За мебельной стенкой надо месяцами и годами стоять в очереди, или переплачивать приличную сумму.
Машину ждут годами.
Обувь хорошая - только импортная, по блату. Или у спекулей.
Деньги просто лежат в загашниках и не работают. Не питают экономику. Их НЕКУДА потратить! НЕ НА ЧТО!
Я в сердцах отбросил газетенку, и лежа в ванне, угрюмо наблюдал, как газетка набирает воду, лежа на полу в мыльной лужице. Темное пятно увеличивается, увеличивается, обретает очертания Африки, а потом становится древним материком Гондвана. Туда ей и дорога, этой газетенке. В Гондвану. Даже читать расхотелось после того, как попыталсяее полистать.
Лежал, и тупо смотрел в потолок, погрузившись в воду до самого носа - один нос из воды торчал. Думал обо всем сразу, и ни о чем конкретно. А когда почувствовал, что глаза закрываются, навалился сон - быстренько потер себя мочалкой, которую привез с собой в полиэтиленовом пакете из дома, смыл мыло и отправился спать, выдернув пробку из ванной.
Этот непростой для меня день все-таки закончился. Штекер телевизора выдернут из розетки, постель приятно холодит чистую кожу. Хорошо! За окном ноябрьский мороз, снежинки стучат в стекло, а я лежу в постели и смотрю на то, как отсветы фар проезжающих мимо гостиницы автомашин пробиваются через неплотно задвинутую портьеру. Сейчас бы еще Зину сюда...было бы совсем хорошо. Только вот кровать узковата, это в 2018 году во всех гостиницах стоят сущие сексодромы, теперь же - «облико моралес русише туристо!».
Кстати, пришлось все-таки изменять кое-какие эпизоды в романе - иначе цензура не пропустит. И даже с правкой - еле- еле прошло рогатки (так мне Махров рассказал). Могли и завернуть, потому как роман похабный, не соответствующий духу соцреализма и моральному облику строителя коммунизма. Пришлось сцены секса практически вырезать. Не поймут! «Секса у нас в СССР нет!»
Уснул незаметно. Проснувшись, долго соображал, где нахожусь - мне снилось, что я дома, в 2018 году, что на кухне работает стиральная машинка, жужжит, выжимая очередную порцию белья. Увы (или не увы?), я все еще был в 1970 году. А жужжал за дверью обычный пылесос, убирая невидимые глазу пылинки из толстой ковровой дорожки коридора.
Время около десяти часов утра. Делать особо нечего - до четырех часов дня еще куча времени. Даже не особо нечего - а вообще нечего! Если только пойти гулять по городу? Когда я еще буду в Москве?
Кстати, может действительно построить кооперативную квартиру в Москве? Ну а чего - перетащу сюда Зину, ее давно звали работать в Москву, сулили кучу вкусняшек вроде повышенной заплаты и премии. Опять же - Москва! Престижно! Но нет - она ни в какую. Мол, шум не люблю, суету людскую. А вот в Саратове - тишь, да благодать. В общем, не вышло у них ничего. Но вот теперь может и выйдет?
Махров прав - надо в столицу перебираться, если хочу выйти на серьезный уровень. Чего уровень? Литературы, конечно. Типа нетленки у меня тут будут получаться лучше. Сомневаюсь, но чисто технически - да, в Москве сейчас мне жить будет гораздо удобнее.
Побрился, используя станок для безопасной бритвы - я его больше всего люблю. Там, в моем времени, у меня есть стальной станок, еще от дедушки доставшийся. Я его очень люблю и берегу. И память о моем деде, и очень удобная штучка - подравнивать бороду, или просто бриться. Чисто бреет. Не чета всяким там трехлезвийным дрянным брИтовкам.
Оделся, надел свою «летчицкую» кожаную куртку, берет (Ну куды ж писателю без берета?! Писатель я, или где?!), и вышел наулицу.
Холодно! Морозно холодно. Вот не люблю я московскую погоду! Не просто не люблю, а ненавижу лютой ненавистью! Больше, чем промозглый питерский климат.
Сырость. Здесь всегда сыро - осенью, зимой, летом. Город стоит на болотах, и здесь всегда сыро. Сыро, как в предбаннике общественной бани.
Редкие снежинки медленно и плавно опускаются на плечи, будто стараясь утешить - крестьянин, твоя страда закончена! Иди домой, на печь, спи! Летом будешь снова пластаться, рвать жилы, а пока...баю-бай!
Мне вдруг захотелось вернуться в номер и не вылезать из него до самого вечера, до самой грядущей встречи. Но я пересилил себя и пошел по улице прочь от гостиницы. Куда я иду - сам не знаю. Просто иду, смотрю по сторонам, разглядываю прохожих и витрины магазинов. Случайный прохожий этого мира, беглец, пытающийся изменить такую вот махину - Советский Союз. Даже как-то и смешно...до слез. Что я могу, маленький человечек со своими глупыми идеями?! Кто меня послушает?! Все равно буду слать - верят они, или не верят. Хотя бы сделаю попытку - до тех пор, пока меня не повяжут. И маньяков убью, чего бы это мне ни стоило.
Вдруг пришла в голову одна мысль, и я бодро пошагал в метро. Почему бы и нет? Деньги - они только инструмент. И дешевле будет потратить их сейчас, чем потом нанимать дорогих и бестолковых адвокатов.
Театр в это время был закрыт. Я пошел к черному ходу, обойдя театр по периметру, дернул дверную ручку - дверь и открылась. И зашагал по полутемным коридорам дворца Мельпомены.
Первый, кто мне попался - похоже что это был рабочий сцены, обслуживающий ее механизмы. Он весь перепачкан в смазке и матерно ругается через слово, чем подтверждает свой высокий социальный статус. Ведь нет в этом мире, в этой стране статуса больше, чем пролетарий-рабочий! Ну...по крайней мере нам так говорили.
Я спросил рабочего - где мне найти костюмера, он еще раз выматерился - не в мой адрес, а в адрес какого-то «старого козла», и показал на дверь справа в дальнем углу коридора. Я коротко поблагодарил озабоченного старыми козлами рабочего и пошел туда, куда он указал по затертому, обветшалому линолеуму.
Явно, помещение театра требовало ремонта, но кто бы выделил на это денег? А может и выделили, только вот декорации и костюмы гораздо нужнее, чем какой-то там линолеум в недрах храма Мельпомены.
Постучав, я не дождался ответа, и потянув дверь на себя, вошел внутрь. Помещение оказалось большим, не менее тридцати квадратных метров, и все было завешано и забросано костюмами всех видов и расцветок. У меня даже в глазах зарябило - столько здесь было золота, серебра, яркого красного бархата и лимонно-желтых сияющих тряпок. За этими горами сокровищ в дальнем углу виднелся объемистый зад, обтянутый чем-то вроде крепдешина. Ткань, обтягивающая внушительные окорока, подчеркивала монументальность объекта, и я невольно залюбовался видом гуляющей по комнате задницы. Владелица задницы что-то напевала - довольно-таки мелодично, приятным молодым голосом, и я вначале подумал, что даме этой не более чем 25- 30 лет. Однако, я ошибся. Неблагодарное дело определять возраст женщины по направленной на тебя заднице.
- Извините, с кем могу поговорить? - возвысил я голос, и тут же едва не присел - так немелодично и громко взвизгнула дама, обернувшись ко мне и тут же свалившись на гору тряпок, которые она разбирала.
- Ой... ой... как вы меня напугали! - женщина, лет сорока пяти, очень похожая на какую-то актрису, которую я с наскока никак не мог вспомнить. Впрочем - я никогда и не интересовался именами актеров и актрис, потому даже если бы и видел ее в кино - фамилию точно бы не вспомнил. Не редкость, что сошедшие со сцены актрисы работали костюмерами или билетерами.
- Стучаться надо! - укоризненно-жалобно продолжила женщина - у меня чуть сердце не лопнуло от страха! Вы как сюда вошли?! Я же дверь запирала!
- Ну...видимо не заперли как следует - пожал плечами я - Потянул на себя, дверь, она и открылась.
- Ну вот! - яростно сплюнула женщина - замок совсем тазом накрылся! Говорила этому старому...
- Козлу? - невинно продолжил я, сдерживая смех.
- Козлу! - кивнула женщина, и подозрительно посмотрела на меня - вы его знаете? Директора нашего?
- Не имею чести - фыркнул я - Слышал, как отзывался о нем рабочий. Жмотится ваш директор, да?
- Еще как! - с жаром поддержала женщина - выжать из него хоть копейку - огромная проблема! А мне тут штопай старые костюмы! Заплатки клади! Да еще и так, чтобы не видно было! А ему хрен по деревне - наплевать! Говорит - из зала все равно не видно! Мол, далеко! А бинокли? Люди-то с биноклями приходят! Мда. Так кто вы, и что тут делаете?
