Люди, толкаясь, лезли в двери, тревожно переспрашивая друг у друга:

— Как он идет, идет как? По 49-му или по 25-му?

— Слепой, что ли? Номер наверху видал? 49!

— Ничего подобного! Это 49, но сегодня пустили по 25-му по просьбе трудящихся!

— Дайте влезть! Вы в 49 садитесь?

— Сажусь. Но не в 49, а в 25!

Короче, набился полный трамвай тех, кто сел в 49, и тех, кто влез в 25. Двери захлопнулись. Трамвай поехал.

— Товарищи! Кто-нибудь может толком сказать, в каком трамвае я еду?

— Лично я еду в 49!

— Ага! Посмотрите на нее! Все едут в 25, а барышня — в 49! Я сейчас от смеха умру!

— Умрете вы позже! Когда мы приедем на 49 на кольцо, в Кузьминки!

— Милая моя, сначала вы доедете с нами в Момоново. А вот оттуда на такси за триста рублей рванете к себе в Кузьминки! Да вас еще никто и не повезет! Оттуда не уезжают!

— Спросите у вожатого, уж он должен знать, куда едет!

— Вожатый закрылся. У него орет транзистор, чего-то объявляет в микрофон, но звука нет!

— Граждане! Друзья! Мы же разумные существа! Дама, я вас не имею в виду! Проголосуем! Проголосуем! Куда едет большинство, туда поедут все!

Кто едет в этом трамвае в Кузьминки, поднимите руки! Так, пятьдесят пять! А есть идиоты, которые думают, что они в этом же трамвае приедут в Момоново? Тоже пятьдесят пять...

— Женщина, прекратите истерику, не сморкайтесь в меня! До моста 49 и 25 идут одинаково. А там он повернет налево!

— А я говорю «направо». Это и ежу понятно!

— То-то я не вижу здесь ни одного ежа! В отличие от вас ежи никогда не садятся в трамваи, которые идут по двум маршрутам одновременно!

— Что значит «одновременно»! Как можно идти налево и направо одновременно! Или трамвай за мостом разваливается напополам?!

— Дама, кончай реветь! У всех муж дома голодный! У тебя муж где голодает: слева или справа? Слева? Поздравляю! Умрет голодным!

— Послушайте, товарищ! Все орут, а вы молчите! Некрасиво! Или вы один знаете, куда идет трамвай?

— Да, я знаю. Но вам не скажу!

— Почему?

— Вы тогда выброситесь!

— Вы меня пугаете. Куда идет этот трамвай?!

— Между нами, он идет по восьмому маршруту. Я дал вожатому доллар, он обещал подвезти!

— Как это по восьмому? Пустите, я выброшусь!

— Никто не выбросится. Двери заклинило. До кольца никто живым отсюда не выйдет!

— Дайте водителю по башке! Скажите, что это ему от меня. Мы имеем право знать, куда мы едем!

— Если дать ему по башке, трамвай сойдет с рельсов!

— Пусть! Лучше сойти с рельсов, чем по рельсам неизвестно куда!

— Уступили бы место старушке! Бугай в кепке, я вам говорю!

— Это я-то старушка?! Да я моложе вас всех, вместе взятых! Просто после вчерашнего плохо выгляжу!

— Видите: она моложе меня! С какой стати уступать место! К тому же я еду в 49, а бабушка в 25! Пусть сначала к нам в трамвай пересядет!

— Слушайте, может быть, это террористы!

— В каком смысле — террористы?

— Ну, угнали трамвай, и на нем в Грецию!

— С каких это пор 49 начал ходить в Грецию?!

— Простите, жена просила купить дрожжи. Вы не в курсе, в Греции дрожжи есть?!

— В Греции есть все! Но на 25 вы туда никогда не доедете!

— А на 49?

В это время трамвай выехал на мост. Все замерли. Направо не повернул. Половина пассажиров восторженно взвыла. И налево не повернул. Тут подпрыгнула от радости вторая половина и бросилась целовать первую.

Трамвай шел вперед, прямо, туда, куда никому не было нужно. Но все были счастливы. Потому что справедливость восторжествовала.

На окраине немецкого города Дюссельдорфа лагерь для прибывших из России эмигрантов. Комфортабельные вагончики, отдельная квартирка на колесах со всеми удобствами, только не едет.

Тут наши немцы из Казахстана, евреи из разных мест, но в основном люди прочих национальностей, которые правдами и неправдами выправили документы, что якобы они чистокровные немцы или евреи, и рванули в Германию в надежде на лучшую жизнь, наивно думая, что счастье — понятие географическое.

Время такое: одни уезжают из России, другие остаются, причем те, кто уехал, считают себя умнее тех, кто остался. И наоборот. Дай Бог, чтобы все оказались умнее!

Вчера новая партия из России приехала. Решили это дело отметить, как у нас принято.

Трое армян из Казахстана, с документами, что они чистокровные немцы, выставили ящик армянского коньяка, причем настоящего! Не на продажу, а для себя. Вкус райский, тянет грецким орехом, и чем больше пьешь, тем умнее делаешься. Протрезвел — все как рукой, дурак дураком, а пока в тебе коньяк бродит, заслушаешься!

Цыгане из Махачкалы, естественно, немцы, где-то умыкнули барана, а может, протащили через таможню с собой. Чеченец — по документам приобский баварец — тут же пырнул барана ножом, содрал шкуру. Узбеки из Ташкента, косящие под евреев, тушу барана разрезали, чего-то заскворчало, запахло пловом до невозможности. Грузин, по немецкой фамилии Енукидзер, шашлык замариновал. В итоге над лагерем такой запах сгустился, что перелетные птицы от головокружения кувыркались, юг с пловом путая.

Люди слюной истекли. Наконец в восемь вечера все было готово. Расположились рядом в лесу, то ли в парке, у немцев же не поймешь: порядок как на плацу, все деревца под линеечку, кусты стрижены под полубокс, травка равнение на юг держит, о мусоре можно только мечтать. Красиво, но чересчур чисто, не по-людски!

Ясное дело, костерок развели, баранину на шампуры насадили, над углем вертят, поливают вином, уксусом, лук, помидоры, зелень... Все перечислить слюны не хватит.

И наконец, коньяк по бумажным стаканчикам выплеснули. Ну, с Богом! Чокнулись! Выпили! Ах! Закусили! М-м-м-м... Хорошая страна Германия, не хуже России.

Кто ж знал, что там, в этой Германии, каждый кустик чей-то и без разрешения бесплатно не везде ступать можно. А ломать ветки, костры жечь в зеленой зоне — уголовное преступление, хуже, чем изнасилование. Или лучше.

И тут, как говорится, откуда ни возьмись, полицейский патруль собственной персоной. Они как этот «завтрак на траве» увидели, чуть не гробанулись в кювет. Чтобы такой дебош в наглую на виду у всех?! Не иначе пьяные наркоманы в последней стадии, когда мозги заволокло окончательно.

Полицейские автоматы навскидку, окружили банду, орут: «Хенде хох!», в смысле «руки вверх, пристрелим, к чертовой матери!».

Наши товарищи в недоумении: «Что, собственно, произошло? Какие претензии? Мы кого-нибудь из местного населения обижаем? Или высказывались неуважительно в адрес вашего бундестага? Сидим, никого не трогаем, присоединяйтесь к нашему шалашу». И одна дама из Одессы, кровь с молоком, причем того и другого много, отодвигается, приглашая немцев присесть, а земля под ней теплая-теплая.

Один где стоял, там и сел, рядом с дамой, два других трясут автоматами, но от злобы пальцы свело, на крючок не нажать!

Армяне обиделись. Что же получается? Зовут к себе узников совести, страдающих от режима! Мы пошли им навстречу, приехали, и такой вот прием? Мы и обратно можем уехать! Хотите выпить, так и скажите! И подносят полицейским по коньячку. Те автоматы на изготовку, но пригубили чуть-чуть, для анализа. А коньячок настоящий, без дураков, грецким орехом тянет, и чем больше пьешь, тем умнее делаешься. А еще стаканчик, чтобы аромат ощутить!

Полицейские чувствуют, дело серьезное! Оружие отложили, рядом с одесситкой присели. Полицейские помягчели. Во-первых, бесплатно. А у них все считают, пфенниг к пфеннигу, на шесть гостей — пять бутербродов, а вот так, да еще на халяву, — не каждый год. Поэтому вкусно вдвойне. Уже выпили за канцлера Коля! Ура! С одесситкой на брудершафт в очередь, за товарища Ельцина!

Часа через два выпили за товарища Вильгельма Теля и постреляли из автоматов по яблочку, стоящему на фуражке полицейского. Но никто не попал даже в полицейского. Все пули ушли в молоко, точнее, в цистерну, которая молоко везла.