Короче говоря, люди про меня редко говорили с теплом. Хорошие ребята ведь не устраивают пожаров на кухне, верно?

Итак, я шел в сторону кухни моих приемных родителей, пребывая в глубокой задумчивости и держа странную посылку в руках. Кухонька у них была очень милая. Такая вся современная, с беленькими обоями и кучей всякой блестящей хромированной бытовой техники. Войдя туда, всякий тотчас отметил бы — вот кухня, хозяева которой любят и умеют готовить и гордятся своим кулинарным талантом!

Я положил сверток на стол и направился к кухонной плите.

Если вы — житель Тихоземья, вы бы сочли меня вполне обычным американским мальчишкой в мешковатых джинсах и футболке. Кое-кто считал меня симпатичным подростком, даже говорили, будто у меня «такая невинная» физиономия. Я был не очень высокого роста, у меня были темно-каштановые волосы и способность ломать все, что угодно.

О-очень большая способность…

Когда я был совсем мелким, другие дети звали меня Руки-Крюки. В моих руках действительно все гибло. Тарелки, фотоаппараты и цыплята. Все, за что бы я ни взялся, с неизбежностью падало, разбивалось или еще как-то приходило в негодность. Такой вот, с позволения сказать, дар. Сам знаю, что не самый впечатляющий в молодом человеке.

И это при том, что я всегда хотел как лучше. А получалось…

И в тот день получилось — как всегда. По-прежнему размышляя о странной посылке, я наполнил чайник водой. Потом вытащил несколько пластиковых мисочек с лапшой быстрого приготовления и стал смотреть на плиту. Это была газовая плита с настоящим открытым огнем, потому что Джоан, моя приемная мать, ни под каким видом не соглашалась на электрическую.

Осознание того, насколько легко я ломал вещи, иногда даже пугало. Это было что-то вроде простенького проклятия, висевшего надо мной тем не менее ежечасно. Наверное, не стоило мне даже пробовать приготовить обед. Надо было просто пойти к себе в комнату, вот и все. Ну ладно, а дальше-то что? Так там и сидеть? Носа не высовывая наружу из страха, что опять что-нибудь погублю?

Еще не хватало!

Я протянул руку и включил горелку.

И естественно, пламя мгновенно взвилось вокруг чайника, да так высоко, что это выглядело технически невозможным. Я тут же постарался выключить газ, но рукоятка регулятора отвалилась и осталась у меня в руке. Я хотел схватить чайник и снять его с плиты. С тем же успехом — у меня в руке осталась лишь ручка. Несколько мгновений я таращил на нее глаза, потом снова посмотрел на огонь. Его языки уже добрались до занавесок. Огонь весело рванулся вверх по ткани…

«Ну и провались оно на фиг», — подумал я, кидая отвалившуюся ручку через плечо. Затушить огонь я и не пытался. Помните, я вам уже говорил, что человек я не слишком хороший? Так вот, напоминаю на всякий случай. Я забрал свою посылку со стола и вышел за дверь.

В гостиной я развернул и разгладил оберточную бумагу и стал рассматривать марки. На одной была женщина в летных очках, а за спиной у нее — старомодный аэроплан. В целом марки выглядели старыми. Ну, то есть им было на вид примерно столько же лет, сколько мне самому. Я включил компьютер, вызвал базу данных по выпускам почтовых марок и убедился, что угадал. Все они были отпечатаны тринадцать лет назад.

Да, кто-то явно не пожалел усилий, чтобы этот дурацкий подарок выглядел упакованным, надписанным и промаркированным десятилетие с хвостиком тому назад. Предположение, что его вправду отослали именно тогда, выглядело совершенно невероятным. Откуда мог знать отправитель, где я буду жить? За тринадцать минувших лет я сменил не один десяток приемных семей. А кроме того, я уже накопил некий жизненный опыт, и он подсказывал мне, что количество марок, необходимых для отправки пакета, меняется довольно-таки непредсказуемо (и дело тут, подозреваю, в садистских наклонностях почтовых служащих). Так, спрашивается, каким образом тринадцать лет назад кто-то мог наперед угадать нынешние почтовые цены?..

Покачав головой, я поднялся и заодно выкинул в мусорник клавишу «М» с компьютерной клавиатуры. Я давно уже перестал даже пытаться приклеивать клавиши обратно, они все равно потом снова отваливались. Сняв со стены огнетушитель, я вернулся на кухню, где к тому времени уже не продохнуть было от дыма. Я поставил коробку и огнетушитель на стол, потом взял швабру, задержал дыхание и спокойно оборвал остатки сгоревших занавесок, бросая их прямо в раковину. После чего открыл воду и наконец пустил в ход огнетушитель, загасив горевшие обои и шкафчики, а заодно и плиту.

Понятное дело, пожарная сигнализация и не подумала срабатывать. Видите ли, я ее сломал еще раньше. Мне оказалось достаточно легонько коснуться ее корпуса, она и развалилась на части.

Окошка я не открыл, зато у меня хватило ума взять плоскогубцы и завинтить газовый кран. Потом я снова глянул на бывшие занавески. В раковине еще курилась кучка золы.

«Приплыли, — подумал я с некоторым разочарованием. — После такого Джоан с Роем навряд ли оставят меня у себя…»

Полагаю, вам кажется, что я должен был чувствовать стыд. Ну хорошо, а как я должен был поступать? Ну не прятаться же, в самом деле, с утра до ночи у себя в комнате? Я что, должен был избегать жизни только потому, что для меня она была несколько иной, чем для большинства? Нет уж. И потом, я уже настропалился жить со своим странным проклятием. Любой на моем месте настропалился бы.

Потом я услышал, как по дорожке к дому подъехал автомобиль. Сообразив наконец, что в кухне еще вовсю разит дымом, я открыл окно и стал махать полотенцем, пытаясь проветрить.

Прошла секунда, и в кухню вбежала Джоан — моя приемная мать. Вбежала и замерла на пороге, с ужасом обозревая пожарище.

Я бросил полотенце и, ни слова не сказав, ушел наверх, в свою комнату.

— Этот мальчишка — просто несчастье ходячее!

Голос Джоан свободно проникал в мою комнату через закрытое окно. Приемные родители сидели внизу, в кабинете. Они всегда туда удалялись, имея в виду «посекретничать» обо мне. По счастью, чуть ли не самым первым, что я сломал в этом новом для себя доме, были оконные ролики кабинета. В итоге окошко так и застряло полуоткрытым, давая мне возможность вникать во все их тайны.

— Да ладно тебе, Джоан, — прозвучал другой, более рассудительный голос. Он принадлежал Рою, моему приемному отцу.

— Нет, с меня хватит! — Джоан буквально брызгала слюной. — Он разрушает буквально все, к чему прикасается!

Ну вот и прозвучало ключевое слово — «разрушает». Я почувствовал, что вот-вот ощетинюсь от раздражения. «Да не разрушаю я ничего! — хотелось мне заорать. — Ломаю — да, но зачем напраслину возводить? После меня все на месте, как было… Правда, не работает…»

— Он хочет, как лучше, — говорил между тем Рой. — Он хороший мальчик. У него доброе сердце.

— Для начала он разделался со стиральной машиной, — бушевала Джоан. — Потом с газонокосилкой. Потом приговорил ванную наверху. И вот теперь — кухню! И все это — меньше, чем за год!..

— У него была нелегкая жизнь, — сказал Рой. — Он просто слишком старается. Ты бы на его месте тоже старалась, если бы тебя гоняли из семьи в семью и ты бы нигде не чувствовала себя дома.

— А я вот очень даже понимаю людей, которые от него избавлялись, — сказала Джоан. — Я…

Ее прервал стук в парадную дверь.

Какое-то мгновение прошло в тишине, и я живо вообразил, чем занимались мои приемные. Джоан, скорее всего, метнула в Роя «тот самый» взгляд. В моих прежних семьях, как правило, этот взгляд, подразумевавший, что меня пора отсылать, метал именно муж. В нынешней — мягкосердечной стороной был как раз Рой. Я услышал его шаги — он отправился открывать дверь.

— Входите.

Теперь я едва слышал его голос, потому что Рой стоял на пороге. Я валялся на кровати. За окном вечерело, но солнце еще не зашло.

— Миссис Шелдон, — прозвучал снизу новый голос. Кто-то поздоровался с Джоан. — Я приехала сразу, как только узнала о несчастном случае у вас дома.