– Ось вращения планеты наклонена примерно на тридцать пять градусов к плоскости эклиптики, – сказал Тревайз, – кольца расположены в экваториальной плоскости. Так что звездный свет при данном положении планеты отбрасывает тень колец практически на экватор.

– Кольца тонкие, – не отрывая глаз от экрана, заметил Пелорат.

– Немного поменьше средних размеров, – уточнил Тревайз.

– Согласно легенде, кольца вокруг газового гиганта в планетарной системе Земли гораздо шире, ярче и более отчетливы, чем эти. Такие кольца, что в сравнении с ними газовый гигант кажется карликом.

– Я не удивлен, – сказал Тревайз. – Когда история передается от человека к человеку тысячи лет, вряд ли в ней что-либо уменьшается при пересказе.

– Прекрасно… – произнесла Блисс. – Когда смотришь на серп, кажется, что он переливается и изгибается прямо на глазах.

– Атмосферные бури, – пояснил Тревайз. – В общем-то можно рассмотреть их получше, если выбрать подходящую длину световых волн. Сейчас попробую, – Он положил руки на пульт и приказал компьютеру пройтись по спектру и остановиться на оптимальной частоте.

Нежно-светящийся серп планеты стал менять свою окраску, причем так быстро, что стало темно в глазах. Наконец серп стал красно-оранжевым, и по нему заплавали отчетливые спирали, закручиваясь и раскручиваясь по мере движения.

– Невероятно… – пробормотал Пелорат.

– Восхитительно… – прошептала Блисс.

Вполне вероятно, горько думал Тревайз. И вовсе не восхитительно. Ни Пелорат, ни Блисс, погруженные в созерцание этого великолепия, не подумали о том, что планета, которой они восторгались, уменьшает шансы разгадать ту тайну, что мучила Тревайза. Но, впрочем, почему они должны думать об этом? Обоих вполне удовлетворяет то, что решение Тревайза правильно, и они сопровождают его в его поисках, не переживая так эмоционально, как он сам. Бесполезно обижаться на них за это.

– Ночная сторона кажется темной, – сказал он, – но, если бы наши глаза могли воспринимать инфракрасное излучение, мы бы увидели ее красной, глубоко и злобно красной. Планета очень сильно излучает в инфракрасном диапазоне, поскольку она достаточно велика, чтобы быть нагретой почти докрасна. Это больше чем газовый гигант – это субзвезда. – Он подождал немного и продолжал: – А теперь выкинем этот объект из головы и поищем подходящую для жизни планету, которая, может быть, здесь есть.

– Наверное, она есть, – улыбнулся Пелорат. – Не сдавайся, дружочек.

– Я не сдаюсь, – не без особого энтузиазма возразил Тревайз. – Образование планет – слишком сложное дело, чтобы для этого существовали жестокие правила. Мы говорим только о вероятностях. При наличии этого чудовища вероятность уменьшается, но не до нуля.

– Почему бы тебе не подумать немного иначе? – вмешалась Блисс. – Поскольку первые два набора координат дали тебе две обитаемые планеты космонитов, то третий, который уже дал тебе подходящую звезду, тоже приведет к обитаемой планете. Зачем рассуждать о вероятностях?

– Хотел бы надеяться, что ты права, – ответил Тревайз, вовсе не чувствуя себя утешенным. – Сейчас стартуем из плоскости эклиптики по направлению к звезде.

Компьютер позаботился об этом почти в тот же миг, как прозвучали эти слова. Тревайз откинулся на спинку пилотского кресла и решил, что единственный недостаток пилотирования гравилета с такими современными компьютерами – то, что испытавший это не захочет никогда – никогда – пилотировать корабль любого другого типа.

Разве он сумеет снова вынести такую муку – самостоятельные расчеты? Разве сумеет думать об ускорении, ограничивать его разумными пределами? Скорее всего, он позабыл бы об этом и такое бы отколол, что и сам, и все на борту размазались бы по внутренним переборкам.

А этим кораблем будет управлять – или другим, в точности подобным ему, если только сумеет вынести все эти перемены, – всегда.

И поскольку Тревайз хотел отвлечься от вопроса о наличии обитаемых планет, он сосредоточился на том, чтобы вывести корабль над плоскостью, а не под нее. При отсутствии какой-либо веской причины выходить под плоскостью пилоты почти всегда выбирали первый вариант. Почему?

Кстати, почему рассматривают одно направление как верх, а другое – как низ? В симметричном космосе это чистейшая условность.

Точно так же он обычно обращал внимание на то, в каком направлении вращаются наблюдаемые им планеты вокруг своей оси и вокруг звезды. Если оба направления оказывались против часовой стрелки, то поднятая рука означала север, а под ногами находился юг. Север в Галактике воспринимался как верх, а юг – как низ. Точнее, чистейшая условность, возникшая во мгле прошлого, но которой рабски следовали до сих пор. Если кто-нибудь увидит перевернутой югом вверх знакомую карту, вряд ли сможет узнать ее. Карту потребовалось бы перевернуть, чтобы она обрела свой смысл. И все, что на ней обозначено, стало бы ясным, стоило лишь сориентировать ее на север – «верхом вверх».

Тревайз вспомнил о сражении, данном Белом Риозом, генералом Империи, три века назад. В критический момент он развернул свою эскадру, вывел ее под плоскость эклиптики и застал врасплох эскадру вражеских судов, которые, ожидая нападения, были готовы к отражению атаки с этого направления. Этот маневр сочли бесчестным. Кто? Проигравшие, естественно.

Условность, столь могущественная и столь древняя, должно быть, возникла на Земле… и мысли Тревайза снова вернулись к обитаемым планетам.

Пелорат и Блисс продолжали разглядывать газовый гигант, который медленно поворачивался на экране, постепенно откатываясь назад, Часть, освещенная солнцем, расширялась, и, так как Тревайз продолжал наблюдение в оранжево-красном диапазоне волн, вихревая картина ураганов на поверхности гиганта становилась все более безумной и гипнотической.

Тут пришел Фаллом, и Блисс решила, что ему пора спать, да и ей самой сон тоже не помешает.

– Я увожу корабль от газового гиганта, Джен, – сказал Тревайз оставшемуся с ним Пелорату. – Я хочу переключить компьютер на поиск гравитационных возмущений от планет нужных нам размеров.

– Конечно, дружочек, конечно.

Но задача на самом деле была более сложной. Компьютер должен был искать планеты не только подходящих размеров, но и находящиеся на нужном расстоянии от звезды. Должно было пройти несколько дней, прежде чем Тревайз мог обрести полную уверенность.

Тревайз вошел в свою каюту хмурый, серьезный, мрачнее тучи, и застал у себя гостей. Его ждала Блисс, а рядом с ней – Фаллом. Его набедренная повязка и остальная одежда были чисто выстираны и отутюжены. Подросток в своей одежде выглядел лучше, чем в одной из укороченных ночных рубашек Блисс.

– Я не хотела мешать тебе, но послушай. Начинай, Фаллом.

Своим высоким музыкальным голосом Фаллом произнес:

– Приветствую тебя, опекун Тревайз. Мне очень приятно, что я се… су… сопровождаю тебя в этом корабле. Я счастлив также, видя доброе отношение ко мне моих друзей, Блисс и Пела.

Фаллом закончил и очаровательно улыбнулся. Тревайз подумал: «Кто для меня этот ребенок? Мальчик или девочка? Или оба вместе? А может, ни то ни другое».

– Очень хорошо вызубрено, – кивнул он. – Почти верно произнесено.

– Вовсе не вызубрено, – возразила Блисс. – Фаллом составил предложения сам и спросил, можно ли сказать тебе. Я не знала даже, что скажет ребенок, пока сама не услышала.

– В таком случае, очень хорошо, – выдавил улыбку Тревайз.

Он заметил, что Блисс хоть и говорит о Фалломе, как Пелорат, в мужском роде, но местоимением «он» не пользуется.

– Я говорила, что Тревайзу понравится, – обернулась к Фаллому Блисс. – Теперь иди к Пелу и можешь еще почитать, если хочешь.

Фаллом кивнул и выбежал, а Блисс сказала Тревайзу:

– Просто удивительно, как быстро Фаллом освоился с галактическим. У соляриан, должно быть, особые способности к языкам. Вспомни, как хорошо говорил Бандер, а ведь он только прослушивал гиперпространственные передачи. Солярианское сознание наверняка способно не только к преобразованию энергии.