– А меньше посреди ночи по коровникам шастать надо да животинку пугать, – не осталась в долгу я.

– А у меня… А у меня… – со всех сторон стали доноситься жалобы, совершенно не имеющие ко мне никакого отношения, но жителям так хотелось верить, что именно я являюсь источником всех их несчастий.

Сколько много нового я о себе узнала, трудно описать. Если бы все, что они мне приписывают, я могла делать на самом деле, то давно бы уже стала как минимум властителем мира. У меня чуть мания величия не проснулась, честное слово. Я уже хотела предложить им сварганить в мою честь небольшой алтарь с жертвенником, но передумала.

Я могла, конечно, напустить на себя морок и ходить в деревню не под своей личиной, чтобы избежать подобных казусов, но смысла в этом не было никакого – чужой человек привлечет к себе намного больше внимания и подозрения, чем я, явившись собственной персоной. К тому же население не было настроено ко мне очень уж агрессивно и никогда не опускалось до кидания тухлыми яйцами и помидорами. То ли боялись моего гневного отмщения, то ли были уверены в моей полной неуязвимости. Поэтому в деревню я ходила безбоязненно.

Пока продолжался спектакль с моим участием, вездесущие мальчишки, да и девчонки тоже, ловко шныряли между прилавками и людьми, стараясь стянуть все, что плохо лежит, воспользовавшись временным ослаблением внимания торговцев. И вот в самый разгар нашего представления в задних рядах толпы послышались гневные окрики, не имеющие ко мне никакого отношения.

– Ах ты, поганец! – орал пропитый мужской голос. – Воровать вздумал! Я тебе сейчас все уши пооткручиваю!

Можно подумать, что у человека ушей не меньше десятка, это в самом худшем случае.

Вся толпа, как по волшебству, повернулась в сторону истошных криков, сразу потеряв ко мне интерес. Я приподнялась на цыпочки, стараясь увидеть, что там происходит.

Мальчонка лет восьми был пойман торговцем просроченными колбасными изделиями с поличным и теперь почти висел над землей, удерживаемый за ухо крепкой рукой. Батон склизкой вареной колбасы уже валялся под ногами и был жестоко растоптан самим же хозяином. Видимо, его возмутил не столько ущерб, нанесенный его карману, сколько сам факт кражи. По мне, так уж лучше на такой колбасе опарышей для рыбалки разводить, больше она все равно ни на что не годилась. Но колбасник придерживался другого мнения. Мальчишка жалобно скулил и даже не пытался вырваться, с риском остаться без одного, но такого родного и любимого уха.

Я протиснулась поближе к месту расправы. На лице бедного ребенка, скорее всего впервые решившего попытать счастья на поприще мелкого жульничества, было написано такое выражение искреннего ужаса, что мне невольно стало его жалко. Я незаметно щелкнула пальцами, и колбасник мгновенно выпустил готовое уже оторваться ухо, взвыв от боли. Одновременно его пальцы покрылись тонким слоем кружевного инея, блестящего на солнце. Только торгаш немного перестарался, мое заклинание не вызывает таких сильных мук, которые он пытался донести до многочисленных зрителей. Точечный энергетический удар по болевой точке, приправленный замораживающим заклинанием для пущего эффекта, – полезная штука.

На секунду наши с мальчишкой глаза встретились, и я подмигнула ему, вспомнив, как сама в таком же возрасте таскала все, что плохо лежит, скорее от скуки, чем по необходимости. Он улыбнулся хитрой улыбкой и моментально скрылся в толпе. Я последовала его примеру, только в противоположную сторону.

Уже на выходе с рынка я купила молока и яиц у менее пугливых торговок и под конец, не удержавшись, стянула сморщенное подгнившее яблоко. Пользы от него, конечно, никакой, но удовольствия от процесса – море. И я отправилась восвояси, не дожидаясь, пока разгневанный колбасник обрушит на мою бедную голову весь свой праведный гнев.