В бюро пропусков народа мало. Я подошел к окошечку, назвал фамилию, сунул паспорт, и мне выдали листок с моими именем и фамилией. До времени «Ч» было еще полчаса, потому я не поспешил ко входу в управление, а вышел на проспект Кирова и немного постоял, глядя на броуновское движение молекул-людей.
В моем времени здесь пешеходная зона, никаких тебе машин - если не считать машин, подвозящих товар со специальным разрешением за стеклом, и каких-то мажорокавказцев, которые гордо разъезжают между людьми, наслаждаясь своей исключительностью - ну как же, в областном ГИБДД купили разрешение на проезд, и теперь - короли горы! Желтой горы. Сара тау.
В этом времени никакой пешеходной зоны на Кирова нет. Едут машины, едут троллейбусы. Остановка троллейбуса-«двойки» прямо напротив «Серого дома».
Кстати, он на самом деле серый, эдакая глыба серого камня.
Идут люди - грустные, веселые, деловитые - как и в моем 2018 году. Только одеты по-другому, а так - ничего в них нет такого, что бы отличало их от людей будущего. По крайней мере внешне.
Понаблюдав за улицей, за людьми, я наконец-то двинулся по направлению на вход в самое загадочное и самое страшное учреждение города. Ходили слухи, что когда-то в подвалах УКГБ, тогдашнего УНКВД - расстреливали и пытали врагов народа. Сейчас в этих подвалах архивы, а насчет расстрелов и пыток - не знаю, может такое и было. Кто может сказать, что было в истории, а что нет? Только историки, но они завзятые болтуны и продажные шкуры - работают на любую власть, которая их кормит.
Пропуск и паспорт у меня проверил милиционер, стоявший внизу, у лестницы, на КПП. Почему милиционер, а не гэбэшник - не знаю. Может и гэбэшник, вот только он был в ментовской форме. Он записал мои данные в амбарную книгу, и отправил на четвертый этаж, в комнату номер семнадцать - как и было указано в пропуске. И я пошел по широкой лестнице, устеленной толстой дорожкой, гасящей звук моих шагов.
Здесь вообще почему-то хотелось сразу же понизить голос по крайней мере вдвое. Давящая атмосфера тишины как бы сразу указывала посетителю на его ничтожность - мол, вот ты пришел - так осознай, что здесь вершатся великие дела! Не то что твои жалкие делишки! А великие дела творятся только тихо!
Весь такой приниженный и придавленный, я по длинному коридору, тоже застеленному толстой дорожкой, добрался до искомого кабинета с цифрой «17» на светлого дерева двери. Посмотрел на свои золотые часы - было без двух минут десять часов. И тогда я негромко постучал. Тут же из-за двери раздался бодрый мужской голос:
- Да-да, войдите! - и я повернул дверную ручку.
Кабинет, как кабинет. Ни тебе пыточных приспособлений, ни стены, у которой расстреливают политических заключенных. Стандартной обстановки конторский офис, все отличие его от обычных офисов - портрет Дзержинского на стене, рядом с портретом Брежнева. Почему-то я ожидал увидеть еще и портрет Андропова, но этого портрета не было.
- Карпов Михаил Семенович? - жизнерадостно вопросил мужчина лет сорока в сером костюме фабрики «Большевичка» - Вы точны! Точность - вежливость королей, не правда ли?
- Ну вряд ли я такой уж король, но никогда не опаздываю. Есть у меня такая привычка - не опаздывать. Вот такой я, какой есть, товарищ...
- Семеничев Виталий Викторович! - поняв, представился мужчина - присаживайтесь, поговорим.
- На предмет? - насторожился я.
- На предмет вашей поездки в США, конечно же! - усмехнулся Семеничев - или у вас есть еще какие-то дела, о которых вы хотели бы поговорить? Не стесняйтесь, рассказывайте, здесь все свои!
Я оглянулся по сторонам, будто бы рассчитывая лицезреть «всех своих», никого не увидел и сосредоточился на Семеничеве:
- Так и зачем меня вызвали? Что вы хотите от меня услышать?
- Хотим услышать, как вы собираетесь общаться с представителями иностранного государства. С какой целью собираетесь ехать в один из городов нашего потенциального противника. И еще - насколько вы устойчивы к вражеской пропаганде. По результатам нашего собеседования будет принято решение - выпускать вас в США, или нет. Во-первых, распишитесь в этой бумаге.
Он достал из папки, лежащей на краю стола листок, подвинул его по столу ко мне:
- Это подписка о неразглашении содержания нашего разговора. Расписывайтесь, и пойдем дальше. Ага, вот тут, на строке. Ну, все, теперь можно и как следует поговорить.
Насчет - «как следует» - мне не очень понравилось, но вряд ли сейчас меня будут лупцевать. Вначале хотя бы расскажут - в чем я негодяй и подлец. Смеюсь, конечно. Но неприятно.
- Итак, цель вашего визита в США?
- Виталий Викторович! Ну неужели вы не читали мое дело? Не знаете, что меня вызвали в США для презентации моей книги?! И что еду я в командировку по поручению издательства?! Кстати, не особенно того и желая-то. Не нравится мне в США, не люблю я америкосов.
- За что? За что не любите? - заинтересовался Семеничев - Что они вам такое сделали?
- Ну... агрессоры! - лениво бросил я, подавив рвущийся наружу зевок - Во Вьетнам залезли. На нас зубы точат. За что их любить-то?!
- Действительно - за что? - пробормотал под нос Семеничев, и сунул свой длинный (в буквальном смысле - длинный) нос в папку с моим делом. Да, на папке так и было написано: «Карпов Михаил Семенович»
Вот тут написано, что вы наблюдались в психиатрической клинике, куда попали после потери памяти. Это как понимать?
- А как можно еще понимать? Память потерял. Очнулся на дороге, голый и босый. Меня и засунули в клинику. Там пронаблюдали, потом выпустили, так как нормальных людей там не держат. Вот и все по большому-то счету!
- Вот и все, вот и все... - снова пробормотал гэбэшник - Интересный вы человек, Михаил Семенович! Я таких еще не встречал!
-Все люди интересные - парировал я с ноткой сарказма - каждый человек - вселенная. Я бы тоже хотел знать - кто я такой, и откуда взялся. Но увы - не могу. Память не возвращается, а наши доблестные органы найти обо мне сведений не могут. Увы.
Я чуть было не сказал: «ваши» органы. Расслабился! Надо следить за словами - как в кабинете психиатра. Быстро петлю нацепят и поведут в стойло! Это не те места, где можно шутить и хохмить!
Снова смотрит в папку, перебирает листы бумаги:
- Значит, вам не нравится, как суд поступил с Бродским?
Вот оно. Ну, теперь мне это все может выйти боком, точно! Да будь что будет! Пошли вы все...
- Не нравится. Глупость полнейшая. Думаю, что сработано абсолютно неверно - зачем давать нашим идеологическим врагам такую хоругвь?! Теперь они понесут его на руках! Еще погодите, дождетесь - они ему Нобелевскую премию дадут! За его стишки! Вернее не за стихи, а за то, что вы его неправильно осудили! И не дай бог, найдется дурак, который выдворит его из СССР! Вот тогда и будет настоящий трындец!
- Как вы сказали? Трындец? - криво усмехнулся гэбэшник,-А! Понял про что вы. Но это уже не нашего ума дело. Повыше будут люди решать. Не нам чета. Ну, про ваше к Солженицыну отношение я читал, только откуда вы взяли, что он был осведомителем лагерной администрации? Кто вам сказал?
- Догадался - тоже ухмыльнулся я - больно уж он скользкая личность. Такому только стукачом и работать.
- Стукачом? - посерьезнел гэбэшник, которого можно было скорее признать за бухгалтера, чем за представителя могущественнейшей организации в стране, а может и в мире. Уж больно он был серым и невыразительным. «Серый мышь» -так бы я его назвал.
-Стукачом... - повторил гэбэшник задумчиво - А разве сообщать о готовящихся преступлениях - это стукачество? Или о том, какие планы строят наши идеологические враги? Что тут плохого, если гражданин хочет помочь своей стране?!
Ага. Вот теперь мы приблизились к главному! Вербуешь, собака? Ну что же...а я и не против! Примерим на себя костюмчик Бонда. Джеймса Бонда!
Хотя... это не тот случай. Скорее - Абеля, а не Бонда! Все- таки я советский человек! Хмм... я советский человек? Да, советский! Я родился в СССР! И жить хочу в СССР! И умереть в СССР - лет через пятьдесят, как минимум!
