Почему-то Христос не посчитал возможным обосноваться в тогдашней столице Израиля со всеми вытекающими отсюда возможностями: создание постоянной группы единомышленников, церкви, школы, и так далее. Он — если можно так выразиться — «умышленно» был бродягой, не привязанным к одному конкретному месту. Ибо такое «привязывание», возвышение одной церкви (или кафедры) над остальными сразу же создаёт земную, падшую иерархию, то есть погружает Христову Церковь в пучину того самого мирового детерминизма, который был в животном мире до Адамова грехопадения, а после — перешёл и на род людской. Единство иное, духовное, когда сорганизуют свой внутренний мир, свою систему ценностей, свою мораль, свои поступки, своё «я» со странствующим где-то учителем — наверное отличается от приходской системы устройства, когда в храм приходят как в лавку, и с гордым видом принимают причастие. И топают, самодовольные, домой. Да ещё жалеют всех встречных, несчастных: они-то не причащались. Взгляните-ка на нынешнюю иерархическую церковь и признайтесь: вас туда очень тянет?
Церковь, существующая вне государственной власти, вне влияния правительства и вне материальной жизни общества, без сомнения очень быстро оказывается маргинальной структурой, не имеющей никакого реального политического влияния. Но в этом случае она оставляет своему народу шанс придти к вере свободно, без лоббирования интересов, без вымученного преподавания Закона Божия в школах… Она предоставляет нам шанс изменить себя, преодолеть наше исходное бабство. Церковь же, являющаяся частью государственного аппарата на первый взгляд является куда более значимой общественной силой. Но такого шанса не предоставляет никогда.
Упаси Бог, я не призываю что-то там реформировать и менять! Но понять, что с нами произошло, должны мы, или нет? Или нужно по-бабски уверять себя, что «всё хорошо»?
Дело Отца окончательно было предано. «Если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот» (Мк. 3, 25). Христианство давным-давно разделилось на две составляющие его части — деятельную и созерцательную.
Собственно, такое разделение наметилось ещё при жизни Христа. Вспомним Марфу, всецело занятую хлопотами по принятию Христа и Его (почти наверняка) многочисленной «свиты», и Марию, «которая села у ног Иисуса и слушала слово Его» (Лк. 10, 39)? Не случайно, ох не случайно введён этот эпизод в Евангелие! Да и вообще ничего случайного там нет… Например — отнюдь не случайно в этом эпизоде фигурируют две женщины. Ведь неспроста же это. Хотя бы на секунду вообразите себе весь специфический комплекс взаимоотношений, который изначально существует между двумя — даже самыми лучшими, даже самыми любящими — сёстрами. Да-да, вы подумали правильно. Там будет и зависть, и слезливое сочувствие, и борьба за первенство, и настоящее самопожертвование, и традиционные мелочные упрёки…
Священное Писание как бы намекает нам на будущие катаклизмы, на тотальное обабивание реального христианства, на его разделение на две типа «бабские» составляющие… Христианство должно было развиваться как типа единый мужчина — настоящий, твёрдый, сильный и умный христианин. Однако он как бы разделился на две половинки. И читатель-мужчина уже понял, какого пола они оказались…
Ведь что стоило Богу так повернуть события, чтобы Иисус пришёл, скажем, ко двум братьям, не правда ли? Или — просто к хорошей большой семье с кучей детей, стариков и прочих родственников. Заодно они бы и благовестие потом дополнительно среди «языков» разнесли…
Но намёк этот, как всегда, проглядели… А между тем именно на «Марфу» и «Марию» разделилось со временем человечество. И центр деления этого прошёл, разумеется, через христианство. Разделилось оно — и разделились с ним все, разделилось с ним всё. На «золотой миллиард», и всяких там прочих…
Эти рассуждения могут показаться заумными, и потому приведу простейший пример. Представьте себе, что злой волшебник умело разделал хороший, новый, мощный автомобиль. Одним досталась тёплая кабина с печкой и рулём, а другим — одна рама с колёсами и мотором. Первые довольны тем, что у них есть руль и приборная панель, на которой отображается всё что захочешь. Они сидят в тёплой кабине, глядят на весёлые огоньки да стрелочки, любуются красотой отделки салона, удовлетворённо посматривают на индикаторы, да ещё греются, — при этом искренне полагая, что владеют всею машиной. Про тёплый воздух в кабине они, натурально, говорят: «нам досталась благодать, которая преодолевает естества чин». Про стрелочки и индикаторы они говорят, что у них есть настоящее духовное вИдение. Типа, уж мы-то точно спасёмся, даже и ехать никуда не нужно. Они как бы «подсели» на удовольствии от тёплой кабины, и учат своих детей, что это удовольствие, что поддержание этой теплоты — и есть смысл всего христианства. Мол, эта теплота — спасительна, она гарантирует нам высокое «качество» загробной жизни. Греться нужно как можно больше и чаще. Это и есть наш с вами христианский Восток.
А другим досталась одна рама с мощным двигателем и колёсами. И вот, не имея тормозов и руля, на холодном ветру, заехали они чёрт знает куда, знай только радуясь самóй скоростной езде, мощному своему мотору… И скорость их такова, что ветром снесло уже большую часть пассажиров. Как вы догадались, это — Запад.
Уже давно не имеем мы целого автомобиля. И никто не хочет признать себя виноватым. И это называется христианством! Такое у них типа смирение и покаяние; такой у них головокружительный уровень рефлексии. Всё же интеллектуальная трусость этих людей поистине феноменальна. А может, они просто хотят спастись? Так ведь человеку это невозможно… И даже в голову никому не приходит, что каждый воцерковляющийся в той или иной конфессии христианин сразу же получает урезанную, кастрированную, неполноценную «версию» христианства.
«Всякое раздробление церковной организации суживает и понятие о Боге, отнимая у Божества признак целостности» — пишет В. Шубарт («Европа и душа Востока»). Добавлю, что раздробление это суживает и наше понятие о самих себе, о смысле и цели человеческого существования; оно раздробляет нашу внутреннюю целостность, нашу культуру, постепенно фрагментирует её, принижая до уровня обслуживания простейших потребностей… Цельного христианства уже нет. Потому-то и выглядят одни из христиан трусливыми рабами, другие — какими-то хитроумными политиканами.
Западным христианам досталась Марфина деятельность без духовности; восточным — Мариина духовность без деятельности. А на самом деле — каждый попросту выбрал из целостной евангельской веры то, что было ему изначально ближе. И вот, рекрутирует христианство всё новых и новых неполноценных христиан. Нормальные люди в Церковь, натурально, не идут. Да и что делать им среди сплошного этого бабства? Тертуллианья душа-то всё нюхом чует…
Вам ещё доведётся столкнуться с утверждениями, что только наша, православная церковь истинна, так как у неё самые правильные обряды и самая настоящая благодать. Что следующей церкви уже не будет; что врата ада такую правильную церковь не одолеют… Кроме того, те же самые люди обязательно будут говорить вам, что «живём мы в последние времена». ОК. Но вот что говорит в Апокалипсисе Дух Божий, обращаясь к последней церкви: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг…» (Откр. 3, 15). Нетрудно догадаться, что речь идёт о богатстве благодатью, которой так любят хвастаться в своей самоуспокоенности православные. Ну а католики, наверное, хвастаются богатством и аутентичностью своего «центризма»…
«Вера без дел мертва есть». Но какие дела у наших «автомобилистов»? Восточные христиане занимаются только тем, что беспрерывно воцерковляют друг друга; западные — полностью отдались благотворительности (о позорных попытках Ватикана создать внешнее, условное, ничем реально не подкрепленное единство, вообще умалчиваю). И те, и другие при этом «спасаются». Но разве сами вы не чуете, что во всём этом есть что-то не то? Не чувствуете нечто неуловимое, что нас всех от христианства отталкивает? Так вот: это — отсутствие подлинного, глубинного единства христианского мира, его не-цельность и не-целостность. Будь христианство единым, органическим целым, то неизбежно стало бы притягательным для всех. Оно стало бы прозрачно и понятно; оно вернуло бы нас к исконным нашим общечеловеческим, адамовым задачам.
