— Ты все видишь сама, верно? Сколько девочек никогда не увидит своих семей, утратит возможность нормально жить. Для нас это всего лишь бизнес, который приносит баснословные деньги. И у каждого из нас есть дети. Даже у меня. Причем здесь это, спросишь ты?

Он потянул в сторону галстук, ослабляя узел, расстегнул верхние пуговицы рубашки. Я слушала, недоверчиво глядя в его серо-голубые глаза, в которых сейчас соседствовали грусть и бескомпромиссность.

— Разбитые жизни таких, как ты — Оксфорд и Гарвард для наших детей. А до того, сама понимаешь — лучшие доктора, няни, материальные блага. Вечеринки, дорогие автомобили, статусные подруги. Все лучшее детям, которые подрастут, завершат свои университеты и… станут у штурвала пиратского корабля вместо нас. Более жестокие и матерые будут так же брать чужие жизни, не испытывая мук совести и продавать подороже, все равно кому — любителю красиво потрахаться, или психопату, пожелавшему замучить красивую девушку насмерть. Для них разница в цене, и только. Те, кто человечнее, — пусть тебя не вводит в заблуждение вера в хорошее. Из них вырастают прекрасные юристы, закалённые западными университетами, которые оправдают любого психа. У наших детей нет другого будущего. Считай, что я просто не позволил мальчишке вырасти в очередного монстра, копию своего отца. У наследников с рождения нет и не будет другого пути!

Его слова били, словно штормовые волны о песчаный берег. Несмотря на весь цинизм сказанного и, в общем, правоту этих слов, я смахнула горькие слезы. Как мог монстр приговорить пока еще безвинных детей к смерти? Это не укладывалось у меня в голове.

— Не плачь, — он снял рубашку и принялся за ремень брюк. — Ты сама пострадала от рук такого вот золотого ребенка, верно? Она могла поставить ультиматум своему супругу, но не стала этого делать. Зачем, если можно сломать жизнь случайной жертве обстоятельств? Для нее это было даже интересно, знать, что сомнительная соперница сгниет в борделе, а муж как ни в чем ни бывало продолжит делить с женой постель и быстро забудет об очередном увлечении. Ты думаешь, ей было так больно, что она устроила тебе ад, соизмеримый со своей душевной травмой? Нет. Ты могла бы проявить стойкость и не лечь под своего шефа, но жажду развлечений этой мажорки насытили бы только чужие страдания. У тебя не было возможности этого избежать.

Упоминание о Кате Ивлеевой было еще одним ударом на поражение. Я даже боялась думать о ом, сто однажды она понесёт наказание, потому что понимала: пустые мечты. Таким, как она, я ничего не сделаю, и мысли о невозможной мести только подточат мои силы. Не будет законов кармы. Она будет жить и наслаждаться жизнью, спать с Валерием, жестоко расправляясь с теми несчастными девчонками, на которых упадет взор ее супруга, не задумываясь о том, что они не особо хотели быть с ним. Меня Ивлеев взял шармом, но других будет брать на правах начальника. Я покачала головой, желая, чтобы Лукас прекратил говорить о Кате.

— У тебя уже сейчас есть шанс отомстить ей. Еще рано, но неужели ты не хочешь однажды заставить ее отвечать за содеянное? Вика, если ты будешь предана мне до конца, я подарю тебе эту суку. Клянусь. А ты подумай о том, что я, скорее всего, лишил мир очередного монстра, взращённого на ваших слезах!

— Предана тебе? — сдавленно прошептала я, не замечая, что обращаюсь к нему на «ты». — Лукас, меня нет. Я пустая внутри. Я не оправдала твоих ожиданий, я не могу стать частью твоего мира! Недостаточно даже страха смерти или борделя, понимаешь? Ты ошибся во мне! Я не стойкая! Я не настолько умна, как ты считал, потому что не могу притвориться тем, кем не являюсь! Ты неизбежно разочаруешься. Убей меня лучше сейчас, пока я не вызвала вой гнев от собственной слабости!

Лукас выпрямился, скинув боксеры. Я отвела глаза. В моей разбитом состоянии его подтянутое, надо признать, красивое тело не вызвало ничего, кроме апатии. Голый, он переступил через бортик джакузи и сел за моей спиной, прижав к себе. Вода коснулась моей груди, накрывая нас обоих теплыми объятиям. И в тот момент я инстинктивно откинулась на его грудь, положив голову на плечо.

— Слабая? — прошептал он, целуя меня в кромку волос. Я ощутила мощную мужскую эрекцию, упирающуюся мне в ягодицы. — Ты не слабая, Вика. Просто у каждого есть свой предел. Это как защитный костюм. Ты проходишь в нем через огонь и отбрасываешь сгоревшее лохмотья, и это акт освобождения. После испытания ты станешь сильнее и чище. Многие сгорают и ломаются, но не ты. Поверь, я не стал бы этого делать, если бы в тебе не было столько скрытых сил…

Его губы опустились ниже, прикусили мою мочку уха. Я слабо всхлипнула, когда вода, всколыхнувшись, омыла ссадины на груди, те, что я нанесла себе сама на пике истерики. Боль и тепло его дыхания вместе с усилившимися объятиями нанесла первый удар тараном по апатии. Что-то всколыхнулось внутри, вытягивая меня на поверхность из омута безвыходности.

Лукас отстранился, выдавил гель для душа на свои ладони, и тут же накрыл руками мою грудь, сжал, перекатывая между скользкими пальцами мгновенно затвердевшие соски. Я охнула от изумления. Огненная стрела возбуждения прошла по телу навылет, резко, неумолимо… восхитительно. Защипали вспухшие бороздки на коже, усилив желание в десятки раз.

Но он не собирался на этом останавливаться. Переместил ладони на мой живот, огладил, спустился ниже. Его рука под водой умело касалась меня, опускаясь к киске, лаская складочки вульвы. Я запрокинула голову и издала хриплый стон. Лукас на миг прекратил ласку, приподнялся, целуя меня поочередно в лоб, переносицу, распахнутые губы. Поцелуй оказался неожиданно нежным, но я в этот момент хотела другого. Воли, силы, одержимости. Ласке не под силу выбить мои душевные терзания. Хрипло зарычав, я протолкнула язык в его рот, выпивая большими глотками свое спасение от душевной гибели.

Лукас понял меня с полуслова. Правда, замер на миг, и я уловила его колебание.

— Вряд ли сейчас тебе это нужно, Виктория. Тебе необходимо тепло…

— Прошу, — я задыхалась с запрокинутой головой, говорить стало сложнее. — Сделай это так, как принято в твоем мире! Мире, частью которого ты так хочешь меня видеть!

— Я хочу вдеть в своем мире не рабыню и не девочку, на которой приято вымещать злость за тяжелый день. Я хочу видеть партнера, который разделит все мои интересы, и не только рабочие. Ту, что выслушает, поддержит, подскажет. И никогда не предаст…

На смену апатии шла тяжёлой поступью агрессора ярость. Ярость на то, что только что меня лишили грубого секса, предпочли его долгим разговорам.

— И поэтому ты уже несколько раз угрожал мне борделем и изрезанными половыми органами, да? Так с партнерами-единомышленниками поступают? Не мучай меня! Сверни мне шею, утопи к херам в этой ванной, или прекрати играть в свои садистские игрыпрямо сейчас! То, что ты делаешь, не выдержит никто!

Я резко разорвала наши объятия. Вода с шумом выплеснулась за борт джакузи. А я обхватила свои колени, словно пыталась скрыться, остаться наедине с собой.

— Бордель? Об этом можешь не переживать. И о продаже с аукциона — тоже. Ты теперь стоишь гораздо больше, чем все, что здесь находится, включая дома, автопарк и обитателей. Не для того я столько вкладывал в тебя, чтобы отдать даром или уничтожить из-за временного порыва.

Его слова должны были меня успокоить, но этого не произошло — даже несмотря на то, что я в них поверила.

— Однажды я не выдержу. Не вру. Жажда жизни, знаешь, тоже не резиновая. И она быстро иссякнет, если смысла в этой жизни не останется…

— Ты как грань, — тихо проговорил Лукас, игнорируя мою злость.

Я вскинула голову. Сейчас даже самые безобидные слова казались издевательством.

— Да, грань! Я на грани, и ты сам это понимаешь. А за ней только пустота.

— Неверно. Знаешь ли ты, что ограненный алмаз режет стекло с поразительной легкостью? Камень, добытый в дикой природе, без огранки, сравним с другими булыжниками под ногами. Если ты не добытчик алмазов, ты никогда не поймешь, какое это сокровище. Но когда корунд попадает в руки ювелира и начинается кропотливая работа по его огранке, он становится шедевром, совершенной красотой. Его острые грани преломляют свет, делая его столь желанным и прекрасным. Этим граням под силу многое. Как и камню, что не боится огня, а в воде может притворяться невидимым. И он режет стекла и камни, оставаясь при этом совершенным. Ты такая, Вика. Алмазная грань, которую не сломить и не уничтожить.