Земля Кики, на которой предприимчивые немцы осуществляли своё странное строительство, была в холмистой местности. Поэтому проект «Mothership» располагался на четырёх ярусах, соединённых бетонной лестницей. В самом низу находились два домика, построенных в виде полусфер, к каждому из которых присоединялся такой же круглый санузел. Дверные проёмы представляли собой полукруглые арки. Их, а также внутреннюю поверхность санузлов, планировалось покрыть мозаикой силами волонтёров. В домике слева стояла циркулярная пила, а ещё там находились запасы кафельной плитки. В домике справа не было ничего, кроме мешков с цементом. На том же ярусе находилось ещё одно строение с полукруглыми стенами, но плоской крышей, а в нем — двухъярусная кровать, которую занял француз Адриан. Выше находился самый большой дом, в котором помимо просторного зала были две комнаты и душевая. Одну из комнат захватили мы, а вторую оккупировала собака по имени Сюзи, которая, в отличие от волонтёров, на проекте жила постоянно. Каждая из этих двух комнат была соединена с душевой, но двери были только в планах. Поэтому пришлось завесить все проходы затхлыми одеялами, иначе пользоваться унитазом смогли бы лишь эксгибиционисты. Имелась в доме и мини-кухня с холодильником и газовой плиткой, на которой добровольцы готовили себе еду из продуктов, привезённых Марко из города.
На самом верхнем ярусе находилось ещё два круглых домика, точно таких же, как в самом низу. В том, что слева, было пусто и очень грязно, но пивные бутылки, скособоченная кровать и позабытая зубная щётка свидетельствовали о том, что здесь когда-то жили волонтёры. В домике справа теперь располагался американец Джон, так как в санузле имелась большая ценность — функционирующий унитаз, а их было всего два на весь проект. Впрочем, из-за постоянно идущих дождей вокруг кровати образовывалась лужа, но так как самую лучшую комнату уже захватили мы, выбор был очевиден: лучше лужа, чем собака или отсутствие поблизости унитаза.
Ещё выше располагалось подобие огорода, в котором хаотично росли незнакомые нам кусты. В будущем это буйство сорняков планировали превратить в сад, причём обязательно органический. Понятное дело, что где йога с медитациями, там и «органик», а там и до вегетарианства с его строгим братом веганством рукой подать. Но Марко, как и его друг Оливер, с садоводством были знакомы весьма поверхностно. Так что будущий органический сад всё ещё ждал волонтёров-энтузиастов. И судя по всему, будет ждать долго. Мешки с пустыми бутылками свидетельствовали о том, что большая часть бывших здесь добровольцев скорее интересовала выпивка, нежели органическое земледелие.
Стройка как образ жизни.
В первый день мы успели только выстирать москитную сетку, а также выбрать лучшие простыни и наименее затхлые подушки, приспособив свои футболки заместо наволочек. Потом приехали французы, прихватив с собой двух девушек, и стали устраивать вечеринку. Для нас, непьющих и некурящих, это событие интереса никакого не представляло. Все остальные во главе с Марко, приторговывавшим марихуаной, очень быстро пришли в неадекватное состояние. Правда, девушки из осторожности старались сохранять трезвость, но это удавалось им с большим трудом. Гуляки буйствовали до пяти утра, пока трезвенники пытались уснуть в соседней комнате, и если бы не тот факт, что большая часть тусовки на следующий день должна была уехать, мы бы уже собирали вещи. Несколько скрасило вечер мясо на решётке, которое мы поджарили сами, прогнав накуренного Марко подальше от огня. Пока он медитировал на тлеющие угли, соседская беременная собака успела стащить несколько кусков говядины.
Наутро французы с помятыми лицами сели на свои мопеды и уехали, оставив меня с Пашей, а также Джона и Адриана вчетвером. Бардак на кухне перешёл по наследству. Особенно обидно было отмывать стол, липкий от фруктов, которыми они пытались лечить похмелье с утра. Хотя в целом беспорядок не являлся следствием действий одних лишь французов и простирался гораздо дальше и шире, вплоть до будущего органического огорода. Предыдущие добровольцы, видимо, тренируясь в медитациях, оставили несколько матрасов на улице. Под проливными дождями они благополучно сгнили, и Джон оттащил их, тяжёлые, разбухшие от воды, на помойку. Основным фронтом работы для всех была мозаика, и поэтому кусочками битой плитки было завалено всё вокруг. Паша вымыл полы в большом доме, а я вымела листья снаружи и окатила лестницу водой из шланга. Адриан тоже что-то делал, хотя в основном курил вонючие сигареты и прихлёбывал пиво. Как и большинство встреченных нами за всё путешествие французов, его отличало две вещи: неспособность внятно изъясняться по-английски, а также привычка курить собеседникам прямо в лицо. Знакомство с Адрианом оказалось недолгим: через пару дней у бедняги обострилась язва желудка. Убедить его в том, что рвота с кровью это серьёзно, оказалось непросто, но Марко всё-таки сумел отвезти француза в госпиталь, где тот и остался лежать с температурой под капельницами. К язве присоединилась бактериальная инфекция. Через некоторое время Адриан отправился автостопом в Лаос. Полная неосведомлённость в вопросах медицины и здоровья оказалась третьей чертой, характерной для всех встреченных нами в французов, но об этом мы узнали только через месяц в Камбодже.
Проводив Адриана, мы остались втроём с Джоном. Марко большую часть времени проводил в Чианг Мае, работая в хостеле имени Кики. Сама Кики частенько навещала родственников неподалёку от проекта «Mothership», но к волонтёрам заходить не желала: глядя в её стальные глаза, мы понимали, что тайка в гробу видала забавы Марко и Оливера, и наверняка уже жалеет, что отдала землю под такие непотребства. Проект затянулся, требовал много денег, а пользы никакой не приносил. Конечно, волонтёры покупали марихуану у Марко, но зато мозаику клали вкривь и вкось, а ещё их приходилось кормить. Так что большую часть времени мы были предоставлены сами себе, тем более что вокруг было достаточно незаполненных мозаикой поверхностей. Конечно, многое уже было сделано или находилось на стадии завершения. Один из санузлов почти полностью выложили кусочками белой и чёрной плитки, и по кругу комнаты сменялись все фазы луны. Арки над входом в верхние домики изображали подводные сцены, а в центральном санузле большого дома на стене красовались цветастый хамелеон, человеческая голова, демонстрирующая мозг, а также грудастая женщина, восседающая в позе лотоса. Более или менее законченные изображения находились в каждом домике, и тем не менее пустого пространства пока что было больше.
Утром мы брали молотки, клещи и кафельную плитку подходящих цветов, сообща замешивали цементный раствор и спокойно работали до обеда. Художники, побывавшие на проекте, оставили контуры рисунков, которые следовало заполнять кусочками цветной плитки согласно их пометкам. Убедившись, что мозаика требует большей аккуратности, чем была присуща каждому из нас, мы постепенно оставили попытки работать на сферических поверхностях, сосредоточившись целиком и полностью на заборе. Эта бетонная конструкция номинально отделяла участок Кики от соседского, не являясь притом серьёзной преградой. Если в санузлах рисунки были сложными, и с ними до нас работали настоящие мастера, то забор был гораздо более простым и абстрактным, а потому с ним справлялся даже Джон, развитой тонкой моторикой рук не отличавшийся в силу многолетней привычки к курению марихуаны и употреблению разных наркотиков.
Укладывать мозаику сродни медитации.
Джону было тридцать восемь, и он был родом то ли из Калифорнии, то ли из Колорадо. Возраст Джона поставил нас в неловкое положение, так как выглядел он гораздо старше Паши, а сам внезапно оказался младше — после того, как кто-то из нас ляпнул, что Джон здесь самый возрастной персонаж. Ну нельзя было дать ему с его морщинистым лицом и мешками под глазами меньше пятидесяти. Джон оказался личностью крайне интересной, конечно, если допустить, что все его россказни были правдой. Раньше он занимался продажей кокаина, за что отсидел в тюрьме. Когда-то Джон употреблял и героин, но бросил. Осталась лишь стойкая привычка к курению травы. В Калифорнии Джон периодически подрабатывал на ферме, специализирующейся на выращивании марихуаны. Эдакое агро-волонтёрство, только за деньги и для нелегалов. Срезать созревшие шишки нанимаются люди из Мексики, Бразилии и даже Европы. Каждый работник всегда полностью собран на случай облавы и готов молниеносно скрыться в ближайших кустах.
