– Как ты можешь судить?

– Поскольку психоистория действительно работает, Голан. Как бы ты ни изощрялся в логике, она действительно работает.

– А второе требование, – сказал Тревайз, – заключается в том, чтобы люди пребывали в неведении относительно существования психоистории, и тогда знание будущего не извратит их поведения. Но они не пребывают в неведении, вот ведь какое дело.

– Но ведь все знают только одно, что она в принципе существует, дружочек. Это не в счет. Второе требование на самом деле заключается в том, чтобы люди не были осведомлены о предсказаниях психоистории, – и они-таки ничего о них не знают, за исключением адептов Второй Академии, но о них разговор особый.

– И только на этих двух постулатах зиждется вся психоистория? Верится с трудом.

– Не только, – сказал Пелорат. – В ее основе лежат передовые и тщательно разработанные метафизические и статистические методы, Традиционная версия такова: якобы Гэри Селдон изобрел психоисторию, взяв за модель кинетическую теорию газов. Каждый атом и молекула в газе движется настолько беспорядочно, что невозможно вычислить положение или скорость любой из них. Тем не менее, с помощью статистики можно выработать законы, довольно точно диктующие образ поведения в целом. Селдон стремился разработать подобные этим законам обобщенные принципы поведения человеческого общества, пускай и не приложимые к поведению отдельных людей.

– Возможно. Однако люди – не атомы.

– Верно. Человек обладает сознанием, и его поведение значительно сложнее. Существует так называемая свобода воли. Как Селдон справился с этим, я не имею понятия, и уверен, что не смог бы понять, даже если бы специалист-профессионал попытался объяснить – но ему это удалось.

– И все зависит от поведения множества ни о чем не подозревающих людей? Не кажется ли тебе, что грандиозное математическое здание психоистории построено на песке? Если постулаты сформулированы неверно, оно должно рухнуть…

– Не рухнуло же до сих пор.

– …Либо, если постулаты не так уж ошибочны или неадекватны, а просто недостаточно устойчивы, психоистория могла работать без перебоев целые столетия, а потом, по достижении какого-нибудь очередного кризиса, рухнуть – как, собственно, и случилось в эпоху Мула. Или… вдруг существует третий постулат?

– Какой еще третий постулат? – оторопело спросил Пелорат.

– Я не знаю, – сказал Тревайз. – Всякое доказательство может казаться безупречно логичным и элегантным и все-таки содержать скрытые допущения. Может быть, третий постулат как раз и представляет собой допущение, настолько принимаемое на веру, что никто и не думал упоминать о нем.

– Допущение, которое так аксиоматично, как правило, исключительно верно, иначе оно не было бы таким само собой разумеющимся.

Тревайз фыркнул.

– Если бы ты знал историю науки так же хорошо, как и обычную историю, Джен, ты бы понял, как жестоко ошибаешься. Так… Похоже, приближаемся к солнцу Запретной Планеты.

И действительно, в центре экрана сияла яркая звезда – настолько яркая, что компьютер автоматически убавил яркость до такой степени, что все остальные звезды угасли.

Помещения для личной гигиены на борту «Далекой звезды» были компактными, и пользование водой обычно сводилось к минимуму во избежание перегрузки систем очистки. Тревайз строго напоминал об этом и Пелорату, и Блисс.

Но даже в таких условиях Блисс всегда выглядела свежей и чистенькой: ее темные длинные волосы всегда блестели, а ногти были старательно ухожены.

– Вот вы где! – воскликнула она, войдя в рубку.

Тревайз взглянул на нее исподлобья и хмыкнул:

– Где же нам еще быть? Мы вряд ли могли покинуть корабль, а за полминуты нас можно легко найти внутри, даже если ты и не можешь засечь нас мысленно.

– Это всего-навсего форма приветствия, и нет нужды воспринимать ее буквально, как ты прекрасно понимаешь, – сказала Блисс. – Где мы? Только не говори «в рубке».

– Блисс, милая, – сказал Пелорат, подняв руку, – мы внутри планетарной системы ближайшей из трех запретных планет.

Блисс подошла, встала сбоку и коснулась рукой плеча Пелората. Он обнял ее за талию.

– Вряд ли тут так уж запретно, – сказала Блисс. – Никто не остановил нас.

– Планета запрещена лишь постольку, поскольку Компореллон и другие миры второй волны колонизации намеренно прервали отношения с мирами первой волны – Внешними. Если мы сами не чувствуем себя связанными этими запретами, что может удержать нас? – сказал Тревайз.

– Но космониты, если кто-либо из них еще жив, могли также разорвать связь с мирами второй волны. То, что нас не заботит наше вторжение к ним, вовсе не означает, что и им нет дела до нас.

– Верно, – сказал Тревайз, – если они сохранились. Но до сих пор мы даже не знаем, есть ли хотя бы одна планета, на которой они могли бы жить. Пока мы видим обычные газовые гиганты. Их два, и не особенно крупные.

– Но это не означает, что космонитской планеты не существует! – выпалил Пелорат. – Любая обитаемая планета должна быть гораздо ближе к солнцу и меньше по размерам. И очень трудно различить ее в солнечном сиянии на таком расстоянии. Нам нужно совершить микропрыжок к центру системы, чтобы обнаружить такую планету. – Он, казалось, прямо-таки лучился гордостью, говоря как испытанный космический путешественник.

– Если так, – сказала Блисс, – почему бы нам, и правда, не подойти поближе?

– Не сразу, – ответил Тревайз. – Мне необходимо произвести компьютерное сканирование в поисках каких-либо искусственных объектов. Затем мы двинемся вперед скачками – десятком скачков, проверяя все досконально на каждом этапе. Я не хочу попасть в ловушку, как это случилось при первом нашем приближении к Гее. Помнишь, Джен?

– Ловушки, подобные той, могут подстерегать нас хоть каждый день. Та, на Гее, подарила мне Блисс. – Пелорат нежно посмотрел на возлюбленную.

– Ты хочешь сказать, что каждый день надеешься получать по новой Блисс? – ухмыльнулся Тревайз.

Пелорат, похоже, был не на шутку задет, а Блисс с досадой проговорила:

– Дружочек, или как там Пел тебя называет, ты можешь без опаски двигаться гораздо быстрее. Пока я с тобой, ты не попадешь в ловушку.

– Это Гее по силам?

– Определить присутствие чужого сознания? Конечно.

– Ты уверена, что достаточно сильна, Блисс? Думаю, тебе нужно немного отдохнуть, чтобы с новыми силами поддержать контакт с большой Геей. Насколько я могу положиться на твои способности? Вряд ли они такие уж большие на таком расстоянии от источника?

– Сила связи не ослабевает, – вспыхнула Блисс.

– Не обижайся, – сказал Тревайз. – Я просто поинтересовался. Не кажется ли тебе, что быть Геей не так уж хорошо? Я не Гея. Я самодостаточная и независимая личность. Это значит, что я могу улететь так далеко от моей планеты и моего народа, как пожелаю, и все-же оставаться Голаном Тревайзом. Какими бы способностями я ни обладал, они остаются при мне, где бы я ни был. Если бы я был один-одинешенек в космосе, на много парсеков от любого человеческого существа, лишенный какой-либо связи с людьми, не мог бы разглядеть искорку хотя бы одной звездочки во мраке небес, я бы все равно остался Голаном Тревайзом. Пусть бы я не смог выжить и умер, но я бы умер Голаном Тревайзом.

– Один в космосе, вдалеке от всех на свете, ты не мог бы позвать на помощь своих друзей, воззвать к их талантам и знаниям, не похожим на твои. Ты был бы свободен и независим, но страдал бы от осознания своей ничтожности по сравнению с тем, что ты мог бы совершить, оставаясь частью интегрированного сообщества. Ты должен это понимать.

– И все-таки моей ничтожности было бы далеко до твоей. Связь, существующая между тобой и Геей, гораздо сильнее, чем между мной и моими собратьями; эта связь тянется через гиперпространство и требует энергии для своего поддержания, так что ты должна психологически буквально задыхаться в попытке удержать эту связь, наверняка ты должна чувствовать себя ничтожной и одинокой гораздо сильнее, чем я при подобных обстоятельствах.