Рядом с «Вебстер–виллой» располагалась детская школа, а около нее два стадиона. Регулярно, практически через день, мы играли там в футбол, называя его на американский манер — «соккер». Наши механики Николай Хохлов из цеха главной сборки и Валентин Руненков из цеха электромеханики сделали переносные ворота из крепежных планок транспортировочных ящиков. Осенью в Техасе стояла умеренно жаркая погода. Служебные дела шли хорошо, а на уик–эндах мы вели себя почти как беспечные мальчишки.
По субботам и воскресеньям российско–зарубежная команда жила настоящей коммуной. Вечером в пятницу, на американский манер, по пути с работы, закупив мясные и другие продукты, дежурный «апартамент» готовил коллективный обед. В течение двух дней с самого утра играла музыка. На купленном в складчину дешевеньком японском проигрывателе крутились привезенные из Москвы пластинки с песнями, в том числе о героях–космонавтах. Советская музыка сопровождалась мультфильмами об американских суперменах и спортивными репортажами на экранах телевизоров. «Танцуют все» — тут и ленивый не мог устоять. В 10 часов утра, до наступления жары, вся команда шла играть в футбол. После этого — обед, сиеста и личное время в пределах наших ограниченных возможностей.
Другим развлечением в Хьюстоне стали лыжи, правда, водные, но это было даже хорошо. Ни с чем не сравнимое ощущение скольжения по воде, да еще — на одной лыже, я помню это до сих пор. Только в Хьюстоне за катером Джека Уэйта на глади Ясных озер (Clear Lake) мне привелось сполна испытать это удовольствие. Золотая осень!
Мы привязались к своей «Вебстер–вилле» еще и потому, что оказались в буквальном смысле привязанными к ней. На работу нас возил восьмидверный лимузин, по–нашему — «крокодил». От случая к случаю мы могли заказывать его и для хозяйственных дел, поскольку никакого общественного транспорта в округе не было: все ездили на собственных автомобилях. Оговаривая заранее условия нашего пребывания в Хьюстоне, НАСА предлагало ренту автомобилей для членов испытательной команды. После того как один чиновник нашего министерства очень доходчиво объяснил мне: «Завтра тебе бабу подавай» — всякая охота продолжать беседы на социальные темы отпала.
Ходить пешком и бегать — привилегия трудящихся. Советский народ считал, что на машинах, от черных «волг» до «членовозов», полное право ездить имели только слуги народа. Дома, в Москве, для меня работа ногами была основной после работы головой.
Наш офис оборудовали в корпусе № 13 Центра, которому к этому времени присвоили имя скончавшегося президента Линдона Джонсона за его заслуги в освоении космоса. НАСАвцы шутили: «Дурной пример заразителен», — имея в виду наши советские традиции. В этом корпусе располагался динамический стенд. Впервые, если не считать имашевского «камуфляжа», у меня появился кабинет, на двери которого даже повесили персональную табличку в американском духе, но на двух языках: «Большой Сыр & Big Cheese», — было чем гордиться. Через год я привез эту табличку в Москву, она до сих пор висит на видном месте в моей квартире. Дональд Уэйд даже «поделился» со мной своей секретаршей, и никакой министерский чиновник не смог тут помешать {«баба», по Далю, — это рабочая женщина).
Распаковав оборудование, мы не спеша приступили к совместным работам. Не спеша — потому что стенд все еще находился в процессе отладки.
Наш АПАС привлек большое внимание. На первый действующий образец советской космической техники как на русское чудо приходили смотреть не только сотрудники Центра: многие фирмы, работавшие по контрактам с НАСА, присылали своих представителей. Понравилась даже портативная тележка на колесах, «по–ихнему» — dolly, которая служила и подставкой, и транспортировщиком, и пьедесталом. АПАС на ней выглядел особенно эффектно. Наверно, не случайно 20 лет спустя, когда мы перешли на коммерческие отношения и американцы начали покупать у нас стыковочную технику, они стали платить за эти тележки по 86 тыс. долл. — цена хорошего «Мерседеса»! В те годы мы не задумывались о том, сколько стоила космическая техника. Не знали мы и цен роскошных автомобилей, наверное потому, что в Москве их тогда не было.
У меня сохранилось много фотографий, снятых профессионалами НАСА: на одной из них — две дамы, с удивлением, почти обмиранием слушают рассказ об андрогинном устройстве, который, следуя древнегреческим мифам, был способен творить чудеса.
Рядом с АПАСом проводились и более серьезные беседы, можно сказать, лоббирование. Как?то позвонил Глен Ланни и предупредил о приезде двух финансистов из штаб–квартиры НАСА в Вашингтоне, попросив меня показать технику и не упустить экономическую сторону проекта. Ничего не понимая в ценах, я решил остановиться на методе, с помощью которого обеспечивалась совместимость наших конструкций. Пришлось представить это примерно так: если бы каждая сторона спроектировала и изготовила одинаковые агрегаты, объем согласований и совместных испытаний возрос бы во много раз. Это стоило бы намного дороже для американского налогоплательщика, — с удовлетворением прокомментировали такой подход столичные финансисты.
Ланни был в восторге от результатов такого важного визита!
Все это имело значение, но служило лишь прелюдией к основной части программы нашей деятельности, которую составляли контрольные проверки стыковочных агрегатов и испытательной аппаратуры и, конечно, динамические испытания. Мы провели необходимую подготовку и к концу сентября приступили к выполнению запланированных работ.
При анализе динамики стыковки используется так называемый перекрестный подход. Он заключается в том, что основные параметры процесса стыковки, такие как силы и перемещения, определяются на математических моделях, а затем практически — при испытаниях стыковочных механизмов — на физических моделях. Основная мысль этого подхода довольно очевидна: если обе модели — математическая и физическая — правильны, то есть адекватны космическому оригиналу, данные исследований должны получиться, по крайней мере, близкими. Это особенно важно тогда, когда используется не чисто физическая модель, не механический стенд, а гибридная испытательная система, которая, по определению, тоже содержит в себе математическую модель. Недаром нередко получается так, что при испытаниях на гибридном стенде не стыковочные агрегаты проверяются, а верифицируется, как сейчас говорят, модель самого стенда.
Математическая, чисто теоретическая модель обычно оказывается гораздо сложнее той, что используется в гибридном стенде. Причина заключается в том, что приходится аналитически отыскивать точки взаимодействия, касания стыковочных агрегатов. Решающий эту задачу блок хитроумно моделирует стыковку с помощью периферийных механизмов, потому что число возможных точек взаимодействия велико, например для АПАСов оно равно 20. Так, весьма сложна и теоретическая модель кинематики и динамики кольца с направляющими.
Вот с такой непростой задачей впервые столкнулись наши специалисты при моделировании стыковки в программе ЭПАС. Эту работу поручили группе динамиков под руководством Е. Ф. Лебедева. Они, а это прежде всего Е. Леонтьев, А. Акименко, оказались очень работоспособными и высококвалифицированными специалистами широкого профиля, ранее занимавшимися в основном динамикой ракет. Должен сказать, что без их помощи решить задачу стыковщиков оказалось бы значительно труднее.
Само моделирование потребовало не только высокой квалификации инженеров, но и высокоскоростных компьютеров. Ничего лучшего, чем «старушка» БЭСМ-6, тогда не нашлось; надо заметить, что эта машина оставалась для нас незаменимой еще очень много лет. В те годы мы получали результаты моделирования динамики стыковки в виде толстой колоды перфокарт, которые не без труда переводили на более понятный инженерный язык — графики.
Лебедев вошел в нашу выездную группу и внес достойный вклад в общее дело. В моделировании и обработке результатов испытаний принимал также активное участие исконный стыковщик Э. Беликов и мобилизованный гидравлик В. Кудрявцев.
