— Честно говоря, мы и не думали, что все так плохо, — признала Дина.

Алекс обвел взглядом всю компанию и неуверенно сказал:

— Но, может быть, все не так плохо? Может быть, городские власти уже что-то делают, чтобы совладать со стихией…

— Городские власти парализованы, — горько усмехнулся Мартин. — У них нет никакой техники и знаний, чтобы, как ты говоришь, бороться со стихией. А если бы даже и были, то, скорее всего, у них все равно ничего бы не вышло — уж очень эта стихия не проста. На помощь извне раcсчитывать тоже не приходится, по тем же самым причинам.

— Извне? Откуда извне? — спросил Алекс.

— Мы слушали радио сегодня. Так вот, за пределами города и его ближайших окрестностей никакой бури нет, — пояснила Майя.

— Но оттуда никакой помощи не придет, — сказал Мартин. — То есть, попытки-то, наверное, будут, но вот только толку от них — ноль. Короче, как говорится, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Мы должны сами о себе позаботиться. И первое, что было решено сделать, ввести ограничение на питание. Сам понимаешь, запастись едой сейчас нет никакой возможности. Поэтому теперь питаться придется очень экономно. Мы с девочками решили так — два раза в день понемножку. Сейчас у нас завтрак — вот, каждому полагается один бутерброд с колбасой. Ничего не поделаешь, все, что нам остается, это вести себя с максимальной осторожностью и надеяться, что скоро погода изменится.

Пока Мартин говорил, девочки дружно смотрели на него и согласно кивали. И, хотя Алекс и сам был с Мартином абсолютно согласен, ему было неприятно, что тот сразу приобрел такой авторитет — сестры так прислушиваются к его словам, будто безоговорочно признают в нем лидера. Подумаешь, взрослый человек! Можно подумать, взрослые всегда все правильно делают… Видал он таких взрослых… «Ревность!» — решительно вынес вердикт внутренний голос. «Какая еще ревность!» — возмутился Алекс и сам себе не поверил. Девочки не только прислушивались к Мартину, но и кидали на него заинтересованные взгляды, и Алексу это определенно не нравилось! С особенным любопытством поглядывала на него Дина, и это уже совсем никуда не годилось! Если б хоть только Майя, еще ладно…

— И все же мне кажется, что вы преувеличиваете, — сказал Алекс из духа противоречия.

— Лучше переоценить опасность, чем недооценить, — отозвался Мартин. — И потом, ты что же, считаешь, что можешь просто сбегать в ближайший магазин за покупками?

— Ближайший магазин располагается в одноэтажном здании, — поддержала его Майя. — Скорее всего, он уже весь под снегом.

Алекс промолчал. Пристально разглядывающая Мартина Дина вдруг задумчиво произнесла:

— И все-таки я уверена, что откуда-то вас знаю… Но вспомнить не могу.

— Может, просто в городе сталкивались, — пожал плечами Мартин. — Или еще где. Мало ли… Вот тебе мое лицо и запомнилось.

— Нет, ваше лицо мне не знакомо, — возразила Дина. — И все равно, я убеждена, что я вас знаю.

— То есть как это? — Мартин иронически приподнял левую бровь. — Ты знаешь меня, но не знаешь моего лица?

— Я пока не могу вспомнить. Что-то такое вертится в голове, но я не могу это уловить.

— Я думаю, он тебе приснился! — рассмеялась Майя. — Так вот он какой, сказочный принц твоей мечты! Ай-ай-ай, Дина, а такая тихоня с виду!

Мартин усмехнулся, а Дина сердито посмотрела на сестру:

— Не говори ерунды!

Алексу шутка Майи тоже не показалась остроумной, но он ничего не сказал.

— А может, ты просто меня с кем-то путаешь? — сказал Мартин. — Может, я похож на киноактера или рок-звезду? Или еще на кого?

— Может быть, — Дина неуверенно пожала плечами. — Ладно, оставим. Если я вспомню — скажу.

Но Майя продолжала хихикать, и Дина решила перевести разговор на другую тему.

— А ты почему свой бутерброд не ешь? — спросила она Алекса, кивнув в сторону тарелки, на которой сиротливо лежал приготовленный для него кусок хлеба с колбасой. — Мы уже поели, а ты чего ждешь?

— Я пока не голоден, — ответил Алекс. — Я лучше подожду, когда проголодаюсь, и тогда поем.

— А, ну как хочешь, — Дина пожала плечами.

— Сейчас я лучше домой позвоню, узнаю как там, — сказал Алекс и встал со стула.

— Да, а пока Алекс выполняет сыновний долг, вы покажите мне кабинет, о котором рассказывали, — сказал девочкам Мартин и улыбнулся. — Хорошо?

Девочки сразу повеселели, по-видимому, демонстрация гостям кабинета была семейной традицией. Оно и понятно — он явно заслуживал столь повышенного интереса. Но все равно, когда девочки удалились вместе с Мартином в кабинет, оставив Алекса одного у телефона, настроение у мальчика окончательно испортилось.

Погруженный в невеселые думы, он автоматически набрал номер домашнего телефона. Мама ответила после первого же гудка. Разговор получился коротким и нервным, мамин голос выдавал, что ее состояние близко к панике, она вдруг обвинила Алекса в том, что тот черствый и совсем не думающий о родителях сын — вот если бы он хоть немного заботился об их состоянии, он бы вчера вышел от друзей на пару часов раньше, и сейчас сидел бы дома в безопасности вместе с мамой и папой, а не пропадал бы неизвестно где. Алекс вяло отбивался — если бы он знал заранее, что будет снежная буря, вообще бы в гости не пошел, но ведь никто не мог этого знать, и маме не следует беспокоиться — он попал в очень хороший дом и у него все в порядке, лучше и быть не может, то есть, конечно, может, но только дома в безопасности вместе с мамой и папой, и не стоит излишне беспокоиться, все будет прекрасно и замечательно. Наконец, кое-как, ему удалось успокоить маму, несмотря на ее яростное сопротивление — да уж, если мама заводится, то на какое-то время становится глуха к голосам разума, мужа и сына, прислушиваясь только к своим чувствам, а те, в свою очередь, не жалеют черных, или в лучшем случае, серых красок.

Кроме того, Алекса ужасно отвлекали доносящиеся из кабинета восторженные возгласы Мартина, заливающегося соловьем: ах, сколько у вас книг, с ума сойти, неужели их кто-то читает, просто невероятно; сам он книг почти не читает, так как человек он занятой, но очень, очень-очень уважает людей, которые книги читают; ах, какие у вас замечательные, удивительные и неожиданные вещички, можно потрогать, не бойтесь — не сломаю, и откуда у вас столько; ого, какие замечательные, удивительные и неожиданные картины, и надо же — все подлинники, просто музей какой-то, о, как он рад, что попал именно в такой замечательный, удивительный и неожиданный дом, а то ведь мог оказаться у каких-нибудь примитивов, с которыми и поговорить-то не о чем, и у которых, разумеется, и в помине нет ничего столь замечательного, удивительного и неожиданного.

Закончив разговор с мамой, Алекс направился в кабинет. Но никто в кабинете не обратил на него никакого внимания, все были слишком заняты — Мартин с невероятной скоростью совал свой нос во все щели, издавая восторженные восклицания и засыпая девочек вопросами, а те в свою очередь тщательно пытались ответить на все одновременно, в результате чего в кабинете стоял такой гвалт, что хоть уши зажимай. Алекс поймал себя на том, что его раздражает абсолютно все, а больше всего Мартин, который явно переигрывал со своими восторгами. И еще ему было очень грустно — вчера кабинет был тих, загадочен, полон тайн и прекрасного настроения, а сегодня ничего этого не осталось из-за этого дурацкого Мартина, который был нестерпимо чужим здесь. Неужели девочки этого не видят? Нет, девочки этого не видели, напротив, они были очень довольны, их раздувало от гордости, они не замечали или не желали замечать фальшь в оханьях и аханьях Мартина. И никакая это не ревность, еще чего!

Взгляд Алекса упал на портрет Регира Прита — ученый выглядел крайне недовольным. Он незаметно для остальных указал Алексу в сторону Мартина и осуждающе покачал головой. Что, конечно, означало: что же ты, Алекс, ведь мы договорились, что ты будешь рассказывать обо всем, что происходит в доме, а сам даже не потрудился забежать на секунду в кабинет, чтобы поведать о неожиданном госте. Алекс в ответ только виновато пожал плечами — не прав, каюсь. Ему было стыдно смотреть в глаза ученому, поэтому он обрадовался, что тот почти сразу отвел взгляд — Прита гораздо больше интересовал сейчас Мартин. Ученый смотрел на ночного гостя с явным подозрением и недоверием, и это целебным бальзамом разлилось по душе Алекса — хорошо, что не ему одному этот Мартин не нравится!