С этими мыслями я направилась в ректорат, открыть дверь которого, имея ключ, оказалось несложно. Куда труднее было найти папку с моим личным делом. Подделкой документов я, конечно, занималась, особенно хорошо у меня получалась папина подпись в школьном дневнике. Но еще никогда фальсификация у меня не была столь ответственной.

Потому я была максимально сосредоточена. Мик, проникшись важностью момента, затих и лишь молчал на меня. Но когда дело дошло до имени и фамилии, братец не удержался от совета:

– "Одри" лучше оставь. Так зовут каждую пятую девушку не только в Бронсе, но и на всем южном побережье. Да и ты заодно будешь на него откликаться, так что не проколешься.

– Жаль, с фамилией так нельзя, – вздохнула я, прикидывая, какую бы вписать поверх затертой магией «Старлинг». По всему выходило, что родовое имя должно быть не больше восьми литер – длиннее просто не влезет на строку.

Новую фамилию я вывела недрогнувшей рукой. А еще поменяла курс. С шестого на третий: как раз в начале этого года происходило распределение на специализации, и шанс затеряться среди студентов был максимальным. Все же к первокурсникам внимания будет, если что, больше.

Так к пяти утра я стала адепткой третьего круга обучения, переведенной из провинциальной академии в столицу на факультет магических потоков. Последний был выбран по принципу: там магистр Вировир лекции на старших курсах уже не читает.

Образец сопроводительной документации для перевода я позаимствовала из другого личного дела – скопировала оттуда все, кроме имени студиозуса, вписав свое, уже новое. И, довольная, закрыла ректорат и отправилась в лабораторию – прибираться. Как раз там должно было все выветриться.

Мик, суетившийся у меня под руками, когда я убирала осколки, не преминул съехидничать:

– Надо же, щелочь, а приятно! Такая польза может быть, оказывается, от этой гадости.

– Только теперь нужно бутылек заменить, – и с этими словами я осторожно магией подцепила этикетку, что соединяла несколько осколков, и отделила ее от стекла. А затем и переклеила на другую тару, которая выглядела один в один как разбитая. И тоже была с едким натром. Оглядела свежим взглядом идеально чистую лабораторию и победно выдохнула: – Все!

– Нет, не все, – возразил братец. – Нужно еще подбросить ключи в карман нашей спящей красавицы.

Эту ответственную миссию Мик взял на себя, пробравшись по воздуховоду в кабинет Вировира со связкой в зубах.

Когда братец вернулся из вентиляционной шахты, первые лучи рассвета коснулись пола в коридоре. А я вдруг поняла, что только что закончился, кажется, самый длинный день в моей жизни, в котором осталась адептка Старлинг. А в сегодня шагнула уже Маккензи.

Время до начала занятий провела в одном из весьма популярных мест академии. Его стены стали свидетелями стольких тайн, сплетен, преображений, конфузов, шпаргалок, которые находчивые адепты прятали в самые неожиданные места… В общем, я решила спрятаться в уборной.

И дело даже не в том, что, слоняясь в такую рань одна по коридорам академии, я могла вызвать ненужные вопросы у случайных встречных или мне нужно было привести себя в порядок (хотя и это тоже). Нет. Основной причиной был Мик.

Когда он вылез из вентиляционной шахты, то оказался таким грязным, что понять, где кончается обмотавшая пушистое тело паутина и начинается непосредственно сам братец, было весьма проблематично. Мик так остервенело чесался, вгрызался себе в бока, пытаясь избавиться от зуда, что сам потребовал, чтобы его помыли.

– Знаешь, хомяки обычно не очень любят купаться… – предупредила я.

– Да что ты знаешь о нас, хомяках! Я, может, сейчас этого жажду больше всего на свете! – запальчиво возразил старшенький.

Это было ровно до того момента, как он оказался под струей теплой воды. И тут то ли взыграли животные инстинкты, то ли Мик резко передумал, но его, мыльного, я ловила так, что сама оказалась в пене. Во всех смыслах этого слова.

Так что последнюю смывала и с пушистой шерстки, и с себя. А после аккуратно сушила братца заклинанием. Он враз стал не просто круглым, а идеально сферическим и начал остервенело вылизываться.

– Ты прямо как ведьма, – выдал старшенький, умываясь лапками и приглаживая усы.

– Ярко-рыжая? – стоя перед зеркалом и пальцем расчесывая длинные волосы, уточнила я.

– Не совсем, – глядя на меня, мрачно отозвался братец.

– А почему тогда? – насторожилась я.

– Потому что сжечь тебя хочется. Ты не могла предупредить, что хомяки настолько не любят купаться?

– Так я сказала, – возразила Мику.

– Да, ты просто сказала! А надо было проорать так, чтобы я проникся и убедился! – выдохнул он.

Я лишь хмыкнула: братец у меня был хороший, но имелся у него один недостаток: признавал он свои ошибки не сразу. Обычно прохождение стадий: «Да прать!», «Так, прать!» и «Ладно, прать!» занимало у него времени до одного переворота клепсидры. Всего в сутках таких было ровно двадцать четыре.

И пока Мик склонял прать болотную (опасной реликтовой бестии в этот момент наверняка знатно икалось в ее бочажине), братца было лучше не трогать. Так что я отошла от хомячеллы к соседней умывальне, сделала вид, что вообще с ним не знакома, и уделила все внимание собственному отражению.

Что ж, эликсир искажения изменил меня так, что, боюсь, меня мама родная не узнает. Хотя во многом мы с той, чью внешность я взяла, были похожи: рост, телосложение, опять же примерно одного возраста. Но сквозь чужие черты лица все же прорывался мой характер: губы – более пухлые, чем собственные, – исказила насмешливая улыбка, а зеленоватые глаза смотрели из отражения на мир с хитрым прищуром.

Я постаралась изобразить простодушие и наивность. Вышло попытки с третьей. И теперь я была точь-в-точь как вчерашняя девушка. Поймав себя на этой мысли, подумала: хорошо, что рыжуля все же уплыла на корабле, хотя бы не столкнемся с ней на улицах Бронса… И особенно хорошо, что отчалила она с моей кровью на билете. Так что, если заклинание поиска все же было создано, оно ушло в море. Ведь эликсир изменил не только мою внешность, но и все тело… И в отличие от личины, подлог невозможно было распознать.

Вот только имелся у снадобья один существенный недостаток: даже однократное применение могло быть необратимым. А если использовать зелье больше двух раз, возвращение в исходный облик становилось и вовсе невозможным. Так что у меня в запасе было ровно семь дней, или семана, чтобы разобраться во всем. Если не успею, придется принять эликсир еще раз и привыкать всю жизнь быть вот такой… Впрочем, это была самая меньшая из всех проблем.

Сейчас главное – затеряться среди адептов. Потому что подделать документы – это полдела, а испытание секретарем ректора – вот где самая засада!

А все потому, что госпожа Висса была дамой уникальной. В первые мгновения знакомства ее преклонный возраст мог обмануть – этакая бабуля божий одуванчик. Но когда незадачливый студент замечал стальной протез, а потом узнавал, что Висса – ветеран трех песчаных войн, было поздно.

Адепт был уже приперт к стенке той самой магомеханической рукой и выкладывал все как на допро… на духу. Некроманты признавались в угоне из музея неестествознания скелета ырки, алхимики – в варке запрещенных зелий, парни с боевого факультета – в посещении женского общежития на ночной регулярной основе. И это еще при условии, что никто из них этого не делал!

Как мне казалось, свою секретаршу даже ректор побаивался. И я, стоя сегодня утром перед ее столом, отлично понимала почему. Пронзительный взгляд по-молодому ярких синих глаз госпожи Виссы словно препарировал меня.

А я под ним старалась выглядеть максимально наивной и широко улыбалась, словно и понятия не имела, кто передо мной.

– И где же ваше личное дело, адептка Маккензи? – прочтя сопроводительные документы, скептически спросила секретарь.

– Его должны были направить из моей академии к вам, – уверенно отозвалась я.