конца 40-х годов и регулярно обновляли и дополняли их (о чем активная советская агентурная сеть в США и Европе также регулярно информировала Советы).
В этой ситуации западные «коллеги» Пеньковского получили от него «подтверждение» о разладе мнений в среде советских военных по новой военной доктрине. В их руках оказались фотокопии со статьями из закрытого журнала «Военный вестник» за 1962 год. Статьи подготовили маршал В.Д. Соколовский и другие авторы, но… не без помощи ГРУ — КГБ. Сам Джибни признавался, что год спустя после суда «те же материалы, но уже со значительными исправлениями были напечатаны в новом выпуске журнала».
Джибни лукавил и еще в одном случае. Даже воробьи всего мира знали, что и в Берлинском, и в Карибском кризисах американские военные ставили перед президентом США вопрос о превентивном ядерном ударе. А маршал Соколовский в своей статье ставил вопрос лишь об обсуждении возможности перерастания локальных конфликтов в военные с использованием одной из сторон (!) ядерного оружия в качестве возмездия.
«Информационный шум» через Пеньковского по поводу упреждающего ядерного удара содержался и в спецвыпуске «Военной мысли» и других закрытых изданиях, подготовленных специально под контролем ГРУ — КГБ для «ушей Запада».
Джибни и стоящим за ним СИС и ЦРУ следовало бы задуматься над своими же словами, сказанными в «Записках»: «Приняв решение работать на иностранную разведку, он (Пеньковский) отнюдь не преследовал цель расшатать существующий в его стране режим». Тогда зачем предательство? Цена ослабления армии? Желание использовать мини-ядерные заряды в Москве?
И последнее — опять Джибни: «Это очень не похоже на то, что писал Пеньковский». Имеется в виду дискуссия на страницах журналов об армии и упреждающих ударах. Еще бы! На Пеньковского работали аналитики ГШ, ГРУ, КГБ. А потом его назовут «шпионом, который спас мир». Только понятие «шпион» обратное — «разведчик».
Вспоминая, сколько проблем было в работе автора по подготовке к операции «Турнир», понятен тот факт, что больше всего советских организаторов «дела» беспокоили вопросы безопасности. У разработчиков «дела» в КГБ — ГРУ «болела голова» о том, как воспринимают действия Пеньковского западные спецслужбы, особенно по процессу добывания информации и передаче ее на Запад.
Листая западные подробные анализы «дела Пеньковского», я поражался явному нежеланию «коллег» агента замечать, сколь небезопасна была его работа при добывании устной и тем более документальной информации. Они «стыдливо» соглашались с версиями Пеньковского при получении сведений и не пытались проникнуть в обстоятельства конкретных его действий по получению их.
Конечно, каждый раз легенда его доступа к конкретным материалам тщательно отрабатывалась, но ни разу его «коллеги по разведывательной упряжке» не спросили его: как удается получать сведения и тем более фотографировать документы? Обычно, как пишут западные исследователи, все ограничивалось явно безответственной фразой: «Будьте осторожны», «берегите себя», «вы — профессионал и хорошо знаете, как это нужно делать…».
На грани провала… Как представляется, был момент в его работе с Западом, когда «коллеги» Пеньковского могли заподозрить: не подстава ли он? Это могло случиться потому, что в наших высших сферах, возможно сам Хрущев, посчитали: превентивный ядерный удар американцы могут нанести и не с помощью ракет. В то время в американских военных кругах витала идея генералов-ястребов произвести удар по Советам портативными ядерными зарядами килотонны на две каждый.
И тогда консультанты из КГБ — ГРУ для получения от западных «коллег» Пеньковского сведений, хотя бы косвенных, о таких зарядах стали настаивать, чтобы он предложил себя в исполнители. Намечено было: под легендой подбросить западным спецслужбам в лице Пеньковского (ценный агент Алекс) «канал» якобы для взрыва зарядов в центре Москвы.
С оперативной точки зрения работа по этому нашему заданию — это затея на грани возможного разоблачения внедренной подставы. Но информация об американских мини-ядерных зарядах, в которой нуждалась советская сторона, носила характер стратегического значения. И от Пеньковского потребовали получить однозначные ответы на вопросы: есть у США такие заряды или нет? Согласны американцы использовать его «канал» для целей взрывов зарядов или нет?
Так появилось письмо Пеньковского в адрес спецслужбы США, которое начиналось словами: «Как стратег, выпускник двух академий…» и заканчивалось: «…взорву в Москве все, что смогу…» Затем шесть раз Пеньковский под разными предлогами поднимал перед «коллегами» этот вопрос (и каждый раз рисковал быть разоблаченным!), предлагая себя в исполнители.
