Потом, взглянув в ещё не совсем понимающие, но предельно расширившиеся от ужаса глаза женщины, пояснил:

– По другому нельзя. Сын вырастет – будет мстить.

– Подождите! – крикнула женщина. – Умоляю! Это не…

Её голос заглушил дробный топот копыт. Разлетевшись по старой егерской дорожке, на поляну вынеслась кавалькада. Передний всадник, юный, хорошо сложенный, в чёрном плаще и в чёрной же шляпе резко осадил коня, отчего тот встал на дыбы. За ним показались и, сдерживая коней, стеснились ещё несколько всадников. Всего их оказалось пятеро вооружённых короткими мушкетонами мужчин, – все в чёрных одеждах, – и старый, лет семидесяти, монах.

– Помощи! Помощи! – что было сил выкрикнула женщина. – Защиты и помощи!

Монах что-то быстро сказал, и его спутники в один звук слили хруст взведённых курков. Пять коротких и толстых (без сомнения – с картечными зарядами) стволов выставились против двух охотничьих ружей.

– Кто главный? – спросил монах из-за спин сопровождающих его всадников.

– Я, – ответил сэр Джаддсон и, невесомо приподняв руку, заставил своих егерей опустить ружья. – Я пострадал от этого человека и вершу над ним суд. А вы, святой отец, кем бы вы не были, знайте, что находитесь на моей земле.

– Понимаю, – чуть помедлив, отозвался монах. – Если мы пользуемся вашей дорогой… То готовы вам заплатить стандартную дорожную пошлину. В тройном размере. Поскольку мы едем здесь уже третий раз.

– Это достойно, – слегка поклонился сэр Джаддсон. – Но намерены ли вы, святой отец, вмешаться в мои дела с этим семейством?

– Намерен, – твёрдо сказал монах, – и вмешаюсь, поскольку призыв к этому прозвучал. Но пока вмешаюсь лишь настолько, чтобы уяснить себе суть происходящего. Я выслушаю обе стороны – и заверяю вас, джентльмены, разрешу спор справедливо и честно. Кто будет говорить первым?

Спустя несколько минут, выслушав неторопливый рассказ владельца имения, монах спросил у молодого дворянина:

– Ты с чем-нибудь не согласен, сын мой? Твой обвинитель ничего не напутал?

– Нет, – ответил, с трудом вставая на ноги, дворянин. – Всё так. Но я должен сказать… Он – сумасшедший! За пустяковую рану он потребовал пять тысяч фунтов! А когда узнал, что у меня нет таких денег, распорядился повесить – меня и ребёнка!

– И мёртвого пса, – серьёзно добавил Джаддсон. – Для компании.

– Сын мой, – сказал, обращаясь к связанному дворянину, темнолицый монах. – Со скорбью свидетельствую, что ты намеренно искажаешь факты. Деньги, как выясняется, у тебя потребовали не за рану, – кстати, не тебе судить, пустяковая она или нет, – а большей частью за ущемлённое достоинство. Так?

– Именно так, – наклонил голову Джаддсон в ответ на направленный в его сторону взгляд монаха.

– Но сын мой, – снова обратился монах к связанному, – иное оскорбление чести стоит и миллиона. И судить об этом – только тому, кому нанесено оскорбление. Пострадавший оценил его в пять тысяч – и что я могу возразить?

– Но послушайте, святой отец! – отчаянно вскрикнула женщина. – Он распорядился повесить не только моего супруга, но ещё и ребёнка! Под тем предлогом, что он, когда вырастет, будет мстить!

– Да, – жёстко вставил сэр Джаддсон. – Повесить и его, чтобы избежать беспокойной жизни в дальнейшем. А вас, леди… Нет, вас убивать не за что, но в подвал посадить до конца дней ваших – придётся. Иначе вы первое, что сделаете – потянете меня в суд.

– Думаю, это справедливо, – вдруг произнёс монах. – Дочь моя! Причиной всему был твой муж. Следовательно, он должен понести наказание, определяемое пострадавшим. Далее. Владелец этого леса и этой дороги вынужден повесить и сына – на том простом основании, что тот действительно будет мстить. Так же, как вынужден и тебя лишить возможности навредить ему. Твой супруг бросил камешек, который вызвал лавину. Не станешь же ты обвинять за это саму лавину?

– Святой отец! – отчаянно закричала женщина. – Спасите ребёнка! Это не мальчик!

– Что это значит? – быстро дёрнул капюшоном монах.

– Это девочка! Муж мечтал о наследнике, а когда родилась дочь, он стал звать её мужским именем, и одевать в мужскую одежду! И даже шпажку… Она не будет мстить! Это не сын!

– Это так? – после небольшой паузы спросил монах у дворянина.

Тот удручённо кивнул головой.

– Тогда… – монах помедлил, о чём-то задумавшись, и обратился к Джаддсону: – Тогда позволь, сын мой, сделать тебе предложение.

Всё замерло на поляне. Какой-то миг даже лошади не фыркали и не переступали. А монах завершил свою мысль:

– Я готов, сын мой, купить у тебя эту женщину, и эту девочку. За любые деньги. У меня есть гарантии, что никто из них никогда не обратится в суд, и я готов тебе эти гарантии предъявить. Ты же можешь повесить и виновного в происшедшем, и его пса. Замечу ещё, что наши мушкеты здесь ни при чём. Если ты не согласишься – мы просто уедем.

– За любые деньги? – задумчиво проговорил Джаддсон.

– Именно так.

– Что ж. Согласен.

– Расплатись, – громко бросил монах одному из спутников, а второму тихо добавил: – Всех их – к нам в «Девять звёзд».

– Сделаем, патер, – прошептал всадник ему в ответ.

– И главное, – сказал монах, и всадник поспешно склонил голову, вслушиваясь. – Эта девочка для всех, кто живёт по соседству, должна стать сиротой. Обставь так, что родители её просто исчезли. Карету отгони к болоту и оставь там у самого края. А девочку… Ну, пусть найдут где-то рядом, в лесу. Потом о её воспитании должен позаботиться наш монастырь. Мне нужна не только она, но ещё и выписка из церковной книги о её рождении.

– Всё сделаем, патер, – понимающе кивнул всадник. – И пса уберём, и все другие следы.

– Скажи, дочь моя, – спросил после этого Люпус, направляя коня к женщине, – как зовут твою девочку?

Женщина всхлипнула и, закрыв глаза, простонала:

– Адония…

К этой встрече Люпус готовился долго и напряжённо. Человек, с которым ему предстояло провести серьёзный деловой разговор, был довольно известен: Люпус ехал к необъявленному главе лондонских иудеев – ребе Ицхаку. Предварительные расспросы успокаивали: ребе был обыкновенным пожилым торговцем. Но чудовищный план, который жадно ворочался в сознании Люпуса, заставлял бывшего инквизитора зябко передёргивать плечами. Проблема была не в том, как нанести внезапный удар, а в совершенном уничтожении всех следов. У полиции не должно быть ни тени сомнения в том, что произошла ужасная, но случайность!

Немного успокаивало то, что команда, необходимая для исполнения плана, была подготовлена хорошо. Да и дело обещало быть не просто выгодным, а ослепительно выгодным! В случае удачи Люпус привёз бы в сокровищницу монастыря столько денег, сколько его разбойничья шайки, пусть даже и такие удачливые, как компания Цынногвера Регента, не награбили бы и за двадцать лет. Да вот они и не награбили…

В карете Люпус был не один. У него имелся попутчик – высокого роста и с правильными чертами лица юноша лет девятнадцати. Он, как и старый монах, был сосредоточен и деловит.

– Филипп, я не спросил, – вполголоса поинтересовался старый монах, – как у тебя с древнееврейским?

– Учитель хвалит меня, патер, – ответил молодой человек, – но, мне кажется, он хвалит тем самым свою работу. А я переживаю, что говорю недостаточно бегло. Мне этот невообразимый язык даже ночью снится!

– Беды в этом нет, Филипп. Ты и не должен бегло говорить. Главное – понимать, о чём шепелявят евреи, когда говорят о тайном среди чужаков. Только так ты сможешь выдержать свой последний экзамен. Люди вокруг тебя будут далеко не простые.

– Я помню, патер.

– Конечно, было бы лучше представить тебя немым, – чтобы избежать опасности отвечать на вопросы ребе Ицхака, но тогда ты не смог бы в нужный момент обронить пару словечек, а это, как ты понимаешь, необходимо для того, чтобы Ицхак оставил тебя в своём доме.

– Да, да, понимаю.