– Да, точно, они нам настолько чужие, что мы их даже понять не можем.

В кустах что-то горело, везде валялись ветки и зелень, срезанные пулями, в стене дувала зияла пробоина размером с легковой автомобиль, а из глубины жилья вырывались клубы дыма, скоторыми носились обрывки лоскутков, пепел. Однако это не мешало то одному, то другому бойцу Афганской армии волочить из развалин какие-то лохмотья, мешки, тюки, тазы и другуюнехитрую домашнюю утварь. Гортанно крича, двое самых удачливых бегом тащили сетку от железной кровати.

– Вот, гады, мародеры проклятые, кому война, а кому мать родна, – не мог успокоиться Палий.

– Ты со своим уставом в чужой монастырь не лезь, – одернул его Стоцкий, может это у них считается законным трофеем. А вообще я слышал, что с довольствием у них плохо, почти наподножном корму воюют.

– А что они вообще едят? – Иващенко понемногу начал приходить в себя.

– Из мяса в основном баранину, говядину да и вообще, наверное, что попадется. Свинину не едят, это уж точно. А еще картошку, овощи там всякие, бобы, крупы. Мы когда-то на боевойоперации рядом с дружеским кишлаком стояли, так нам местные афганцы еду свою принесли. Угостить решили, наверное, в благодарность, что "духов" отогнали.

– Ну и как еда?

– А никак, один только наш переводчик и ел. Больше никто не рискнул. Принесли они нам еду в деревянных больших плоских блюдах. Сверху куски лепешек лежали, а под ними варевокакое-то – вперемежку куски картошки, фасоль крупная, может это и есть бобы, горох и еще что-то вроде гороха только помельче и желтое, наверное, чечевица, лук и еще неизвестно что. Ивсе явно недоваренное, картошка серая, полупрозрачная, и запах не ахти какой. Я на это посмотрел, сам есть не стал и бойцам своим запретил. Тем более, что тут в Афгане и желтуха, и тиф,и паратиф, и дизентерия, и вообще такую заразу подцепить можно, что наши врачи и не слышали о такой.

– Когда же это Вы, старший лейтенант, руководя комсомолом повоевать успели? – ехидно поинтересовался Палий.

– Ты, сержант, не сильно заговаривайся! Что распустился в Хайратоне? – нарочито строгим голосом одернул Палия Стоцкий и уже спокойнее добавил, – я же не все время секретаремкомитета ВЛКСМ был, в Союзе артиллерийским взводом командовал и здесь довольно долго довелось.

– А Вы свое первое боевое крещение помните? Расскажите, – Иващенко снова стал нормальным жизнерадостным парнем.

– Конечно, помню, но рассказывать неинтересно, ты лучше за дорогой следи.

– Ну, расскажите, интересно, – поддержал просьбу водителя сержант.

– Ладно, – Стоцкий махнул рукой, – слушайте, коли интересно. – Служил я тогда в Кундузе в артиллерийском полку командиром взвода. Без году неделя как приехал, а тут нашу батареюотправляют на боевую операцию. Наша задача пехоту сопровождать, огнем поддерживать и "духов" из кишлаков вышибать. Служил я на ГРАДах, Знаете, как военная "катюша", толькопоновее (бойцы дружно кивнули). На базе Урала реактивная установка из сорока стволов. Классная кстати техника, как "шмальнет" своими 40-ка "сигаретами летающими" так никому малоне покажется. И стреляет точно, и машина хорошая. Ехали мы в колонне примерно как сейчас, только техника вся боевая, жара, пылища кругом столбом стоит. Внезапно где-то стрелять начали, колонна сразу по тормозам и все стали палить из всех видов оружия в одну сторону. Кто откуда стреляет – ничего не видно, не понятно.

Я из машины выскочил, автомат взял перед собой, как в кино показывают, ногу отставил и тоже давай туда палить. Перед моим Уралом радийный ГАЗ-66 стоял с будкой, а перед нимБТР с пехотой, солдат на броне человек шесть сидело.

Вдруг смотрю, пехоту с брони как ветром сдуло, глазом моргнул, а они уже все под БТРомлежат, и по броне что-то чиркнуло, видно по слою пыли. Водителем у меня был сержант Дагаев,чечен, отличный парень, все у него всегда на "5" балов – и сам, и машина. Так вот он меня за рукав схватил, тянет под машину и кричит: "Пули, смотрите!". А метрах в трех перед машиной: "фьюить-фьюить" – в пыли фонтанчики пляшут. Мы с ним из-за колеса Урала выглядываем, а за дорогой, метрах в двухстах какие-то мужики бегают. Одеты не по-нашему. Дагаев кричит: "Вот духи, туда стреляем". Я как на курок нажал, так за два раза весь магазин и выпустил.

– Ну и как попали в кого-нибудь, – Иващенко аж от дороги отвернулся.

– Смотри куда едешь, – заорал Стоцкий, увидев совсем близко номер переднего ЗИЛа и, качнувшись от резкого торможения, продолжил. – Да кто его знает. Ни фига ж не видно, кто в когопопал. Может и я попал, а главное, что в меня не попали. Духов было немного, разметали их быстро. Сели в машину, стали осматривать кабину, смотрю, Дагаев как-то вроде побледнел ипоказывает пальцем дырку в задней стойке кабины с моей стороны. Маленькая такая, аккуратная дырочка, пулей пробило. Это она из кабины вылетела. Искали-искали входное отверстие -так и не нашли. Видимо, влетела шальная через открытое окно водителя и наискосок через кабину в заднюю стойку вылетела. В аккурат бы нам обоим с ним и досталось!

– А дальше что?

– Да все нормально! Дагаев, спасибо ему огромное, благополучно отслужил и уволился, уже, наверное, год как дома, а я, как видите, тут живой и здоровый.

– Далеко еще до Пули-Хумри, товарищ старший лейтенант, долго ехать?

– Недалеко, скоро приедем, не горюй, солдат! К ужину не опоздаешь, а пока надо бы сухариков или галет из сухпайка пожевать. Давай, Палий, пошурши в вещмешке, что нам в дорогувзводный собрал.

Проезжая через очередной кишлак "колонна немного замедлила движение. Хотя в стенах местами зияли рваные "раны", опаленные дыханием войны, в погожий весенний денек жизньшла своим чередом. Вдоль дороги весело журчал арык, питающий мутной холодной водой все живое. В этом арыке бородатый мужик в тюбетейке набирал воду для мытья тут же стоящейлегковушки "Тойоты", молодой парень поил ишака, плескалась визжащая ребятня, набирала воду в древний медный чайник закутанная до пят в паранджу афганка.

– Видишь, Иващенко, вода для Афгана – жизнь, дороже золота. Но нам ее пить нельзя, помрем. Можно только ту, что из части взяли, – важно прочавкал набитым сухарями ртом Палий исделал большой глоток из белой пластмассовой солдатской фляги. Ее потертый хэ-бэшный чехол был мокрым, чтобы влага, испаряясь, остужала воду во фляге.

– На, хлебни, дружище, только осторожно, лошадь не задави. Стройный, изящный, небольшой конек под деревянным седлом вез толстого важного мужика в чалме и полосатом халате. Заним, доставая растопыренными ногами до земли трусил на ишаке худой долговязый парень, таща сзади в поводу другого навьюченного ишака. Огромные тюки, из-под которых торчалитолько ослиные уши и хвост, казалось, неизбежно должны были раздавить его, однако выносливое животное исправно тянуло ношу.

– Товарищ старший лейтенант, анаши не хотите, может, купим? – хитро улыбаясь, Палий показал на стоящего у дороги пацана лет пяти.

Маленький бритоголовый мальчишка вряд ли знающий хоть одну букву, в протянутой вверх руке держал несколько темно-зеленых, похожих на пластилиновые палочек. В другой ручкеюный наркоторговец зажал солидную пачку афганских денег.

– Командир, чаре, чаре бери! Чо есть, чо надо? Бакшиш давай! – орал маленький наркодиллер, улыбаясь до ушей.

– Ты что, Палий, совсем обалдел от сладкой жизни? Вот погоди, приедем в батальон, я тебе устрою анашу, – рявкнул старлей.

– Да что Вы, что Вы, я же пошутил. А если честно, Вы пробовали чаре курить?

– Ты что, прокурор, что ли, чтобы допросы устраивать? А если честно, то не пробовал, я ведь некурящий. Если б курил, то может, разок и попробовал бы.

– А я пробовал, отрава редкая. Когда покурил, так ничего вроде, интересно, а потом так фигово было, не хочу больше, – вмешался в разговор Иващенко, – только вы не говорите никому,ладно?

– Я то не скажу, но вообще-то многие пробовали, да и покуривают втихую. Думаете незаметно? У комбата все переписаны. Наркомания – это болезнь, поймите, жизнь свою молодуюгубите, сжигаете. Один косяк потянул, другой, третий, пятый и пошло-поехало, засосало. Ты, Иващенко, не помнишь, а Палий должен знать Мартова, солдата из первой роты. Худющийбыл как кощей бессмертный. Ничего ему поручить нельзя было, только в наряд по кухне и ходил, так он и там отличился. Обкурился до чертей полосатых и убежал на пост боевогоохранения. А там два олуха – сержант и солдат вместо того, чтобы связать его да вызвать подмогу, помогли ему еще один косячек забить, раскурили на троих. Этим-то двоим еще ничего, аМартов совсем обалдел. В столовой его хватились, сержант за ним на пост побежал. Так Мартову видно показалось, что "духи" наступают, автомат схватил, затвор передернул, визжит: "Невходить, всех поубиваю!". Вход в землянку вместо двери брезентовым пологом был занавешен. Сержант за пологом стоит, его уговаривает, автомата ему не видно. Слушает, утих вродезабияка. Только-только ногу через порог переставил, а Мартов взял и шарахнул ему прямо в ступню. Хорошо еще хоть не сильно задел. Сержант бедняга так на задницу и упал. Кричит отболи, кровь из ноги хлыщет, те двое с поста рты пооткрывали, оторопели. Мартов кровь как увидел, видно шарики в голове закрутились, автомат бросил и ходу из землянки куда глазаглядят. А глаза-то от наркоты мутные, так он и побежал вместо батальона в другую сторону. Как раз на минное поле выскочил. Но не зря видно в учебке саперному делу учился, увиделмины под ногами, а может и клацнула какая-нибудь. И везет же дураку – ни одна мина не взорвалась. Мины правда были там противопехотные, самые простые, скворечники деревянныеиз двух коробок – одна в другую вставляются, а крышка во взрыватель упирается. Такие еще пионеры при дедушке Сталине делали. Их еще к тому же и дождями повымывало, все коробкинаружу торчали. Мартов до середины минного поля добежал, протрезвел видно от страха окончательно, уселся на землю, заплакал и стал звать на помощь. Так там и сидел пока на БТРе заним не приехали, а одно колесо на мине все-таки взорвалось. Вот так с наркоманами бывает, судили его потом, сидит теперь и лечится принудительно.