— Просто хочется вечерком ноги к нему протянуть! — бормотал Голицын.

— Интересно! — возмущались соседи. — Неужто для того, чтобы у нас протянуть ноги, непременно нужен камин? Петров из тринадцатой почему-то загнулся без всяких каминов! Ох, затеяли вы противозаконное и скрывается что! Народ не простит!

Слежка за Петром Сергеевичем велась днем и ночью.

А он мучительно думал, куда же девать лишних двести штук кирпичей! Тащить снова вниз не было сил, да и засмеют насмерть, что с кирпичами взад-вперед носится.

Рискнул одну кирпичину ночью в мусоропровод спустить, но она пронеслась вниз по желобу с грохотом, будто по мусоропроводу пустили экспресс «Красная стрела». Соседи в нижнем белье на лестницу высыпали: «Слыхали, рвануло!» Слава Богу, не у нас! Опять промахнулись!

Что тогда Голицын придумал? Замотав кирпич в тряпочку, потихоньку бил молотком, а потом ссыпал щепотками в мусоропровод. За три дня накрошил одиннадцать кирпичей и, чудак, радовался! Но тут мусорщики, возившие мусор, устроили забастовку: «Кто-то долбит дом, а нам отвози! Это нетрудовые доходы!» Соседи дружно указали на Петра Сергеевича. Грузчики пообещали убить, если увидят хоть крошечку.

Вот такие дела. Вместо того чтобы балдеть у камина с собакой и трубочкой, «князь» Голицын ломал голову, как вынести из дома кирпич.

Друг детства Коньков предложил:

— Чего над собой измываешься, Петр? Погрузим ко мне в «Жигули», кинем на стройку, и ты свободен! Еще спасибо скажут строители.

В одиннадцать ночи погрузили проклятый кирпич в «Жигули», отъехали два квартала к забору, где строился дом, и быстренько перекидали кирпич. Осталось три штуки, когда из темноты вынырнул сторож с ружьем:

— Попались, ворюги! Руки вверх! Сто тысяч или стреляю!

Голицын пролепетал в наведенное дуло, как в микрофон:

— Вы не поняли! Никто не ворует! Наоборот! Мы сами вам привезли!

— Я не пацан, — сказал сторож. — Столько лет сторожу, что только на моей памяти не выносили! Но не было хамства, чтоб добровольно кирпич привозили назад! Сто тысяч или убью! Выбирайте!

Пришлось Петру Сергеевичу рассказать всю историю про камин лорда Байрона. Сторож недоверчиво качал головой, но фамилия Байрона почему-то подействовала.

— Ладно. Верю. Забирайте кирпич!

— Почему забирайте? — взвыл бедный Голицын. — Выходит, воровать можно, а возвращать нельзя?

— Кирпич твой огнеупорный! На стройке такого нету. Увидят, спросят: а где остальные? Начнут проверять, представляешь, сколько народу посадят?! Увозите или открываю огонь!

Чертыхаясь, покидали ненавистный кирпич обратно в багажник. Когда отъехали, Коньков заявил:

— Петр, знаешь сам, руку, ногу отдам за тебя, но тащить кирпич назад на шестой этаж не согласен! Свалим на пустыре, к чертовой матери, и по домам!

Тут из-за поворота вылетела машина с мигалкой.

— Милиция! — Коньков инстинктивно нажал на педаль, «Жигули» скакнули вперед. Милиция следом. Коньков, как угорелый, нырял в переулки, петлял, но милиция дышала в затылок, пугая спящих воплем сирены. На улице Бармалеева преследователи ловким маневром перегородили дорогу. Вооруженные милиционеры окружили машину:

— Выходи по одному! Руки вверх!

Пришлось подчиниться.

— Почему дали деру? — лукаво спросил лейтенант.

— Потому что догоняли! — буркнул Коньков, опустив руки.

— Руки вверх! Мы догоняли, оттого что вы убегали!

— Не догоняли бы, никто не убегал бы! — сказал Голицын.

— Хватит валять дурака! Что в багажнике?

— Кирпич!

— Что ж это за кирпич, с которым так драпают?! Покажите!

Коньков отпер багажник. Милиционеры рассмеялись с чувством выполненного долга:

— Отлично! Воруем?!

— Это личный кирпич! — заорал вдруг Коньков. — Хотели сдать государству, но черта с два!

— "Сдать государству"! — У лейтенанта от хохота отлетела пуговица на шинели. — Вываливайте тут, государство само подберет! Лишь бы вам не досталось! Ворюги! А ну, живо!

Ворюги, ликуя, набросились на кирпич. Милиционеры, довольные своей выдумкой, хохотали. Это был тот редкий случай, когда противоборствующие стороны не сомневались, что надули друг друга.

Давно Голицын так легко не взбегал на шестой этаж.

Спал Петр Сергеевич, как ребенок, и во сне улыбался. Разбудил звонок в дверь. На площадке стояли счастливые, потные школьники. Старший отрапортовал:

— Мы из сороковой школы. Помогаем пожилым на дому. Нашли кирпич, нам сказали, что ограбили вас. Кирпич здесь!

Пока Голицын, потерявший дар речи, как альпинист, цеплялся за стенку, ребята сложили посреди комнаты памятник огнеупорному кирпичу.

Старший спросил:

— Может, еще чего-нибудь принести?

— Воды! — прошептал Петр Сергеевич.

Дети подали воду, отсалютовали и, шагая в ногу, ушли. Проклиная Байрона с его камином и кирпичами, Голицын поплелся к Витьке Рыжему. Поговаривали, вроде попал тот в дурную компанию, которая чистит квартиры.

Витька сосредоточенно курил заграничную сигаретку, хищно глотая импортный дым.

— Вить, помоги старику. Может, знаешь ребят, из квартиры кое-что вынести. Вознаграждение гарантирую.

— Не понял! — Витька осторожно притушил сигарету и спрятал окурок в карман. — Что значит «вынести» и за какое такое вознаграждение?

— Надо вынести кирпичи, но так, чтобы их никогда не вернули! Двести тысяч без всякого риска — достаточно. Вот ключ от квартиры.

— Кирпичи?! Мои друзья такими темными делами не занимаются! Тем более за двести тысяч рисковать дураков нет!

Петр Сергеевич добавил еще сотню: «Я с собакой постою на атасе, за час всяко управитесь».

Витька исчез с ключом и деньгами.

Когда Голицын вернулся с Жоржиком, кирпичей не было! Правда, ребята не удержались и прихватили пыжиковую шапку, но это был такой пыжик, вы меня извините! В доме с камином такую шапчонку держать неудобно. К тому же моль уйдет вслед за шапкой, поскольку ей больше питаться тут нечем.

В среду Петр Сергеевич в ожидании облицовщика сидел дома, мучаясь Байроном. Вдруг Жоржик, ощетинившись, зарычал на камин. Там что-то пыхтело, потом, дико матерясь, вывалился обуглившийся сосед Черемыкин. Его карий глаз лазерным лучом заметался по комнате.

— Это сорок шестая квартира? — спросил он, сплевывая сажу.

— Сорок девятая, — ответил Голицын, удерживая Жоржика, который отчаянно лаял, желая доказать, что не даром ест хлеб.

— Значит, ошибся, — сказал Черемыкин, направляясь к дверям. — А где ваш кирпич? — как бы невзначай спросил он.

— Спрятал на черный день, — изрек Петр Сергеевич.

— Ага, — кивнул Черемыкин, — тогда до свидания.

И по дому пошли разговоры:

— Одно из двух: или Голицын идиот, или мы! Может, правда, пора кирпичом запасаться? Кругом инфляция. А кирпич всегда кирпич. Его на хлеб обменять можно будет. Твердая валюта. Говорят, за доллар дают одиннадцать кирпичей".

Жильцы начали запасаться на черный день кирпичом.

А Петру Сергеевичу безумно хотелось усесться с Жоржиком у пылающего камина, облицованного по всем правилам.

И вот явился наконец облицовщик. Жизнерадостный, шустрый работник кладбища. Только хороня других ежедневно, можно так радоваться жизни.

— Папаша, склеп задумали на века или на каждый день, подешевле? — весело спросил гробовщик.

— Мне бы каминчик облицевать для красоты восприятия!

— Домашний крематорий! — хохотнул мастер. — Сделаем! И не таких хоронили! Камин, как могила, один на всю жизнь, тут жаться нет смысла. Три сотни — по-божески, из уважения к покойному, то есть к вам!

Через неделю могильщик приволок мрамор и облицевал в лучшем виде. Единственное, что смущало, — приблизившись, можно было разобрать на мраморе, хоть и выскобленное, «Голицын. 1836 — 19..».

— Ну как вам надгробие? — спросил мастер, любуясь работой.

— Симпатично. Но вот надпись... Все-таки это камин, — неуверенно сказал Петр Сергеевич. — Хотя фамилия тоже Голицын.

— Надо же, как удачно совпало! — обрадовался гробовщик. — А может, вы из князей Голицыных будете! У нас же никто не знает, от кого кто произошел. Самородки! Ваше сиятельство, три сотни отсыпьте! Благодарю. Здесь телефон, надумаете умирать, я к вашим услугам! Плита на могилку, считайте, у вас уже есть! Так что спите спокойно.