(род. в 1770 г. – ум. в 1827 г.)

Величайший немецкий пианист, органист, дирижер, которого по праву считают самым выдающимся композитором за всю историю человечества. Его творчество относят как к классицизму, так и к романтизму, но на самом деле оно выходит за рамки подобных определений: сочинения Бетховена – прежде всего выражение его гениальной личности.

Каждое поколение выбирает своих героев. В 1986 г. Клаус Каммерихс поставил на обширном газоне перед Beethovenhalle в Бонне бетонную скульптуру «Голова Бетховена». Волею скульптора композитор смотрит на мир насмешливо и грустно, как смотрел он на все и при жизни. Рассказывают, что однажды Бетховен был приглашен с концертом в Берлин и исполнил там перед аристократической публикой несколько своих фортепьянных произведений. Он был блистательным пианистом, и зрители, слушая его, так растрогались, что все без исключения прослезились. Это настолько вывело из себя композитора, что он прервал выступление, повернулся к публике и воскликнул: «Дураки! Я жду от вас аплодисментов, а не слез!»

Однако скульптура «Голова» перед Beethovenhalle – двусторонняя. С противоположной стороны – тоже Бетховен, но уже пораженный глухотой, отягченный личными невзгодами, но борющийся и несгибаемый. И на ту и на другую стороны нужно смотреть издалека, и тогда ясно проступают черты его лица и характера. Чем ближе подходишь к «Голове», тем более эти черты размываются, неожиданно превращаясь в груду бетонных рулонов, и становится невозможно понять, как из этого хаоса может возникнуть знакомое нам лицо. Но оно обязательно возникает, если отступить подальше. Большое видится на расстоянии. Действительно, только со временем становятся яснее характеры гениев, объяснимее их поступки, понятнее их произведения…

Людвиг ван Бетховен родился в Бонне (на Рейне) и был крещен 17 декабря 1770 г.; точный день рождения его неизвестен. Его дед по отцу, тоже Людвиг, был родом из Фландрии, служил певчим в Генте и Лувене, а в 1733 г. перебрался в Бонн, где стал придворным музыкантом в капелле курфюрста – архиепископа Кельнского. Здесь он открыл еще и винную лавку, где поставил торговать «рейнским» свою жену. И пока дед руководил певцами и музыкантами капеллы, бабка потихоньку спивалась, расстраивая коммерцию и семейную жизнь. Бетховен отправил жену в монастырь лечиться от пагубной страсти, но ничего не мог поделать с сыном Иоганном, который имел буйный нрав и тоже был не дурак выпить. Правда, имея приятный тенор, Иоганн также служил в капелле, но трудолюбие и усидчивость не были отличительными чертами его характера. Со временем он женился на дочери придворного повара Марии-Магдалене Кеверих и произвел на свет семерых детей, из которых Людвиг, будущий композитор, был старшим.

Мальчик рос в нищете. Однажды, заметив, с каким вниманием и наслаждением четырехлетний Людвиг слушает музыку, отец стал учить его игре на фортепиано, а затем и на скрипке. К занятиям сына он относился не только строго, но даже жестоко, заставляя его работать по целым дням и «воодушевляя» пощечинами и пинками. Иоганн не позволял сыну даже играть со сверстниками. Многие из них не раз наблюдали, как маленький Людвиг с горькими слезами простаивал целые часы перед фортепиано (он был еще слишком мал, чтобы сидеть), исполняя заданную отцом музыкальную работу. Так как Иоганн стремился поскорее развить талант ребенка, чтобы сделать из него источник дохода, то общее образование было самое поверхностное. Оно ограничилось посещением в продолжение нескольких лет начальной школы, где юный музыкант учился читать, писать, считать и немного изучал латынь. Этот недостаток образования, несмотря на выдающийся ум и способности Бетховена, наглядно проступает во всех его письмах. В продолжение всей жизни он был очень слаб как в орфографии, так и в счете.

С 1781 г. занятиями Бетховена руководил К. Г. Нефе – композитор, органист и видный эстетик. Тогда же 11-летний мальчик стал концертмейстером придворного театра и помощником органиста капеллы. Его обязанности как придворного музыканта значительно расширились, когда эрцгерцог Максимилиан стал курфюрстом Кельнским и начал проявлять заботу о музыкальной жизни Бонна, где располагалась его резиденция. В 1787 г. Бетховену удалось впервые посетить Вену – в то время музыкальную столицу Европы. По преданиям, Моцарт, послушав игру юноши, высоко оценил его импровизации и предсказал ему большое будущее, сказав: «Берегите его, однажды он заставит говорить о себе мир».

Но вскоре Бетховен должен был вернуться домой – его мать лежала при смерти. Он остался единственным кормильцем семьи, состоявшей к тому времени из беспутного отца и двух младших братьев. Пылкая и восприимчивая натура одаренного юноши привлекла внимание некоторых просвещенных боннских семейств, а блестящие фортепианные импровизации обеспечили ему свободный вход в любые музыкальные собрания.

В 1792 г. Бетховен во второй раз приехал в Вену. Понимая недостаточность своего образования, он отправился к Гайдну, признанному авторитету в области инструментальной музыки (Моцарт умер годом ранее), и некоторое время приносил ему для проверки упражнения в контрапункте. Маэстро, впрочем, вскоре охладел к строптивому ученику, и Людвиг втайне от него стал брать уроки у И. Шенка, а затем у более основательного И. Г. Альбрехтсбергера, автора отличного учебника по композиции. Помимо этого, желая усовершенствоваться в вокальном письме, он посещал в течение нескольких лет знаменитого Сальери. Вскоре молодой композитор вошел в кружок, объединявший титулованных любителей и профессиональных музыкантов.

Однако страстная сила и смелость бетховенской музыкальной речи представлялась благодушным венцам чем-то чудовищным и непонятным. Это, конечно, сильно раздражало и волновало Бетховена; он жаловался на изнеженность, инертность австрийцев, на отсутствие в Вене настоящей жизни, как он ее понимал: «Сила есть мораль человека, который хочет отличаться от других; и это моя мораль». Поэтому он решил посмотреть, не найдет ли отклик его «мораль» в том государстве, которое недавно так доблестно проявило свою силу. И он отправился в Берлин.

Но композитор обманулся в своих ожиданиях. В Германии он не только не нашел той «силы», которую искал, но встретился там с испорченностью нравов, прикрывавшейся лицемерным благочестием. Тем не менее Людвиг играл при дворе, имел огромный успех и получил от Фридриха II предложение остаться в Берлине и поступить к нему на службу, однако не принял его. Современник вспоминал по этому поводу: «В каком бы обществе Бетховен ни находился, он всегда своей импровизацией производил громадное впечатление на слушателей. Было что-то чудесное в выражении его игры, не говоря о прелести и самобытности его музыкальных мыслей и поразительной их разработке. Когда он заканчивал такие импровизации, то часто разражался громким смехом и издевался над состоянием, в которое привел своих слушателей. Иногда он чувствовал себя оскорбленным таким отношением. “Ну можно ли жить среди таких избалованных детей?” – говорил он и, как он сам рассказывал, единственно по этой причине отказался от королевского приглашения, последовавшего после подобной импровизации».

В 1800 г. Бетховен вернулся в Вену совершенно разочарованный в своих ожиданиях и никогда более не покидал надолго своего второго отечества. Здесь, вдали от политических событий того времени, он всецело отдался тому, что составляло для него жизнь, «как он ее понимал», – своему искусству. Он жил эти годы только музыкой, ни одно внешнее происшествие не отвлекало его от сосредоточенного напряжения: «Я живу только в моих нотах, и чуть готово одно – принимаюсь за другое. При моей теперешней работе я пишу три-четыре вещи сразу».

Нам остается только гадать, до какой степени бетховенская глухота повлияла на его творчество. Недуг развивался постепенно. Уже в 1798 г. он жаловался на шум в ушах, ему бывало трудно различать высокие тоны, понимать беседу, ведущуюся шепотом. В ужасе от перспективы стать объектом жалости, он рассказал о своей болезни близкому другу – К. Аменде, а также докторам, которые посоветовали ему по возможности беречь слух. Бетховен продолжал вращаться в кругу своих венских друзей, принимал участие в музыкальных вечерах, много сочинял. Ему так хорошо удавалось скрывать глухоту, что до 1812 г. даже часто встречавшиеся с ним люди не подозревали, насколько серьезна его болезнь. То, что при беседе он часто отвечал невпопад, приписывали его плохому настроению или рассеянности.