Натали де Рамон
Ах, Мишель, Мишель!.
Моей испанской подруге Аманде Грис
Глава 1, в которой я абсолютно уверена
— Ты уверена?
— Абсолютно! Понимаешь, это было как щелчок: раз — и загорелась иллюминация.
— Ну…
— Ничего не «ну-у-у». Вот. — Я положила на стол визитную карточку и пододвинула ее подруге. — Убедись сама.
— Струнный квартет «Экипаж», — прочитала Эдит и хмыкнула, пожав плечами. — Что тут особенного? Наверняка просто новая клиентура твоего Мишеля.
— Во-первых, мой Мишель в жизни не имел ничего общего с богемой. Ты прекрасно знаешь, что он занимается исключительно исками промышленных корпораций. Во-вторых, он терпеть не может классическую музыку, ведь не даром в оперу я всегда хожу только с тобой. В-третьих, дорогая, лучше взгляни, что и как написано на обороте.
Эдит перевернула визитку, и то обстоятельство, что она округлила глаза, весьма порадовало жену специалиста по корпоративным искам.
— Имя «Мадлен» и телефонный номер. Написано от руки. Карандашом, — сухо констатировала Эдит, как если бы диктовала полицейский протокол, и добавила уже со старательным сочувствием в голосе: — Может быть, ты все-таки торопишься с выводами, подруга?
— Здрасьте, приехали! А кто учил меня, что телефоны любовниц мужчины всегда записывают как бы небрежно и без фамилии?
— Я имела в виду записную книжку, а это — всего лишь какая-то визитка. Мало ли что кто-то нацарапал карандашом на обороте?
— Ой, пожалуйста! Не заступайся за Мишеля, ты же сама убедила меня порыться в его карманах, в записной книжке…
— А что мне оставалось делать? — обиженно перебила Эдит. — Забыла, в каком состоянии ты была тогда? Разве я могла спокойно смотреть на твои муки? Естественно, я и посоветовала убедиться сначала и уж потом предъявлять Мишелю ультиматум.
— Да не собираюсь я предъявлять ему какие-то там ультиматумы! Я люблю Мишеля!
— Тогда терпи…
— Еще чего!
— Значит, разведись…
— Ага, чтобы одной поднимать сына, пахать день и ночь, как ты, и не знать, куда деть себя в выходные?
— По выходным я вожу экскурсии!
— Вот именно. Работаешь. А я не намерена. Кажется, даже в Библии нигде не сказано, что женщина должна «зарабатывать хлеб свой в поте лица своего»?
— Богословский диспут? А как насчет «рожать в муках»?
— Я как раз предполагаю сделать это месяцев через шесть.
— Что? — Эдит близоруко сощурила глаза.
— То. Родить. У меня срок двенадцать недель.
— А… А Мишель знает?
— Нет. — Я встала и прошлась по кухне. — Хочешь еще кофе?
— Хочу, — не сразу ответила Эдит. — Жалеешь, что сказала?
— Может быть.
— То есть ты сама еще не решила окончательно?
— Дело не во мне, Эдит. А в моем организме. Я не знаю, чего ждать от него в этот раз. Как-никак мне уже почти сорок.
— И после двух выкидышей подряд ты продолжаешь экспериментировать? Мишель едва справился с теми потрясениями. Он так переживал!
— Мишель? — вспылила я. — Тебя тронули переживания моего мужа? А то, как через это прошла я? Что пережила я?
— Милая моя! Ты — героиня! Ты — фантастическая женщина! — Эдит порывисто вскочила и прижала меня к себе.
Это было так неожиданно — обычно Эдит не выносит никаких объятий и сантиментов, — что я, неловко дернув локтем, опрокинула на нее кофейную чашку.
— Ох, извини, Эдит! Я тебя не обожгла? Кажется, испортила твою любимую блузку…
— Пустяки. — Она принялась изучать рукав. — Подумаешь, капля!
— Если это капля, то я — турецкий султан. — Пятно размером и очертаниями напоминало грушу.
Коричневую грушу на бежеватом поле… Эдит любит природные светлые тона и классические фасоны. Да и вообще, во вкусе ей не откажешь. Даже в студенческие годы, когда мы все одевались с нарочитой небрежностью и преимущественно в черное как люди искусства — мы ведь учились искусствоведению в Сорбонне, — Эдит в своих пастельных нарядах классического кроя казалась последним персонажем Прекрасной эпохи [1]. Эдакая безмятежная наследница миллионов, только что сошедшая с борта белоснежной яхты, дабы скуки ради прогуляться по парижским салонам, развлечь себя новыми безделушками от Картье, шляпкой от Коко Шанель, да еще парой полотен Пикассо или Матисса и тут же забыть о них…
Правда, в отличие от гардероба представительницы Белль-эпохи, туалеты Эдит всегда можно было пересчитать по пальцам одной руки. Например, эту пострадавшую блузку она носит последние года три, а то и все пять, если мне не изменяет память. Лично я не способна на такое. После первой же стирки даже в самой бережной стиральной машине вещи годятся, на мой взгляд, разве что для благотворительного базара. Но только мои вещи, а не вещи Эдит. Хотя она по-прежнему одевается в самых дешевых магазинах. Нарядись в это я, меня бы приняли за нищенку, а на Эдит любая тряпка выглядит «от кутюр»…
— Лучше замыть сразу, — виновато предложила я. — Снимай. Это же кофе.
— Да ну, — заупрямилась Эдит. — Старая блузка. — Она промокнула пятно салфеткой. — Что с ней возиться? Высохнет. Да и под жакетом не будет видно.
Тем не менее я настояла. Увела ее в ванную и в качестве компромисса — снять блузку Эдит категорически отказалась — начала замывать пятно под краном.
— Слушай, — спросила она, — а ты уже звонила по этому телефону?
— Нет. О чем мне говорить с этой Мадлен?
— Так, может, никакой Мадлен и не существует? Мало ли что это за номер?
Я вздохнула. Рукав ее блузки от моих стараний сделался мокрым до локтя.
— Нет, правда, — не унималась Эдит. — Мало ли откуда взялась эта карточка?
— Перестань. Слышала уже: «мало ли кто, мало ли что», — передразнила я. — У такого аккуратиста, как мой Мишель, ничего случайного в бумагах быть не может. Это побриться он может забыть. А что касается бумаг — то будь спокойна! У него в книжке даже твой телефон значится именно под твоей фамилией.
— Но ведь ты же не думаешь, что я его лю…
— Да ладно, подруга, — улыбнулась я. — Не принимай на свой счет. Я просто так сказала, для примера. И все визитные карточки клиентов у него аккуратненько разложены в визитнице. А эта была втиснута в бумажник под пластиковые кредитки.
— Ну, ты просто комиссар Мегре!
— Лучше скажи: престарелая миссис Марпл. Ладно. — Я вгляделась в мокрый рукав. — Вроде пятно сошло. Подсуши полотенцем. — Я протянула ей указанный предмет. — Ну и что мне теперь делать?
— В смысле? — Эдит небрежно промокнула рукав, и мы вернулись в кухню. — Разводиться ты не хочешь, значит, как ни крути, остается терпеть!
— Да не собираюсь я терпеть! Сколько можно говорить об одном и том же?
— Так чего же ты хочешь?
— Избавиться. — Я постучала ногтем по карточке струнного «Экипажа». — Избавиться от этой Мадлен.
— Но, может быть, ее нет!
— Пожалуйста, Эдит, довольно. Прямо как заезженная пластинка. Одно и то же, одно и то же… Я всегда стараюсь помочь тебе. Когда ты вояжируешь с экспозицией Лувра, твой сын перебирается к нам. А сейчас мне нужна помощь. Понимаешь, мне! — Я ткнула пальцем в грудь и чуть не сломала ноготь. — И прошу тебя помочь! Кого мне просить еще?
— Помочь?.. Как?.. Поговорить с Мишелем? Пристыдить? Заставить взяться за ум?
— Ну, и это тоже. Если бы ты не поговорила с ним тогда, четыре года назад, я не знаю, чем кончилась бы та эпопея.
— Да ладно, Полин, не преувеличивай мои заслуги… — Эдит уставилась на мокрый рукав и принялась разглаживать его ладонью.
— Не скромничай. На твоем месте я бы давно открыла частную практику по делам семьи. Ты — великий психоаналитик. Но дело не только в этом. Я тебя прошу: позвони!
— Мадлен? — Эдит продолжала тщательно гладить рукав.
— Не президенту же?
— И что я скажу ей? — Она не отрывалась от своего занятия. По-моему, демонстративно, чтобы я чувствовала свою вину за облитую так некстати блузку. В жизни не поверю, чтобы ее столь категорично не интересовала моя потенциальная соперница.