— Гонец прискакал к земляному валу у входа в долину, — ответил, не слезая с коня, Паан. — Но слишком поздно. Хунны пришли следом за ним, сожгли частокол на валу. Наши воины погибли. Брат Асмар больше не вернется к нам!

Лица мужчин замерли, став похожими на строгие маски. У Алакета перехватило дыхание, туманом заволокло глаза, но он сжал зубы, напряг мускулы и внешне ничем не выдал своих чувств. Женщины заплакали навзрыд.

— Тише! — крикнул Хангэй. — Продолжай, — обратился он к брату.

— Южную половину селения занял враг. Дома горят. Старейшина с частью воинов защищает северную половину. Женщин, детей и часть скота отправили в укрепление. Там тоже наши воины. Другую часть скота укрыли в горах.

— Много ли хуннов?

— Около пяти тысяч… Говорят, что в их войске, вступившем на землю Динлин, около сорока тысяч во главе с восточным лули-князем.[21] Прощайте! Я спешу назад к старейшине…

Повернув коня, Паан помчался в сторону селения. Хангэй строго взглянул на родственников.

— Слушайте. Я старший среди вас. Канзыр, Бергун, отец ваш в рядах воинов старейшины, вам надлежит быть с ним. Мое место также рядом со старшим братом. Я поеду с вами. Ты, Дунгу, останешься здесь старшим и выведешь скот к укреплению. Торопись, пока хунны не отрезали путь.

— Отец! — воскликнул Алакет. — Возьми и меня с собой!

— Твое время еще не пришло, — сурово отозвался Хангэй, — будь там, где тебе указано, и хорошенько исполняй свой долг.

И трое всадников помчались вслед за Пааном. Дунгу и Алакет, крича и свистя, принялись собирать стадо. Им помогали верные сторожевые собаки. Вскоре стадо двинулось по склону пологого холма, а сзади затряслась, сопровождаемая женщинами, повозка с палаткой. Когда Алакет и Дунгу поднялись на холм, их глазам открылась широкая долина, по которой текла речка. От нее отходил канал. Алакет знал, что дальше он делился на два рукава, один из которых шел в долину рода Быка и орошал поля, другой — в долину рода Оленя. В начале канала видна высокая кольцеобразная насыпь укрепления. Такие же укрепления были там, где канал делился и где кончались оба рукава. Канал — жизнь обеих долин. Поэтому даже в годы междоусобной вражды род Оленя и род Быка совместно охраняли укрепления от посягательств со стороны.

Стадо двинулось вниз по холму. И вот когда оно достигло подножия, сбоку, из ложбины, с воинственными криками вылетело десять вооруженных всадников. Сердце Дунгу учащенно забилось. По остроконечным шапкам, отороченным мехом, и одеждам, сшитым из шкур шерстью наружу, он узнал хуннов. Четверо из них отличались от остальных. На них были панцири из кожи с нашитыми на ней железными пластинками и остроконечные, надвинутые на глаза шлемы. Тяжелые штурмовые копья прикреплены одним концом к кожаному конскому нагруднику, другим — у крупа.

Дунгу понял, что эти четверо — телохранители лули-князя. Сзади одного из них к седлу привязана женщина, скрученная ремнями по рукам и ногам. Длинные волосы ее развеваются по ветру. С яростными возгласами хунны развернулись в шеренгу и понеслись навстречу динлинам, растерянно замершим в седлах.

«Что же делать? — мелькнуло в мозгу Алакета. — Надо сражаться… или бежать? Их много».

Впервые юный динлин столкнулся с врагами. Противный холодок подбирался к сердцу. Возглас Дунгу внезапно вернул всех к жизни:

— Алакет! За мной!

Алакет не помнил, как отпустил поводья. В следующее мгновение он увидел, что мчится следом за Дунгу, навстречу хуннам. Хуннский телохранитель поднял лук. Юноша увидел, как его дядя клевцом отбил стрелу, направленную ему в голову, и врезался между двумя хуннами, оказавшимися впереди остальных. Уклонившись от удара копья, Дунгу быстро и точно ударил клевцом в висок хунна. Вслед за тем бросил взгляд влево. Мелькнуло искаженное яростью лицо врага.

Перебросив клевец в левую руку, Дунгу ударил занесшего меч хунна в лицо, и тот, ахнув, свалился под копыта пляшущих коней. Железный шлем покатился на землю, звякая о камни. В тот же миг и Фаран, овладевшая собой, пустила стрелу в коня третьего хунна — тот рухнул на землю вместе с седоком.

Четвертый хунн-телохранитель в броне и шлеме, к седлу которого была привязана пленница, напал на Дунгу сбоку. Быстрым движением он вскинул лук. Свистнула стрела, и Дунгу со стоном схватился за бок.

— Алакет! Держись! — сквозь зубы выдавил раненый динлин. Конь понес его к палатке.

Алакета охватило напряжение боя. Сердце его было полно ярости. К тому же в пленнице он узнал Мингюль — девушку из своего рода.

Боевые уроки Хангэя и старого Хориана не пропали даром. Алакет поднял лук. Он прицелился в крайнего справа телохранителя. Но спуская тетиву, внезапно повернулся в седле. И стрела помчалась не в крайнего хунна, прикрывшегося кожаным щитом, а в того, который стрелял в Дунгу. Стрела впилась в глаз не успевшего защититься воина, и он свалился с седла. Конь, с привязанной к седлу Мингюль, поскакал вдоль подножия холма.

Женщины не оставались в стороне от схватки. Когда хунн издали метнул аркан, пытаясь набросить его на шею жены Дунгу, женщина нагнулась. Ремень больно хлестнул по спине. Не успел хунн подтянуть аркан, как женщина отсекла кинжалом петлю и погналась за конем убитого Алакетом хунна, к седлу которого была прикручена Мингюль.

Быстро освободив девушку от ремней, она помогла ей сесть в седле. В это время Фаран, держа в правой руке клевец, а в левой — кинжал, с трудом отбивалась от рослого хунна, который не переставая сыпал быстрые удары мечом.

Жена Дунгу бросилась на помощь. Налетев сзади на противника, который не ждал отсюда нападения, она вонзила ему в шею кинжал. Тем временем Дунгу подскакал к палатке. Он с силой выдернул стрелу, вырвал из палатки клок войлока, прижал его под халатом к кровоточащей ране и быстро обвязал сверху поясом. Затем не медля бросился на помощь племяннику. А тому приходилось туго. Седоусый хунн, умело направив коня, избежал смертельного удара клевцом и сам вонзил копье в грудь коня Алакета. Юноша едва успел спрыгнуть. Хунн занес меч, но, внезапно вскрикнув, выронил его. Пес Алакета повис на руке, занесенной было над головой хозяина. С трудом удержавшись в седле, хунн ударил смелое животное в голову кинжалом, и пес, взвизгнув, покатился по траве. В эту минуту рядом оказался Дунгу. Хунн бросился к нему, сжимая копье. Дунгу поднял коня на дыбы и занес клевец. Клевец со звоном опустился на шлем седоусого врага. В этот страшный удар были вложены и вес коня Дунгу, и сила скакуна, рванувшегося навстречу хунна, и крепость мускулов динлина. Деревянная рукоять клевца переломилась надвое, хуннский конь упал на колени, а всадник, перелетев через голову коня, замертво распластался на земле.

Потеряв хозяина, конь попытался броситься в степь, но Алакет крепко держал его за узду. Минута — и юноша снова в седле. Теперь из пятерых хуннов, которые могли принять участие в бою, один был без коня, а остальные отбивались от собак, которые стаей бросались на врагов, пытаясь схватить их за горло. Хунны были растерянны и ошеломлены. Они никак не ожидали такого отпора от четырех динлинов, двое из которых к тому же были женщинами, а третий — юноша, почти мальчик.

В укреплении заметили схватку. Несколько всадников быстро скакали от вала на помощь своим. Один из хуннов, громко вскрикнув, указал на них товарищам: пеший хунн оказался на крупе коня другого воина. Враги динлинов исчезли за холмом, преследуемые лаем собак и возгласами победителей.

Прошло тридцать дней. Пятитысячная орда тесным кольцом обложила укрепление. В степи раскинулись шатры. Поднимались дымы походных костров.

На расстоянии полета стрелы от рва, опоясывающего укрепление, разъезжали группы конных хуннов. Стоило динлину неосторожно показаться из-за вала или хунну ближе подъехать ко рву, как стрелы со свистом прорезали воздух, грозя гибелью смельчаку. Несколько раз хунны пытались идти на приступ. Прикрываясь кожаными щитами, они толпами бросались в ров и по грудь в воде шли к валу. Набрасывали на колья частокола, увенчивающего вал, длинные арканы, приставляли наскоро сделанные лестницы. Лезли на вал.