Редактор отдела сообщит репортеру, что он должен освещать в жизни своего штата, проинструктирует его на ближайшее время и даст ему чек на получение гонорара.

Тут же рядом находится станция беспроволочного телеграфа. Ежедневная почта приносит тысячную корреспонденцию и редакторы отделов имеют очень мало времени на личную жизнь. Они большую часть суток заняты правкой материала.

Не шутка наполнить интересным для рабочих всех Штатов материалом 48 полос 3-х ежедневных изданий.

Тут же находился особо важный отдел Советских республик и Коминтерна. Там работали все сотрудники, говорившие по-русски.

В отделе новостей работал Дикки Ред и симпатичная Ренни Морине, сестра Дикки. Она, кроме того, работала и в отделе Советских республик, так как говорила по-русски.

У Ренни светлые волосы, темные глаза и Ренни прекрасно владеет стилем. Ренни очень любит Дикки.

Они оба заняты срочной работой. У Дикки Реда всегда важные и срочные работы. Но часы бьют семь, а в этот час нужно обедать.

Ренни встала, прошла к столу Дикки и запустила свои руки в его густую шевелюру.

— Алло, Дикки, идем обедать!

Дикки знает, что можно работать, но он знает и то, что нужно есть, заниматься спортом, читать много книг и ходить в театр.

Они отправились обедать.

Только в Америке можно услышать настоящий, неподражаемый джаз-банд. Джаз-банд — это конгломерат звуков — монолит, тонна радио-силы, музыка сатаны. Джаз-банд освежает и наполняет нервы солнечной энергией.

Человек, который много работает, много переживает, много чувствует, любит джаз-банд. А джаз-банд в ресторане черного Билли не имел равных.

И Дикки Ред любил ресторан черного Билли по этим и многим другим причинам. Дикки был завсегдатаем ресторана черного Билли. В центре большой залы с зеркальными окнами находилась эстрада и на ней черный оркестр проявлял чудеса талантливости, экспансивности, энергии и быстроты.

С шести — между столиками начинались танцы. Все танцевали шимми, все танцевали фокстрот и уанстеп.

Дикки и Ренни заняли свободный столик.

Но не сразу к ним подошел лакей. Дежурным по столику Дикки был толстый Чарли. И он, по профессиональной привычке, перекинув через руку салфетку, направился к ним. Но он не сделал и трех шагов. Сухой, выбритый лакей дернул его за рукав.

— Стойте, мистер, этому джентльмену буду подавать я!

И он, хлестко тряхнув салфеткой, перекинул ее на другую руку, подошел к Дикки и подал карту.

Пока Дикки и Ренни рассматривали меню, он вытащил из бокового кармана карточку и стал ее внимательно рассматривать, бросая взгляды на Дикки. Когда, как показалось ему, он достаточно точно сравнил черты его лица и убедился в сходстве, он спрятал фотографию. Фотографию небольшую, перечеркнутую красным крестом с белыми буквами — смерть.

— На первое вы дадите нам консоме, на второе — свиную корейку и крем из дичи.

— Слушаю, сэр!

Лакей вернулся, накрыл стол, громыхая, поставил перед посетителями приборы и принес большие чашки крепкого бульона.

После двух вторых, Дикки попросил яблочный сидр.

Лакей как будто бы ждал этого.

Почему именно сверкнула еле заметная улыбка у лакея, почему эту улыбку не заметил никто из присутствующих, почему лакей не улыбнулся своими злыми глазами и ехидной, нехорошей улыбкой раньше? Почему? Он знал! Это хитрое, сухое, совсем не лакейского покроя животное знало; оно знало, что Дикки Ред попросит пить.

Иногда бывает такая безошибочная уверенность. В такие минуты человек может стать кем угодно. В такие минуты выигрывают сражения, переходят по тонкому канату Ниагару и убивают людей. Эту уверенность можно оправдать большим напряжением, повышенным темпом чувствительности и еще многим.

Уверенным движением лакей поставил на маленький столик поднос и на него два бокала. Потом он откупорил бутылку…

Занятная девочка Ренни. У нее всегда масса интересных тем и чересчур богатая фантазия. С ней можно говорить до бесконечности и никогда этот разговор не покажется скучным. И особенно занятные у нее волосы. Дикки, как бы впервые, посмотрел на свою сестру взглядом совершенно постороннего человека.

Тут же, в нескольких шагах, танцевало много женщин. Конечно, Дикки не сравнивал ее с этими бедными созданиями, выброшенными жизнью за борт. Нет, он просто смотрел. Они, например, красят щеки, губы, подводят глаза и пудрятся.

У Ренни прекрасный румянец, алые губы, под глазами естественная темнота кожи, брови почти черные, а щеки такие свежие и упругие.

Они пускают в глаза белладонну, чтобы сделать их больше, глубже; у Ренни глаза большие, глубокие, серые, такие же, как у него, но куда лучше.

Они делают что-то со своими ресницами и становятся похожими на больную кошку, у которой слезятся глаза. У Ренни густые, длинные ресницы.

Они пудрят… постой, интересно, есть ли пудреница у Ренни, что-то не помнит, видел ли он ее.

Дикки взял с края столика сумочку Ренни. Сумочку деловой, но хорошенькой женщины, сумочку, полученную Ренни в подарок от своего мужа — секретаря профсоюза Транспортных Рабочих.

Он повертел ее в руках и открыл. Там лежал носовой платок, стило, необходимое всякой журналистке, блокнот, несколько долларов, чековая книжка. Но где же пудреница?

Дикки позабыл про пудреницу в ту же минуту, как он наткнулся на зеркало, вделанное в крышку сумочки.

Длинные, волосатые, узкие пальцы всыпали в бокалы какие-то белые крупинки. Больше Дикки ничего не видит. Нет, он видит, что белые крупинки выскочили из двух больших камней, вправленных в оправу колец.

Дикки спокоен. Он уверенно чувствует себя, хотя знает, что пара синеватых глаз смотрят на его затылок со злобой и ненавистью.

Он закрывает сумочку Ренни и кладет ее на место. Его рука незаметно пробует твердость заднего кармана брюк.

Ренни просматривала взятые с собой из редакции русские газеты, так что вообще ничего не заметила.

По телу Дикки пробежала приятная судорога решительности. Он знал, что нужно сделать. Он знал, что он сделает то, что нужно.

В «Правде» Ренни читала о Москве, о России. Такие интересные вещи о такой интересной стране! Она с головой ушла в серые, скучные по внешности, полосы газеты. Своих газет американцы так не читают.

Она вздрогнула и оторвалась от чтения только после резкого звона бьющихся бокалов и глухого трепыхания по полу круглого подноса.

Сидевшие за остальными столиками ничего не заметили. Шум джаз-банда и танцующих пар покрывал все остальное. Однако лакей достаточно проклинал плечо Дикки.

— Ах, Дикки, — сказала Ренни, — какой ты неловкий!

Однако лакей, ползавший около столика и под столиком, был немного другого мнения о ловкости Дикки. Задний брючный карман Реда опустел и предмет, делавший его твердым, блестел в руках своего хозяина.

Лакей очень долго не вылезал из-под стола. С надувшимися на лице и на лбу жилами, он ползал и собирал осколки стекол. К его лбу прикасалось холодное дуло бесшумно стреляющего кольта. А другая рука, опиравшаяся о колено в серых брюках, протянулась к левой руке лакея и сняла с длинных волосатых пальцев оба кольца.

Наконец, лакей вылез. Он имел смущенный вид и спутанную прическу. Колени его брюк испачкались в пыли, на круглом подносе валялись осколки стекла от бокалов. Он сказал, обращаясь к удивленной Ренни:

— О, джентльмен очень ловок, мисс!..

— Еще сидра, — сказал Дикки, — но только я попрошу не давать бокалов, которые могут разбиться!

Опять Чарльзу Лоуву испортили настроение и весь вечер. Сегодня он провел день в поисках способа мести «Дейли Воркер». А уж если преемник Пинкертона ищет, то можно быть уверенным — он его найдет.

Утром он послал на дом к Дикки запечатанный пакет, но дурак-посыльный упал и адская машинка, спрятанная в пакете, разорвала его ослиную башку, сделав на улице хорошую суматоху и собрав кучу зевак.

Днем он готовился перетравить всю редакцию «Дейли Воркер». Послал своего человека с ядом, чтобы тот пустил отраву в редакционный ленч. Но эта месть не удалась.