— Применением для шифровых записей каталогов нот или граммофонных пластинок. В таких каталогах обычно против каждого названия имеется свой номер, при чем число таких номеров очень значительно. Эти номера и служили в качестве шифра.
— Записыванием, якобы, рукописных нот на нотной бумаге. Ноты имели значение по азбуке Морзе и другим кодам.
— Записями кривых температур больного.
— Отправлением за границу человека, обладавшего данными, которые соответствовали коду. Так, например, количество имевшихся при нем денег, костюмов, сорт материи, цвет ее, количество воротников, платков, число чемоданов и свертков, приметы, возраст и т. п., - все это, вместе взятое, давало тысячу возможностей для применения условного кода. Иногда этот человек и не знал, что он является "живым кодом".
Можно было бы привести бесконечное количество таких примеров. Изобретательность немцев в этом отношении была безгранична и проявлялась в самых различных и неожиданных областях. Так, в Париже во время войны была арестована немка, переписывавшаяся со своей подругой в Голландии. В своих письмах немка эта с восторгом описывала всевозможные эпизоды из жизни разных птиц. Расследование установило, что таким способом она пересылала сообщения о результатах бомбардировки Парижа германскими цеппелинами[92].
Во время войны английской контрразведке удалось совершенно случайно натолкнуться на такой прием германских разведчиков.
Два офицера германского флота пробрались под видом торговцев сигарами в Англию. Оба они пользовались иллюстрированными каталогами сигар, как условным кодом, по которому пять сортов сигар, соответствовали пяти типам военных судов. Так, например, очень толстые сигары соответствовали броненосцам, толстые и средние — разным крейсерам, мелкие — истребителям и миноносцам, самые тонкие — подводным лодкам. Оба офицера порознь объезжали Англию и обо всем виденном сообщали в Голландию по телеграфу следующим образом:
"Гарвич. Прошу прислать 1200 гаванна № 2, 600 № 3 и 2000 пол-Корана. Это обозначало:
— "В порту теперь находятся: 12 броненосных крейсеров, 6 легких крейсеров и 20 подводных лодок".
На западном фронте во время войны не было никакой возможности послать по почте письмо из прифронтовой полосы без цензуры. Достаточно же было малейшего подозрения со стороны цензуры, чтобы письмо было направлено в лабораторию и, таким образом, агент мог провалиться. Нельзя было также перевозить при себе письма из прифронтовой полосы в тыл, ибо проезжавшие обыскивались самым тщательным образом. Лишь офицеры не подвергались обыску. Этим обстоятельством пользовалась германская агентурная служба. Французская контрразведка знает много случаев, когда разные молодые женщины под всевозможными предлогами просили уезжавших с фронта в Париж офицеров довести до Парижа их письма и опустить в почтовый ящик. (Письма, адресованные в Париж и опущенные там же в ящик, как местные, цензуре не подвергались). Есть данные, что в этом отношении "прекрасный пол" пользовался большой услужливостью со стороны французских офицеров. Так, например, известен случай, когда один английский офицер привез из Италии в Париж в своем автомобиле американскую артистку, подозревавшуюся французской и английской контрразведками в шпионаже и высланную перед этим из Франции.
Особое место в приемах связи германской разведывательной службы занимала тайнопись.
В первое время войны немцы применяли примитивные химические тайнописи (слюна, вода, сухое перо, лимонный и луковый сок и т. д.), поручая такие способы сообщения неиспытанным и непроверенным агентам, и тем, которых они по тем или иным соображениям находили необходимым провалить. Проверенные и ценные агенты снабжались более сложными химическими средствами, основанными на сложных химических составах, действовавших или в качестве чернил, или в качестве проявителя. Эти смеси составлялись и изучались в германских научных лабораториях профессорами-химиками. Имея возможность привлечь к этому делу высококвалифицированных специалистов, германская разведывательная служба извлекла из этого сотрудничества большую пользу, хотя, с другой стороны, оторванность этих ученых от практической разведывательной работы нередко мешала возможности применения самых ценных их изобретений. Так, например, профессором Гаусманом был изобретен химический состав для тайнописи. Его нужно было перевозить при помощи пропитывания им белья. На белье же должна была вестись запись донесения. Оказалось, однако, что такая тайная запись не выносит прикосновения тела. Поэтому идея иметь при себе скрытое донесение и средство для писания и проявления в таком, невинном, обиходном предмете, как носовой платок — оказалась непригодной.
А между тем, целый ряд агентов германской разведывательной службы был специально обучен употреблению этой тайнописи, причем руководители некоторых агентурных организаций даже командировались специально для ее изучения в Берлин.
Больше того, несмотря на указанные недостатки изобретенного Гаусманом состава, германская разведывательная служба продолжала им пользоваться, чем и погубила часть своих агентов. Так, например, французская контрразведка после долгого наблюдения установила, что часть багажа заподозренных лиц (белье, и, главным образом, носовые платки) тщательно оберегалась их владельцами. Наконец в июле 1917 г. один из таких платков был перехвачен французской контрразведкой. Исследование платка было поручено парижской лаборатории судебной экспертизы. В результате трехмесячных опытов, по словам директора парижской лаборатории судебной экспертизы, был раскрыт, не только данный химический состав для тайнописи, но и проявитель к нему. Благодаря этому открытию, французской контрразведке удалось раскрыть и арестовать около 10 агентов германской разведывательной службы.
Для тайнописи применялись также составы металлических или органических солей. Против действия йода, нагревания и т. д. эти составы обеспечивались погружением в аммиаковый раствор и проявлялись только определенным химическим реактивом. Однако и эти составы были раскрыты французскими химиками.
Составы тайнописи перевозились и хранились в кусках туалетного мыла, в разных водах и проч.
Французской контрразведке стал известен также состав тайнописи, который германские агенты перевозили и хранили в носках и шнурках от ботинок. В этом составе было обнаружено присутствие органических частей серебра. Состав этот был настолько силен, что достаточно было наличия его в носке в количестве нескольких миллиграммов, чтобы при погружении носка в стакан воды получилась готовая жидкость для писания.
Проявитель этой тайнописи был основан на электрохимическом процессе. Письмо, написанное этим составом, погружалось в раствор другого металла, электротипно действовавшего на первый, благодаря чему написанное становилось видимым.
Обычно, сверх писем, написанных тайнописью, писалось простым карандашом или простыми чернилами письмо частного или коммерческого характера и самого невинного содержания.
Также писались тайнописью донесения на чистых местах газет и журналов, особенно на цензурных "плешах".
Парижская лаборатория судебной экспертизы за время войны подвергла исследованию 1652 письма и документа, написанных тайнописью, и 263 предмета, пропитанных разными химическими составами.
За время войны стало также известно, что германская разведывательная служба имеет химический состав, которым можно писать на теле человека. Поэтому французская контрразведка очень тщательно занималась исследованием кожи людей, проезжавших границу и вообще заподозренных в шпионаже. На этой почве случилось много комичных сцен. Так, например, один раз на границе вышел казус с молодой французской артисткой. В ожидании своей очереди быть осмотренной она воспользовалась вагонной уборной. Когда же ее начали осматривать, на известной части ее тела оказались какие-то неясные знаки. Начатое проявление известными реактивами никаких результатов не дало. Сама же она клялась, что ни к какой тайнописи отношения не имеет. В конце концов, выяснилось, что, войдя в уборную, она подложила на сиденье бумажку, исписанную копировальными чернилами. Они-то и оставили отпечаток.
