Отметим, что корпус Даву в то время насчитывал 40 000 человек, у Жерома было около 70 000 человек, а у князя Багратиона – не более 49 000 человек.

П.И. Багратион

В те дни Петр Иванович писал генералу А.П. Ермолову:

«Куда ни сунусь, везде неприятель. Что делать? Сзади неприятель, сбоку неприятель… Минск занят… и Пинск занят».

В результате он вынужден был идти на Могилев, но и там, после сражения под Салтановкой, имевшего место 11 (23) июля, он не смог прорваться на соединение с Барклаем, а посему пошел к Смоленску кружным путем через Мстиславль.

Естественно, Михаил Богданович ничего этого не знал.

О сражении под Салтановкой мы еще расскажем, а пока же отметим, что Барклай, ничего не зная о положении Багратиона, умолял того поторопиться. Он писал:

«Глас Отечества призывает нас к согласию. Оно есть вернейший залог наших побед и полезнейших от них последствий, ибо от единого недостатка в согласии даже славнейшие герои не могли предохранить себя от поражения. Соединимся и сразим врага России! Отечество благословит согласие наше!»

Как пишет биограф Барклая С.Ю. Нечаев, твердый в своем намерении, Михаил Богданович «решил удерживать позиции под Витебском, с минуты на минуту ожидая подхода 2-й Западной армии. Его целью было отвлечь внимание французов от Багратиона, чтобы тому было удобнее сблизиться с 1-й Западной армией, а посему он решился принять сражение при Островно».

Это сражение (а точнее – бой одного из корпусов армии Барклая в 25 километрах к западу от Витебска) имело место 13 (25) июля. При этом командующий армией намеревался дать Наполеону и генеральное сражение, думая, что Багратион вот-вот подойдет к Орше.

Однако утром 15 (27) июля от князя Багратиона прибыл поручик Н.С. Меншиков, который привез сообщение о том, что, к сожалению, князь не может пробиться к Орше, а посему он вынужден был перейти Днепр, дабы взять направление на Смоленск.

Получалось, что армия князя Багратиона пошла не в направлении к 1-й Западной армии, а в направлении от нее! Как написал потом в своих «Записках» генерал А.П. Ермолов, «если бы Наполеон сам направлял наши движения, он, конечно, не мог бы изобрести для себя выгоднейших».

Естественно, Барклай был крайне недоволен этим, и между ним и Багратионом «возникли недоразумения». Впрочем, «недоразумения» – это еще мягко сказано. Дело в том, что Петр Иванович был уверен, что именно против него были сосредоточены главные силы Наполеона, а посему он требовал, чтобы Барклай атаковал противника, дабы отвлечь на себя часть сил, действовавших против 2-й Западной армии. В результате Багратион был возмущен действиями Барклая, а Барклай – действиями Багратиона.

Для Барклая же все это могло означать лишь одно – нужно было вновь начинать отступление, ибо без войск Багратиона у его армии не было ни малейшего шанса на успех. Да и вообще – раздельное действие одной из двух русских армий против главных сил Наполеона было бы полной стратегической нелепостью.

Соответственно Барклай 15 (27) июля доложил императору Александру:

«Я принужден против собственной воли сего числа оставить Витебск».

Очевидно, что Барклай теперь должен был идти к Смоленску, чтобы там соединиться с армией Багратиона. Как пишет Карл фон Клаузевиц, Барклай в последнюю минуту изменил свое решение дать генеральное сражение под Витебском, и «в данном случае это явилось истинным счастьем, и мы вправе сказать, что русская армия <…> была спасена».

Наполеон, узнав об отходе русских только утром следующего дня, был взбешен, так как все его планы строились на том, чтобы разбить русские армии по отдельности, не дав им соединиться.

Генерал Арман де Коленкур рассказывает:

«Нельзя представить себе всеобщего разочарования и, в частности, разочарования императора, когда на рассвете стало несомненным, что русская армия скрылась, оставив Витебск. Нельзя было найти ни одного человека, который мог бы указать, по какому направлению ушел неприятель, не проходивший вовсе через город.

В течение нескольких часов пришлось подобно охотникам выслеживать неприятеля по всем направлениям, по которым он мог пойти. Но какое из них было верным? По какому из них пошли его главные силы, его артиллерия? Этого мы не знали».

20 июля (1 августа) главные силы 1-й Западной армии уже были в Смоленске и стали там лагерем.

В то же время и князь Багратион тоже двигался к Смоленску с юго-запада. В результате, как ни стремился Наполеон разбить русские армии порознь, добиться этого ему не удалось – 22 июля (3 августа) 1-я и 2-я Западные армии соединились в районе Смоленска, и это стало первой большой неудачей Наполеона в войне 1812 года.

Казалось бы, Барклай и Багратион наконец-то встретились и теперь все должно было бы пойти для русских по гораздо более удачному сценарию.

Генерал А.И. Михайловский-Данилевский рассказывает:

«При свидании главнокомандующих все объяснилось; недоразумения кончились <…> Князь Багратион был старше Барклая де Толли в чине, но от Барклая де Толли, как облеченного особенным доверием монарха, не были сокрыты мысли Его Величества насчет войны, и ему, как военному министру, были также известны состояние и расположение резервов, запасов и всего, что было уже сделано и приготовлялось еще для обороны государства. Князь Багратион подчинил себя Барклаю де Толли, который в прежних войнах бывал часто под его начальством».

Первая встреча двух командующих продолжалась недолго, и, как говорят, они расстались довольные друг другом. Например, Барклай после этого написал императору Александру:

«Долгом почитаю доложить, что мои сношения с князем Багратионом самые лучшие».

А князь Багратион написал в тот же адрес так:

«Порядок и связь, приличные благоустроенному войску, требуют всегда единоначалия; еще более теперь, когда дело идет о спасении Отечества».

Казалось бы, все наладилось. Но, к сожалению, это только казалось…

На самом деле все разговоры о совместных дружных действиях и единоначалии в соединенной армии – это была явная попытка выдать желаемое за действительное.

Прекрасно осведомленный о реальном положении дел начальник штаба Барклая генерал А.П. Ермолов потом в своих «Записках» рассказывал:

«Соединение с князем Багратионом не могло быть ему приятным; хотя по званию военного министра на него возложено начальство, но князь Багратион по старшинству в чине мог не желать повиноваться».

Поясним. По возрасту Багратион был моложе Барклая, а генералами от инфантерии они стали в один день, однако боевой опыт князя был значительно больше. К тому же генерал-майором Багратион стал в феврале 1799 года, а генерал-лейтенантом – в 1805 году, после сражения при Шенграбене. Для сравнения: Барклай был пожалован в генерал-майоры в марте 1799 года, зато вот генерал-лейтенантом он стал лишь в апреле 1807 года, после сражения при Прейсиш-Эйлау. На этой-то разнице и строились доводы Петра Ивановича. Более того, он справедливо считал себя учеником А.В. Суворова, вместе с которым он возвратился из Итальянского похода, как пишет А.П. Ермолов, «в сиянии славы, в блеске почестей».

После соединения двух армий под Смоленском оба они были командующими армиями, оба имели одинаковые воинские звания. При этом Барклай, как мы знаем, был еще и военным министром России. И в первое время князь Багратион, несмотря на их полную непохожесть, заявил, что готов служить дальше под начальством Барклая.

Карл фон Клаузевиц по этому поводу так и пишет:

«Когда Барклай прибыл в Смоленск, Багратион заявил, что весьма охотно будет служить под его начальством».

Охотно будет служить под его начальством? На самом деле, как подчеркивает А.Г. Тартаковский, «подчинение это было чисто символическим и эфемерным, что обнаружилось буквально через несколько дней».