Торговый центр позиционировал себя, как элитный, поэтому даже кабинки в туалетах были оборудованы небольшими раковинами. Оторвавшись от горлышка, Егор наощупь дотянулся до смесителя, поднял металлический язычок и начал жадно пить из-под крана, заливая бушующий внутри пожар. Постепенно пламя угасло, оставив вместо себя разливающееся по телу приятное тепло. Когда оно добралось до головы, Егора резко отпустило. Перестали трястись руки, мысли стали четкими, а паника и ужас помахали ручкой на прощанье и пошли по своим делам. Обещали вернуться, конечно, но когда-нибудь потом.
Егор расслабленно сполз спиной по стене рядом с унитазом, уселся на кафельный пол и резко открыл глаза. Над пластиковой дверью больше никто не возвышался. Егор посмотрел вниз, на широкую щель между плиткой и низом перегородки — никаких ног. Посидел несколько минут, вспоминая каково это, быть пьяным. Кстати, неплохо… Даже очень! Выпил еще, запил водичкой, аккуратно отодвинул цилиндр шпингалета и решительно пнул дверь ногой. Ануннаков не было. Был только какой-то таджик в форме персонала, испуганно отскочивший от писсуара и намочивший недавно помытую стену. Егор победно усмехнулся, спрятал бутылку под куртку и пошел прочь, слыша за спиной незнакомую южную брань, в которую очень органично вплетались русские матерные слова.
А потом начался продолжительный и совсем не похожий на одноименную комедию День сурка. Он состоял из коротких промежутков относительной трезвости и длительных периодов опьянения. Егор окрестил такое времяпрепровождение — вынужденным, контролируемым запоем.
Перерывы в употреблении были недолгими не потому, что Егору так уж хотелось бухать, во всяком случае — поначалу, а потому, что как только он более-менее трезвел, тут же где-нибудь рядом из воздуха вырастали длинные силуэты горбатых засранцев. Приходилось срочно выпивать грамм сто пятьдесят — двести, а потом в течении всего дня догоняться, поскольку только таким способом можно было заставить Ануннаков исчезнуть. Это могло бы быть очень даже смешно, если бы не было так страшно.
К вечеру Егора вырубало, но часа в два-три ночи действие анестезии ослабевало, и он просыпался в состоянии паники и тремора, покрытый липким холодным потом. Глаза старался не открывать, потому что итак всем своим естеством ощущал совсем рядом с собой эманации чужого, холодного разума, а крепко зажмуренные веки давали наивную иллюзию защиты, типа одеяла, которым в детстве можно накрыться с головой, и все невидимые монстры в комнате исчезнут. Дотягивался до бутылки, предусмотрительно с вечера поставленной на пол рядом с кроватью, делал несколько глотков и ложился обратно, трясясь всем телом и ожидая радостной встречи нервных клеток и этанола. Через пару минут, чувствуя, что встреча состоялась, смело открывал глаза, внимательно осматривался в полумраке спальни и, убедившись, что гости удалились, шел курить на балкон. Там, дымя сигаретой и смотря на белеющую в ночи поверхность Реки, каждый раз задавался вопросом, что мешает Ануннакам просто-напросто убрать эту бутылку от кровати Егора, пока он спит, не находил ответа и шел спать дальше.
По утрам все было примерно также, только посетители приходили не сразу, а давали Егору время сходить в туалет и умыться, а иногда даже позавтракать. Но появлялись непременно, так что приходилось как можно быстрее заливать в себя водку сразу же, как только в голове появлялся колючий холодок ужаса, а на самом краю зрения начинали проступать серые силуэты. Через несколько дней, Егор так к этому привык, что даже начал вежливо здороваться с ними перед первой рюмкой, а после второй — весело и громко слать на хер.
Однако, на самом деле, все это было невообразимо жутко и до предела абсурдно. Егор пил водку, которая была его личным проклятием, исковеркавшим всю жизнь, и от пристрастия к которой он так мучительно боролся. Пил водку, чтобы спастись. Спастись от инопланетян из прошлого, хотевших забрать с собой в это самое прошлое его тело и душу. Шизофренический бред! Сивой кобылы сон… Расскажи кому — именно так и скажут, да еще бригаду со смирительными рубашками вызовут. Белочка, хрена тут думать! Но для Егора это была не белочка. Не лисичка и не хомячок. Это была страшная реальность, в которой он жил. Жил только с одной целью и надеждой — продержаться до тридцать первого декабря.
Именно в этот день он увидит свою дочь. А потом — хоть трава не расти! Пусть забирают… Иногда даже становилось интересно — вот заберут они его и что? Что там будет в далеком прошлом? Что с ним сделают? Превратят в покемона или человека-паука? Хотя такой нездоровый интерес приходил обычно под вечер, когда накидавшийся за день Егор шаркал к кровати, а с утра, в недолгие минуты трезвости, он думал про первое января. Ведь, если верить все тому же Петру Валентиновичу, в Новом году Варяги приходить не смогут. Закроется их дверь через тысячелетия на целых двенадцать лет. Так что, не все так плохо! Бухать осталось совсем немного, главное, чтобы бедный организм выдержал.
Хотя, если честно, про встречу с дочерью Егор думал намного чаще, чем про спасение от Ануннаков. Это событие постепенно превратилось в его сознании в некий Рубикон, который надо пересечь, а дальше все будет хорошо. Совершенно неизвестно, с какой стати и каким образом, но будет… Обязательно. Самообман чистой воды. Но сейчас Егору было не до этого. На долгие размышления и самоанализ не было ни времени, ни сил. Надо было бухать, «облегчать» и «облегчать» душу, чтобы продержаться.
В последние дни декабря Варяги совсем охренели. Стали намного активней и настойчивее. Настолько, что теперь для того, чтобы не видеть их мерзотные серые хари, приходилось выпивать много больше. А утром тридцатого числа, вообще, произошел такой казус, что Егор потом не мог прийти в себя весь день. Проснувшись от сушняка, склеившего все во рту, он открыл глаза и увидел в десяти сантиметрах от своего лица здоровенную скуластую морду с раскосыми желтыми зенками, внимательно рассматривавшими Егора. Испуг был настолько неожиданный и сильный, что, вообще, не понятно, как выдержало сердце, да еще с похмелья. Егор заорал во всю глотку, скатился с кровати и не придумал ничего лучше, чем заползти под нее, укрывшись в клубах, поднятой им пыли, толстым слоем лежавшей на давно не мытом ламинате. Не прекращая орать вытянул из-под кровати руку, каждый миг ожидая, что ее сейчас схватят холодные длинные пальцы, вцепился в спасительную бутылку и начал заливать в себя булькавшую в ней жидкость. Лежа это было делать очень неудобно, особенно если учесть, что жидкость была отнюдь не компотом, поэтому Егор поперхнулся, долго кашлял, водка брызнула из носа, его чуть не вырвало, но все равно утренняя доза средства от пришельцев была героически проглочена.
Затем лежал с закрытыми глазами, вдыхая носом пыль и слушая, как постепенно успокаивается ушедшее в галоп сердце. Мысли в голове были очень странными. Про кровососущих насекомых, паразитов и грызунов. Егор долго не мог понять — почему в его мозгах по кругу носится эта цепочка совершенно не уместных сейчас образов, пока он прячется под кроватью от Ануннаков и пьет из горла водку. Потом догадался, что все дело в только что придуманном им словосочетании «средство от пришельцев».
Ведь есть средство от комаров и от клещей, его из баллончика распыляют на одежду и открытые участки кожи. Есть средство от мышей и прочих крыс, его рассыпают по углам помещений, хвостатые и усатые с удовольствием жрут его, а потом безо всякого удовольствия дохнут. Средство от вшей, глистов и клопов… А есть средство от пришельцев. Его пьют. И пришельцы исчезают.
Более того, Егора понесло: если бы все люди в мире были такими же долбанутыми, как он сам, Петя и все те сотни или тысячи несчастных, которых уже утащили в глубину времён или вот-вот утащат, то проблемы алкоголизма не существовало бы в принципе. На всех бутылках водки, текилы, виски, рома, вина, пива и так далее, списочек-то обширен, было бы вместо вышеперечисленных наименований написано всего два слова — «Средство от пришельцев.» А на задней этикетке чёткая и строгая инструкция: применять внутрь. Дозировка и частота приема подбираются индивидуально, а также в зависимости от ситуации. В целях профилактики появления рядом инопланетных существ — по две стопки, четыре раза в день, а в острой фазе, то есть, когда паразиты уже материализовались в непосредственной близости, — большими глотками прямо из горла до полного исчезновения оных.
