Где-то на юго-западе второй день звенели мечи. Но здесь, в глуши леса, пока было спокойно. Хотя почему-то капитан чувствовал, что этому спокойствию не продлиться слишком долго.

После Менкера капитан не раз вспоминал смерть эрла. Что-то изменилось в его душе, что-то поменяло его взгляд на мир. Несмотря на то что ему не раз приходилось сталкиваться со смертью, он никогда до этого не видел у воинов почти осязаемого желания умереть. Умереть, утащив к Лодочнику своего врага.

Конечно, он слышал много легенд и баллад о героях, о мести и доблести, но до встречи с эрлом это были всего лишь легенды, не более. И неожиданно эти сказки бардов стали для него осязаемыми, реальными.

Сейчас он молча слушал сбивчивую речь только что догнавшего их связного. Всадник закончил передавать последние распоряжения короля и теперь просто рассказывал, что творится у Шалы.

— ...На второй день они начали атаку еще до рассвета. Опять пошли всей толпой, без подготовки, с ходу, прямо на наши укрепления. Безумие, говорю я вам, просто безумие. Прорыв за прорывом, наши едва успевали отбрасывать их обратно за этот ручей, который нельзя назвать даже речкой. Он не задерживает пехоту и на одну лишнюю стрелу. И вся Шала уже забита их трупами, а они все наступают и наступают. Но наш король — великий полководец, говорю я вам, и никто с этим не сможет поспорить. Он так распоряжается теми скудными резервами, что у нас есть, что враг раз за разом вновь оказывается за рекой. Да, это все же река, раз они так и не смогли взять наш берег. Мы сделали ее рекой, и после этой битвы никто и никогда не назовет Шалу ручьем.

Капитан машинально кивнул — скорее тому, что мысли солдата неожиданно перекликнулись с его собственными. И тем самым подлил масла в огонь. Парень продолжил повествование с удвоенной силой:

— Справа Лес Чар преградил им путь, вы знаете? Я говорю вам, это было чудо, мне самому удалось это увидеть. Деревья поднимались прямо на глазах, прямо вдоль ручья, то есть реки. Там теперь такая чаща, что даже на четвереньках не проползти. Хуты пытались. Говорят, что наши видели, как несколько сотен зашли в лес и больше оттуда не вышли. Колдовство народа Леса — страшная штука, говорю я вам, и нам повезло, что народ Леса за нас...

— Тихо, — перебил его капитан, — помолчи, воин. Капитан поднял руку и прислушался. Потом молча, не говоря ни слова, потянул меч из ножен. Он не обернулся, ему было достаточно услышать лязг вынимаемых его воинами мечей.

— Кажется, пришло и наше время, — пробормотал он. Немного повернув голову в сторону вестового, он тихо приказал: — Возвращайся. Доложи, что хуты нашли обход.

— Вы уверены, что это хуты, мой командир? — спросил парень, напряженно глядя вперед. Его медлительность стоила ему жизни. Стрела вонзилась чуть выше ключицы, как раз над легкой открытой кольчугой, которую надел вестовой, не думавший, что может оказаться где-то поблизости от врага.

— Вперед! — рявкнул капитан, пытаясь прикрыться от летящих стрел своим небольшим щитом.

Одна стрела задела его ногу, но всего лишь слегка. Капитан только досадливо поморщился, почувствовав, как из глубокой царапины полилась кровь и быстро начала намокать штанина.

Стрела заставила его замешкаться, и в это время десяток воинов успел проскользнуть вперед, обогнав его и прикрыв щитом из живых тел.

Враг оказался неподалеку. Хуты тоже не слишком ожидали этой встречи на лесной дороге и лишь на какие-то мгновения опередили патруль. Стрелы были выпущены, и теперь все решали мечи.

Позади прозвучал тревожный звук рожка, созывающий соседние отряды к месту схватки. Но было понятно, что все решится быстрее, чем та четверть часа, за которую любой из ближайших отрядов сумеет пробраться сквозь лес к ним на помощь.

Бой развернулся прямо на узкой дорожке и рядом с ней, между деревьями. Полсотни королевских воинов против, как прикинул капитан, по крайней мере двух сотен хутов, посланных в обход.

На стороне хутов оказалась и внезапность. Но они плохо сумели ею воспользоваться. Как успел заметить капитан, кроме вестового от их стрел погибли еще двое его подчиненных. И хуты были вымотаны длинным переходом вокруг болот.

Воин крепче сжал меч и встретил первого врага резким ударом сверху. Красивым, страшным, «показушным» ударом, который почти никогда не использовался в реальных поединках, всегда оставаясь лишь одним из приемов тренировочного арсенала. Ударом, которого никак не ожидал первый враг, погибший сегодня от руки капитана.

Когда первый из соседних отрядов подоспел на помощь, капитан умирал. И почему-то он радовался, что умирал красиво. Не как последний павший от его меча хут, визжавший от боли, с ужасом глядевший на обрубок руки, из которого потоком хлестала кровь. Не как ближайший из его товарищей, до последнего мгновения пытавшийся зажать обеими руками распоротый до середины живота бок.

Капитан умирал красиво — в его груди, прямо под сердцем, глубоко застряла катана, которую так и не успел вытащить лежавший рядом с ним, теперь уже мертвый, враг.

Наверное, именно так он и хотел умереть. Наверное, именно поэтому он, опытный воин, все же пропустил этот удар, хотя ранее сумел отразить сотни других. Его желание, неосознанное, которое он никогда не произнес бы вслух, а если бы произнес, то стал бы смеяться над самим собой, — его желание умереть красиво в конце концов сыграло с ним злую шутку. Воин промедлил лишнее мгновение, представляя катану в своей груди. Он представил себе свою мечту слишком сильно, и она стала реальностью.

Каждый воин думает о смерти. Каждый воин представляет ее, хотя и по-разному. Некоторые представляют себя умирающим в постели в окружении сыновей и внуков, и единственной их мечтой становится пережить эту битву, это сражение, эту войну, чтобы успеть уйти на покой до следующей. Некоторые грезят о смерти героя, в зените славы, о такой смерти, о которой потом будут слагать легенды. Хотя такие грезы больше свойственны новобранцам. Мечты других — таких, как капитан, — не такие громкие. Просто лежать красиво, на поле своей победы, еще не состарившимся, лежать и чувствовать красоту своей смерти.

Как бы то ни было, он позволил своему желанию осуществиться только тогда, когда исполнил долг. Враг не прошел здесь, две сотни хутов были остановлены маленьким патрулем, и только несколько десятков успели отступить в лес, услышав приближение подмоги.

Капитан умирал, вспоминая эрла Людвига. Почему-то он надеялся, что эрл удостоит его чести и подождет его у пристани, чтобы они смогли разделить плату за переправу на двоих. Время ведь не должно быть так же важно для мертвых, как и для живых. Эрл подождет его.

— Давай свою крысу, — пробурчал Гном, обращаясь к Фантому.

Фантом, успевший во время дневного перехода подстрелить лесного кролика, молча выудил тщательно завернутую тушку из котомки и отдал Брентону.

— Как пойдем дальше? — спросил Рем, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Желательно быстро, — съязвил Гном. Он явно был не в духе, хотя никаких внешних причин для этого вроде не было.

Последние дни каждый вечер они обсуждали, каким образом могут справиться с наверняка немалым гарнизоном, оставшимся в Бухте Туманов. И каждый раз ни к чему не приходили. Большинству из них казалось, что на этот раз корона поставила перед ними действительно невыполнимое задание.

Мугра, сидевший по другую сторону костра, казалось, излучал спокойствие. На его ладони тихо помаргивал огонек, то разгораясь, то почти исчезая, прячась между пальцами.

То, что Волк был целиком поглощен своей новой забавой, позволило Виктору спокойно заняться своим делом. Он аккуратно раскрыл кожаный кошель и еще раз взглянул на его содержимое. Он сознавал, что колдунья сделала ему поистине королевский подарок, но до сих пор не до конца понимал, как правильно им пользоваться.

Глядя на зеленоватый камешек, находящийся внутри, маг сплетал и расплетал заклинания, иногда по привычке шевеля губами. Изучение камня продолжалось не одну неделю, но он так и не был до конца уверен в том, что сумеет воспользоваться им правильно.