– Французы! – последовал ответ.

– Что вам нужно? – осведомился русский офицер. – И зачем вы пришли в Россию?

Один из саперов резко ответил:

– Воевать с вами! Взять Вильно! Освободить Польшу!

Казачий офицер удалился, а французы зачем-то произвели в него несколько выстрелов…

То были первые французские выстрелы, прозвучавшие в России.

Историк А.К. Дживелегов пишет:

«Три роты пехоты немедленно переправились вслед за саперами, четвертая заняла остров, на возвышенностях левого берега развернулось несколько батарей. Из леса, из-за холмов показались войска. Без шуму подходили они к берегу, без шуму занимали места, дожидаясь очереди. Была торжественная, жуткая тишина. Солдаты словно чувствовали, что они идут на Голгофу. Наполеон почти не покидал своей палатки. В каком-то странном бессилии провел он весь этот день и был вне себя, когда до слуха его донесся звук первых выстрелов.

В 11 часов вечера три моста были готовы, и едва стал светлеть восток, как потянулись живой нескончаемой лентой, неудержимым потоком, стряхнув оцепенение, железные легионы Великой армии, покрытые славой стольких битв, лаврами стольких побед: уланы с пестрыми значками, драгуны с конскими хвостами, гусары, кирасиры, карабинеры, гренадеры, вольтижеры, велиты, фланкеры, стрелки, артиллерия, обозы…

Император переправился один из первых. Ступив на неприятельский берег, он долго стоял у мостов, ободряя солдат и слушая восторженные «Vive l’Empereur!». Потом, наэлектризованный, пришпорив коня, поскакал в лес во весь опор и долго мчался вперед, совершенно один, в каком-то опьянении. Наконец опомнился, медленно вернулся к мостам и, присоединившись к одному из гвардейских отрядов, направился в Ковно».

Переправа наполеоновской армии через Неман

Генерал Сегюр описывает переправу следующим образом:

«В трехстах шагах от реки, на самом возвышенном месте, виднелась палатка императора. Вокруг нее все холмы, все склоны и долины были покрыты людьми и лошадьми. Как только солнце осветило все эти подвижные массы и сверкающее оружие, немедленно был дан сигнал к выступлению. Тотчас же эта масса пришла в движение и, разделившись на три колонны, направилась к трем мостам. Видно было, как эти колонны извивались, спускаясь по небольшой равнине, которая отделяла их от Немана, и, приближаясь к реке, вытягивалась и сокращалась, чтобы перейти через мосты и достигнуть наконец чужой земли, которую они собирались опустошить и вскоре сами должны были усеять своими останками!

Горячность, охватившая их, была так велика, что две дивизии авангарда, оспаривая друг у друга честь первыми вступить на чужой берег, начали драку, и только с трудом удалось успокоить их <…>

Император быстро проехал через равнину и углубился в лес, окаймлявший реку. Он мчался со всей быстротой, на какую только была способна его лошадь, и, казалось, в своей горячности хотел один настигнуть врага. Наполеон проехал больше мили в этом направлении, но не встретил никого. В конце концов ему пришлось все-таки вернуться к мостам <…>

За исключением нескольких отрядов казаков, ни в этот, ни в следующие дни мы не встретили никого».

Вот такое было «форсирование» реки Неман.

Как мы уже говорили, князь П.И. Багратион, командовавший 2-й Западной армией, вовсе не обязан был подчиняться военному министру М.Б. Барклаю де Толли. При этом с самого начала войны Барклай выступал за отступление, то есть за отказ от генерального сражения и за заманивание противника в глубь территории Российской империи. В свою очередь, князь Багратион был сторонником наступательных действий.

Естественно, это порождало проблемы.

Как отмечает Карл фон Клаузевиц, Барклай самым энергичным образом возражал против генерального сражения и «требовал прежде всего соединения обеих армий, в чем он был совершенно прав».

П.И. Багратион же отвергал даже мысль об отступлении[3].

Специально исследовавший этот вопрос А.А. Подмазо пишет:

«По тогдашней практике, общее командование принимал генерал, имевший над всеми старшинство в чине <…> М.Б. Барклай де Толли и П.И. Багратион были произведены в чин генерала от инфантерии в один день (20.03.1809), только Багратион был расположен в приказе выше и, следовательно, имел старшинство в чине перед Барклаем. Исходя из этого, Багратион должен был принять общее командование. Однако в армиях кроме них находились и другие генералы, имевшие над Барклаем и Багратионом преимущество в чине (например, Л.Л. Беннигсен и А. Вюртембергский, кроме того, в армии был брат царя Константин Павлович)».

Естественно, подобное положение привело к тому, что сразу же начались интриги по поводу общего командования.

А.А. Подмазо пишет:

«П.И. Багратион, несмотря на то что он мог требовать подчинения себе младшего по чину, видимо осознав ситуацию, предоставил общее командование над объединенными армиями М.Б. Барклаю де Толли, как военному министру. Это была лишь добрая воля Багратиона, и он в любой момент мог отказаться выполнять приказы Барклая. При этом никаких претензий к нему не могло бы быть предъявлено, так как «Учреждение» наделяло обоих главнокомандующих армиями равными правами и никак не регламентировало принцип их взаимной подчиненности».

Так называемая «добрая воля Багратиона» длилась все 42 дня, которые прошли с момента отъезда императора из армии до приезда М.И. Кутузова. Почему «так называемая»? В этом мы и попытаемся разобраться…

Историк А.Г. Тартаковский пишет:

«Двойственная позиция царя ставила и самого Барклая в положение крайне двусмысленное, создав, если можно так сказать, военно-юридические предпосылки развязывания борьбы против него в верхах армии после отъезда из нее Александра I. С одной стороны, в глазах множества военных и гражданских лиц Барклай представал в роли предводителя всех русских армий на театре военных действий, а с другой – не имея на то от царя официальных полномочий, был предельно скован в своих полководческих усилиях, будучи к тому же обречен проводить непопулярную в армии и обществе стратегическую линию».

Подобная трактовка является ключевой в понимании того, что происходило в первые месяцы войны 1812 года. Начнем с того, что Барклай после отъезда императора предпринял отступление к Дрисскому лагерю, а потом, после признания его полной негодности для обороны, – к Витебску.

В окрестностях Дриссы Барклаем был оставлен только 1-й корпус генерала П.Х. Витгенштейна. При этом граф Витгенштейн получил приказание прикрывать дорогу на Санкт-Петербург.

Таким образом, 2 (14) июля 1-я Западная армия, вынужденно потеряв из своего состава мощный корпус, насчитывавший примерно 25 000 человек и 120 орудий, перешла за Двину. Движение армии было быстрым. Барклай спешил, так как опасался флангового удара Наполеона.

11 (23) июля 1-я Западная армия вступила в Витебск, о чем Барклай тут же сообщил князю Багратиону.

М.Б. Барклай де Толли

В это время Михаил Богданович написал жене:

«Я нахожусь теперь на скользком пути, на котором многое зависит от счастья».

В Витебске Барклай узнал, что князь Багратион со своей армией находится в Могилеве, то есть в ста с небольшим километрах к югу от Витебска. Обрадованный этим, он подумал, что столь необходимое соединение двух армий – это дело почти свершившееся.

В это время П.И. Багратион, тоже получивший приказ императора идти к Витебску (через Минск), туда не пошел. Дело в том, что маршал Даву успел взять Минск и отрезал 2-й Западной армии путь на северо-восток. С юга же наперерез Багратиону шла группировка Жерома Бонапарта, брата Наполеона, которая должна была замкнуть кольцо окружения в районе Несвижа.