– Я думаю, этого вполне достаточно, – поклонившись ей, резюмировал Дениадор. – Вы достаточно привлекательны, чтобы вовсе не иметь имени.

Все рассмеялись.

– Я слышал о вас, доктор Пелорат, хотя мы никогда не переписывались, – продолжил Дениадор. – Вы из Академии, не так ли? С Терминуса?

– Да, доктор Дениадор.

– А вы – Советник Тревайз. Я, вроде бы, слыхал, что недавно вас исключили из Совета и выслали. Правда, я не понял и вряд ли пойму, почему.

– Не исключили, сэр. Я все еще член Совета, хотя и не знаю, когда смогу вернуться к своим обязанностям. Меня не выслали, а послали с миссией, касательно которой мы хотели бы проконсультироваться с вами.

– Чем смогу – помогу, – улыбнулся Дениадор. – А божественная леди? Она тоже с Терминуса?

– Неважно, откуда она, доктор, – быстро вмешался Тревайз.

– О, как, наверное, прекрасен этот мир – «Неважно-откуда», если все там так красивы. Но так как двое из вас из столицы Академии, Терминуса, а третья – хорошенькая женщина, невесть откуда, как случилось, что Мица Лайзалор, известная своей нелюбовью к чужеземцам, так радушно препоручила вас моим заботам?

– Думаю, – сказал Тревайз, – это была попытка избавиться от нас. Чем скорее вы поможете нам, тем раньше мы покинем Компореллон.

Дениадор с интересом уставился на Тревайза, просияв улыбкой, и сказал:

– Конечно, энергичный молодой человек, такой, как вы, например, мог привлечь ее, откуда бы ни был родом. Ей неплохо удается роль холодной весталки, но играет она все же с толикой фальши.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – холодно промолвил Тревайз.

– Тем лучше. При посторонних, по крайней мере. Но я – скептик и профессионально не расположен верить в то, что лежит на поверхности. Вернемся к делу, Советник. В чем состоит ваша миссия? Позвольте мне узнать, смогу ли я помочь вам?

– Это вопрос к доктору Пелорату.

– У меня нет никаких возражений. Итак, доктор Пелорат?

– Если говорить откровенно, уважаемый доктор, – начал Пелорат, – я всю сознательную жизнь пытался подобраться как можно ближе к основному ядру утверждений, касающихся планеты, где возник род человеческий; и меня послали в путь с моим добрым другом Голаном Тревайзом – хотя, если быть точным до конца, мы тогда были едва знакомы, – чтобы найти, если удастся… э-э… Старейшую, как я полагаю, вы называете ее.

– Старейшую? – переспросил Дениадор. – Я так понимаю, вы имеете в виду Землю?

У Пелората просто-таки отвисла челюсть. Затем он сказал, слегка заикаясь:

– У меня создалось впечатление… то есть мне дали понять… что никто не…

Он довольно беспомощно оглянулся на Тревайза.

– Министр Лайзалор сказала мне, что этим словом не пользуются на Компореллоне, – пояснил Тревайз.

– Вы хотите сказать, что она изобразила вот это? – Рот Дениадора скривился, нос сморщился, и доктор, энергично выбросив руки вперед, скрестил по два пальца на каждой руке.

– Да, – подтвердил Тревайз. – Именно это я хотел сказать.

Дениадор откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

– Ерунда, джентльмены. Мы делаем это по привычке; в глубине сознания, правда, кто-то может воспринимать это серьезно, но: в общем, это не имеет значения. Я не знаю ни одного компореллонца, кто не мог бы сказать «Земля» с досады или в испуге. Это наиболее распространенное ругательство.

– Ругательство? – почти шепотом переспросил Пелорат.

– Бранное слово, если вам так больше нравится.

– Тем не менее, – сказал Тревайз, – Министр очень расстроилась, когда я произнес это слово.

– Ну да, она же горянка, это понятно.

– Что это значит, сэр?

– То и значит: Мица Лайзалор родом с Центрального Горного Хребта. Дети из тех мест воспитываются в так называемом «старом добром духе», что означает; какое бы блестящее образование они ни получили, вы никогда не сможете отбить у них привычку скрещивать пальцы.

– А вас слово «Земля» совсем не задевает, не так ли, доктор? – поинтересовалась Блисс.

– Не совсем так, милочка. Я – скептик, только и всего.

– Я знаю, что означает слово «скептик» на галактическом стандарте, – сказал Тревайз, – но что понимаете под ним вы?

– То же самое, что и вы, Советник. Я принимаю только то, что вынужден, если имеются разумные и достоверные доказательства, и все принятое на веру служит для меня истиной до появления новых доказательств. Такое мировоззрение не придает нам, скептикам, популярности.

– Почему же? – спросил Тревайз.

– Мы обречены на непопулярность. Вы можете представить себе мир, где люди не предпочитают удобную, приятную и твердую веру, пусть нелогичную, холодным, пронизывающим ветрам неуверенности? Не нужно далеко ходить, ведь вы же верите в План Селдона? Ведь верите – без доказательств?

– Да, – сказал Тревайз, рассматривая кончики своих пальцев, – я тоже привел этот довод вчера в качестве примера.

– Могу я вернуться к предмету разговора, дружочек? – вмешался Пелорат и обратился к Дениадору: – Что известно о Земле такого, что может принять скептик на веру?

– Очень мало, – сказал Дениадор. – Мы можем предположить, что существует единственная планета, на которой развился род человеческий. Ведь совершенно невероятно, что существа, настолько похожие, что могут давать потомство друг от друга, могли независимо развиться на разных планетах или хотя бы на двух. Эту планету-праматерь мы называем Землей, На Компореллоне общепринято убеждение, что Земля находится в нашем секторе Галактики, поскольку миры здесь необычайно древние, и, похоже, издревле заселенные миры были, скорее, ближе к Земле, чем удалены от нее.

– А имела ли Земля какие-либо уникальные особенности, кроме того, что была планетой-праматерью? – спросил Пелорат нетерпеливо.

– У вас есть какая-то догадка? – задал встречный вопрос Дениадор, улыбнувшись.

– Я думаю о ее спутнике, который некоторые называют Луной. Должно быть, он необычен, не правда ли?

– Это основной вопрос, доктор Пелорат. Вы словно читаете мои мысли.

– Я не сказал, из-за чего именно Луна необычна.

– Из-за размеров, конечно. Я прав? Да, я вижу, что это так. Все легенды о Земле повествуют об огромном разнообразии фауны на ней и о ее гигантском спутнике – не то три тысячи, не то три с половиной тысячи километров в диаметре. Огромное разнообразие жизни легко объяснить следствием длительной биологической эволюции, если то, что мы знаем об этом процессе, верно. Гигантский же спутник вообразить гораздо труднее. Ни у одной обитаемой планеты в Галактике нет такого спутника. Большие спутники неизменно сопутствуют необитаемым газовым гигантам. Следовательно, как скептик я предпочитаю не верить в существование Луны.

– Если Земля уникальна обладанием миллионами видов жизни, разве не может она быть уникальна и своим гигантским спутником? Одна уникальность могла породить другую.

– Я не понимаю, – продолжал улыбаться Дениадор, – как существование миллионов видов на Земле могло сотворить гигантский спутник из ничего.

– А вы взгляните с другой стороны – возможно, гигантский спутник мог поспособствовать зарождению этих миллионов видов.

– Все равно не понимаю, как это возможно.

– А что вы скажете относительно истории о радиоактивности Земли? – спросил Тревайз.

– Это общеизвестно: все об этом говорят и все в это верят.

– Но Земля не могла быть настолько радиоактивной, чтобы помешать зарождению жизни и ее поддержанию в течение миллиардов лет. Как же она стала радиоактивной? Ядерная война?

– Это наиболее распространенная гипотеза, Советник Тревайз.

– По тону, каким вы это сказали, можно предположить, что вы в это не верите.

– Нет доказательств, что такая война была. Общая вера, даже тотальная, сама по себе – не доказательство.

– Что же еще могло случиться?

– Нет доказательств, что вообще что-либо случилось. Радиоактивность может быть такой же ни на чем не основанной легендой, как и огромный спутник.

– Такова общепринятая версия, – кивнул Пелорат. – Я собрал множество легенд о происхождении человечества. Многие из них связаны с планетой под названием «Земля». Но у меня нет ни одной компореллонской – ничего, кроме туманного намека на Бенбэли, который явился ниоткуда, – вот и все, что говорят компореллонские легенды.