С этого времени началась пора мученических подвигов Максима. Босой, без одежды, со скованными руками он был с позором проведен по улицам столицы и затем заключен в темнице. На суде его обвинили не только в церковном расколе, но и в том, что, будучи в Африке, он способствовал передаче тамошних провинций под власть мусульман. «Какое дело мне, иноку, — отвечал Максим, — до завоевателей городов, и мог ли я, как христианин, иметь общение с сарацинами?» Судьи вызвали нескольких лжесвидетелей, Максим легко развеял их клевету, но не добился тем облегчения участи ни для себя, ни для своих соратников. Папу Мартина вскоре сослали в Херсонес, где он и умер от голода. Участь Максима была еще печальнее, так как враги во что бы то ни стало хотели добиться его публичного раскаяния.
Высланный поначалу в городок Визию во Фракии, он в 655 г. был переведен в монастырь Св. Феодора в Константинополе. Максиму вернули книги, вещи, дали возможность пожить в хороших условиях, а потом стали добиваться от него если и не отказа от своей веры, то, по крайней мере, молчания. Просили его оставить обсуждение спорных вопросов и не поднимать свой голос против императора Максим отказался. Его спрашивали, почему он не хочет иметь общения с константинопольским престолом. Максим отвечал, что когда он увидит Константинопольскую церковь прежней, очищенной от ереси, тогда он с радостью обратится к ней и будет сыном ее, как и раньше. Ему указали на то, что новое исповедание веры не является волей одного императора, но принято на соборах епископов. Максим возразил, что, напротив, исповедание это было осуждено Римским собором. «Не имеет значения этот собор, — говорили ему, — потому что он созван без императорского повеления». Максим отвечал: «Если утверждаются только постановления соборов, созванных по царскому повелению, то не может быть православной веры». Ему указывали на неполитичность его поведения, ибо в тот момент, когда империи грозит нашествие мусульман, он воздвигает церковный раскол, сеет смуты и волнения. Затем передали Максиму не приказ уже, но просьбу императора вступить с ним в церковное общение. «Ибо, — передали ему слова Констанса, — мы твердо уверены, что когда ты вступишь в общение с святой Константинопольской церковью, то присоединятся к нам и все те, которые ради тебя и под твоим руководством отпали от общения с нами». Когда Максим отказал и в этой просьбе, к нему стали подступать уже с гневом и яростью.
Его спрашивали. «Скажи, злой старик, одержимый бесом! Не считаешь ли ты еретиками всех нас, и город наш, и императора?» С ним опять стали обращаться грубо, и после многих побоев и унижений вновь отправили в ссылку в Перверу, где он пробыл пять лет в тяжелом заключении.
В 660 г. Максима вновь привезли в Константинополь и стали добиваться того же.
Его спрашивали: «Вступишь в общение с константинопольским престолом?» «Нет», — отвечал Максим. «Почему же?» «Потому, — стоял на своем Максим, — что предстоятели этой церкви отвергли постановление четырех святых соборов, приняв за правило «девять глав», изданных в Александрии». Ему возражали: «Неужели ты думаешь, что спасешься один, а все прочие погибнут?» Максим отвечал: «Не дай мне Бог осуждать кого-либо, что я один спасусь. Однако же я соглашусь скорее умереть, чем, отступив в чем-либо от правой веры, терпеть муки совести». Пытаясь сломить его упорство, говорили, что уже и его римские единомышленники приехали в Константинополь, чтобы причащаться вместе с патриархом, на что Максим твердо сказал: «Если и вся Вселенная начнет причащаться с патриархом, я не причащусь с ним». Смущенные наконец его непреклонностью, судьи спросили: «Неужели совершенно необходимо исповедовать в Христе две воли?» «Совершенно необходимо, — отвечал Максим. — Если этого нет и если человеческое существо не обнаруживается в действовании, то каким образом можно признавать Христа истинным человеком?» «Мы видим, что все это правда, — говорили ему, — однако не огорчай императора, который, ради мира церкви, повелевает молчать о тех вещах, которые порождают разногласие». «Я не хочу прогневать Бога, — возразил Максим, — умалчивая о том, что Он повелел признавать и проповедовать».
Видя, что Максим продолжает твердо держаться своих убеждений, судьи приказали жестоко бичевать его острыми воловьими жилами. Тело преподобного было настолько иссечено, что на нем не осталось ни одного живого места. Не добившись ничего, палачи, вытянув язык Максима, отрезали его у самой гортани. Спустя короткое время была у него отрезана и правая рука. Той же казни был подвергнут и любимый ученик Максима Анастасий. Затем его сослали на Кавказ, в Аланию, и заключили в темницу в городе Шемари. Тут Максим, в ужасной тягости, терпя постоянную нужду в самом необходимом, прожил еще три года. Смерть его последовала около 662 г.
Таков был конец святого Максима, твердостью своей веры оказавшего великую поддержку православию. В 680–681 гг. собравшийся в Константинополе VI Вселенский собор положил конец монофелитской ереси и принял православное учение о двух волениях Христа: «Исповедуем две естественные воли или хотения в Нем и два естественных действия, неразлучно, неизменно, нераздельно, неслиянно, два же естественных хотения — не противные… но Его человеческое хотение не противостоящее или противоборствующее, а последующее, подчиняющееся Его божественному и всемогущему хотению». Это вероопределение было буквальным повторением учения преподобного Максима. Уже мертвый он восторжествовал над своими врагами.
Монофелиты, в сущности, никогда не являлись многочисленным течением и потому, когда государственная власть перестала их поддерживать, быстро утратили влияние.
Небольшая община их под именем маронитов сохранилась до наших дней в Ливане. Во главе нее стоит свой патриарх.
Еретическое учение павликиан — одно из самых стойких и живучих в истории христианства — появилось во второй половине VII в. Основоположником его был некий Константин, армянин по происхождению из области Мананали на арабо-византийской границе. Петр Сицилийский, которому мы обязаны основными известиями об этой секте, пишет, что Константин был воспитан в манихейской вере. Однажды какой-то сирийский диакон в благодарность за оказанное гостеприимство подарил ему экземпляр Нового Завета. Константин стал ревностно изучать его, но толковал многие места (особенно те выражения из посланий апостола Павла, где противопоставляются друг другу свет и тьма, дух и плоть, Бог и мир) в привычном ему дуалистическом духе. Отсюда он вывел заключение, что христианская религия духовна по своей сути, что ей чужда всякая обрядность и всякая внешность и что истинный христианин достигает нравственного усовершенствования сам собой, без посредства каких-либо церковных учреждений. Господствующая православная церковь, по его представлению, исказила изначальное апостольское учение, допустив, подобно иудеям, множество обрядов и церемоний, несвойственных истинному христианству.
Оставив Мананали, Константин переселился в крепость Кибоссу, располагавшуюся у Колонии. Тамошним жителям он рассказал о Сильване, ученике апостола Павла, которого тот отправил в Македонию. Затем, пишет Петр Сицилийский, он показал им книгу посланий Павла и сказал: «Вы являетесь македонянами, а я Сильван, посланный к вам Павлом». Проповедь его оказалась очень успешной, и вскоре множество окрестных жителей стали его последователями. (От имени апостола Павла они в дальнейшем именовались пав-ликианами). В вероучении Сильвана положения христианской религии оказались тесно переплетены с манихейством и гностицизмом.
Он объявил материю вечной и несотворенной; учил, что существуют два Бога, — Демиург, происшедший из тьмы и огня, творец и владыка настоящего мира, Бог Ветхого Завета и церкви, и Небесный Отец — верховный предмет его поклонения, Бог духовного, грядущего мира. Душа человека, говорил Сильван, небесного происхождения и заключена в материальном теле как в темнице. А относительно грехопадения первого человека учил, что оно было только неповиновением Демиургу и, следовательно, вело к отпадению от его власти и откровению Небесного Отца.
