— Пока что ее. Но, быть может, есть кто-то гораздо хуже, чье имя мы даже не знаем.

— Ты права. В Абарате есть своя доля ужасов. Как и в Иноземье.

— Да.

— Но ведь это не ты их сюда призвала. Разве ты можешь обвинять себя в существовании всех извращенных и ядовитых душ Абарата?

— Нет. Это было бы глупо.

— А ты не глупая, — сказал Шалопуто. — Какая угодно, только не глупая. Даже если ты уплывешь прямо сейчас, Абарат больше никогда не будет прежним. В нашей памяти навсегда останется этот краткий золотой век. Век Кэнди.

Такая мысль ненадолго развеяла ее мрачный настрой.

— Век Кэнди! — захохотала она. — Ничего более глупого ты не говорил!

— А мне казалось, это звучит довольно поэтично, — ответил Шалопуто. — Но если ты считаешь, что это глупо, у нас есть лишь один способ перестать делать из себя идиотов.

— И какой же?

— Ты останешься. Все просто и ясно.

Смех Кэнди угас, и она надолго задумалась. Наконец, она сказала:

— Вот что. Я останусь, пока не разрешится все это дело с Боа. Как тебе?

— Лучше, чем если бы ты собралась уплыть прямо сейчас. Конечно, существует вероятность, что тайна принцессы Боа никогда не будет разгадана. В этом случае ты останешься с нами навсегда. — Он ухмыльнулся. — Вот ужас, правда?

Воцарилась тишина, и взгляд Кэнди вернулся к краю лодки. Одинокий спрут, которого она заметила прежде, нашел себе товарища.

— О нет! — внезапно воскликнула она. — Финнеган!

— А что с ним?

— Боа собиралась найти его, как только покинет Вздор. А он обрадуется и поверит всему, что она наговорит!

— Кое-что из этого может оказаться правдой.

— И что же?

— Вдруг она все еще его любит?

— Она? Любит? Нет.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я видела ее изнутри. Я шпионила за ней, следила за ее снами. В сердце Боа есть место только для одного человека.

— Для нее самой?

Кэнди кивнула.

— Думаешь, она сможет причинить ему вред?

— Она на все способна.

— Тогда мы должны его найти.

— Согласна, — ответила Кэнди.

— Наверное, мне надо грести, — нерешительно произнес Шалопуто.

— Будем грести вместе, — предложила Кэнди.

— Итак… держим путь на Смех-до-Упаду? Там должны быть братья Джоны. Мы найдем их с помощью небольшого колдовства, а затем сядем на паром до острова Частного Случая.

— Думаю, на сегодня с меня хватит магии.

— Понял, — кивнул Шалопуто. — Тогда отыщем его старыми методами. И как-нибудь позже обсудим, останешься ты или уплывешь…

— Я не передумаю, Шалопуто.

Он хитро улыбнулся.

— Позже, — повторил он.

На западном берегу острова Черного Яйца, где горы Пия образуют глухую стену, возвышающуюся между Изабеллой и внутренней частью острова, находится так называемый Берег Покойников. Свое название он получил за мрачное, гротескное явление. Из-за странного морского течения, благодаря которому сформировалась погруженная в воду береговая линия, весь мусор, собиравшийся в водах Изабеллы и двигавшийся вдоль этой части острова, рано или поздно оказывался выброшен на берег, ибо поток был слишком ленив, чтобы нести его дальше.

На Берегу Покойников постепенно накапливались остатки скромных рыбацких лодочек и огромные военные броненосцы, ушедшие ко дну на рифах Внешних островов, многие из которых все еще не были отмечены на карте. Иногда от них оставалось всего несколько красных досок, наблюдательный пост или парус, а иногда на берег выбрасывало целое судно, пережившее воинственный прибой, с нутром, развороченным в то время, когда волна за волной била его об огромные черные валуны, магматических детей горы Галигали, формировавших крутой, жестокий берег.

Сегодня, однако, здесь не было ничего столь огромного. Велосипедное колесо, клубок старых рыбацких сетей, в которых запуталось несколько сгнивших туш, и множество мусора, пробывшего в воде так долго, что его невозможно было распознать. Впрочем, была еще одна вещь, которую прилив вынес сегодня на берег; та, что долгое время пребывала на мелководье. Играющие волны то швыряли его к камням, то вновь тащили назад, чтобы откатить чуть дальше на следующей волне, пока болезненный прибой не утратил силы на мучение своей игрушки, выбросив ободранный мешок на черные камни.

Там, среди водорослей, окруженных мухами, среди разбитых бутылок и фрагментов старых досок (вместе с периодическим напоминанием о том, что Изабелла вернулась из Иноземья не с пустыми руками: утонувшая курица, уличный знак, разломанный надвое агрессивными морскими обитателями, деревянный ящик с несколькими коробками дорогого виски, и даже — невероятно — смеющаяся пластмассовая свинья трех футов высотой, одетая шеф-поваром и держащая серебряную тарелку, на которой было написано: «Ешьте больше свинины!») лежало тело, которое волны выкинули на Берег Покойников.

Это были останки человека, хотя тяжелые повреждения, нанесенные телу голодными рыбами снизу и голодными птицами сверху, не позволяли с первого раза распознать его пол.

Впрочем, если бы на этом покинутом берегу кто-то оказался, он все же смог бы это сделать. У останков были большие мужские руки, а также адамово яблоко на разложившемся горле; бедра его были узкими, плечи — широкими. Имелось и несколько намеков на то, как этот человек мог выглядеть при жизни. По какой-то причине большая часть лица осталась нетронута птицами, клевавшими его, когда он плыл по волнам, и если бы кто-то озаботился пристально изучить его черты, он бы пришел к мысли, что, весьма вероятно, когда-то давно ему зашили рот.

Появление тела не осталось незамеченным. Маленькие падальщики, обитавшие на пляже, вылезли из-под камней, которые они использовали в качестве дверей для своих укрытий, и осторожно направились исследовать вновь прибывшего. Крабы, копавшиеся в гнилых водорослях, поспешили по камням к новому мясу. Большинство из них были крошечными, их сине-серые раковины едва превышали длину пальца, но не успели они приблизиться, как появились крабы побольше — в двадцать, а то и тридцать раз крупнее этих малышей; они расталкивали камни, которые катились прочь или падали с берега в пенистые волны.

Внезапная активность приковала внимание птиц биттаму, лениво круживших над пляжем — огромных падальщиков, напоминавших помесь альбатроса и птеродактиля. Издавая громкие голодные крики, они, чуть изменив угол наклона крыльев, начали снижаться по широкой спирали. Но пока они снижались, возник новый претендент на мясо, выброшенное Изабеллой.

Когда-то это существо было крабом, и даже крабом обычных размеров. Но с тех пор что-то или кто-то своей неосторожной магией превратил его в чудовище. Это был альбинос с раковиной, украшенной симметричным узором безумной сложности. У него имелось не меньше семнадцати черных блестящих глаз, сидевших на покачивающихся стебельках; ротовые части двигались безжалостно и стремительно, а массивные клешни то и дело доставляли кусочки съестного, которые он подбирал, в машину челюстей с аккуратностью, неожиданной для такого размера.

Суетливо двигаясь боком, как и все представители его вида, он подобрался к телу. Несколько небольших птиц, остроклювых мекак, которые редко взлетали, предпочитая питаться, размножаться и умирать на берегу, уже пританцовывали у трупа, радуясь такому огромному угощению. В своем крикливом восторге они не заметили приближения альбиноса. Несмотря на размеры, существо было быстрым. Оно подбежало к мекакам, ухватило пару из них своими клешнями-ножницами и рассекло птиц пополам прежде, чем те попытались вырваться.

Остальные с паническими криками бросились врассыпную, размахивая плохо промасленными крыльями, чтобы не попасться в крабьи клешни. Увы. Клац! Третья птица рухнула на камни, лишившись головы. Клац! Клац! Клац! На гальку свалилась еще одна, разрубленная на четыре части.

Теперь альбинос мог полакомиться в одиночестве. Даже птицы биттаму задержали свой спуск и кружили над пляжем, не желая соседствовать с крабом, несмотря на искушающую пищу.