Кураре. Ничтожного количества этого яда, попавшего в рану, будет достаточно, чтобы вызвать паралич и смерть. Хватит самой маленькой ранки, и Лео сразу начнет спотыкаться.

Движения его замедлятся, как если бы он устал, тогда он нанесет последний смертельный удар. Его победа будет чистой. Никто не сможет заподозрить его в нечестности. И таким образом Михаэль, как истинный рыцарь, в соответствии с древним обычаем докажет всем и каждому свою невиновность. Да, конечно, эта история долго будет у всех на слуху.

И король какое-то время не будет принимать его у себя. Но он вполне может подождать. У него будет Корделия. Одна, без всякой защиты. Вся в его воле.

Он достал из кармана обрывок нитки и повязал вокруг эфеса другой рапиры, стоящей у стены. Потом, не снимая перчаток, осторожно уложил оба клинка в длинный ящик и закрыл крышку.

Перейдя в спальню, он снял башмаки и лег не раздеваясь на кровать, подложив руки под голову. Улыбка по-прежнему временами кривила его губы, но глаза оставались холодными, как стекло.

Внизу, в кухне, единственными признаками жизни были потрескивание углей в очаге, тиканье часов да похрапывание Фредерика, сладко заснувшего на лавке. Матильда уже проснулась. Короткий сон все же освежил ее. Она не сводила взгляда с часов. До того как князю подадут жаркое и пиво, оставался один час.

Фредерик проснулся, и кухарка показала на поднос, уставленный едой.

— Это завтрак для князя.

Фредерик внимательно все осмотрел, взял поднос и пошел будить князя.

Матильда нагнулась к очагу и бросила в огонь небольшую бумажную облатку. Когда пламя охватило ее, послышалось шипение — это сгорали остатки порошка, который там был. Что ж, она сделала все, что могла. Выйдя из кухни в сером свете начинающегося дня, она направилась во дворец к своей дорогой девочке.

Корделия была уже одета в простое утреннее платье из голубого муслина, когда в комнату вошла Матильда. Парадный придворный туалет сегодня не понадобится. Со вчерашнего дня она была при дворе persona non grata, и, кто бы ни встретил ее, он не обратит на нее никакого внимания. Плеснув в лицо холодной водой из кувшина, она расчесала волосы и заплела их, уложив косы короной на голове. Все это она проделала автоматически. Мысли ее были вместе с Лео, тоже приводящим себя в порядок в эти холодные предрассветные часы. Как бы ей хотелось быть сейчас вместе с ним. Но она знала, что он не хочет этого. Когда она почувствовала, что Лео стал органичной частью ее жизни, частью ее души, то поняла, что до встречи с ним и не жила по-настоящему. Она отбросила свое прошлое ради него. Но Лео не мог ответить ей тем же. У него было прошлое, на которое она не могла претендовать.

Она порывисто Обернулась, когда в комнату вошла Матильда.

— Ну где же ты была? — спросила она, с тяжелым вздохом бросившись в объятия старой няни. — Мне так одиноко.

— Я знаю, дорогая, но мне надо было завершить одно дело.

Матильда отстранила ее от себя и внимательно посмотрела в лицо.

— Как кровотечение?

— Совершенно прекратилось, — ответила, нахмурившись, Корделия.

— Тогда пойдем. — Матильда набросила на плечи Корделии накидку. — Тебе это пригодится. На открытом воздухе довольно прохладно.

На городской площади уже собрались местные жители. В толпе сновали продавцы булочек и вина. Ночью на площади были установлены скамьи для придворных, которые присутствовали здесь в полном составе, даже самые отъявленные сони. Король в окружении нескольких приближенных сидел под бархатным навесом. Корделия надвинула капюшон на голову и вместе с Матильдой пробилась и встала в первом ряду, сразу же за скамьями для придворных.

Михаэль спокойно стоял в центре площади. Рядом с ним двое секундантов дотошно осматривали рапиры, которые должны быть одинаковыми по весу и длине. На руки у них были надеты перчатки, чтобы не порезаться об острые лезвия. Но и они не знали, насколько один клинок страшнее и смертоноснее другого.

Но вот шум в толпе усилился. На площади появился виконт Кирстон. Секунданта при нем не было. Он приветствовал кивком головы князя, который вежливо поклонился ему в ответ. Противники сбросили камзолы, сделали несколько шагов вперед и склонили головы перед королем.

— Да направляет Бог руку правого, — провозгласил король. — И да простит Он не правого.

Корделия как завороженная смотрела на дуэлянтов. Казалось, что она застыла на месте, руки и ноги ее оцепенели.

Она не могла ни мигнуть, ни шевельнуть губами и лишь едва дышала. Все окружающие пропали для нее, она видела только двух человек в центре площади.

После формального приветствия клинками поединок начался. Противники кружили друг около друга по свежему песку, которым была посыпана площадь, присматриваясь, оценивая мастерство соперника. Михаэль не спешил нанести Лео первую рану, которая должна была принести ему победу. Уверенный в успехе, он позволил себе фехтовать с соперником снисходительно, как бы демонстрируя ученику свое мастерство.

Над туманным горизонтом быстро поднимался красный диск солнца. Лео целиком слился с танцующим острием своей рапиры. Все его существо обратилось в глаза и волю, сосредоточившиеся на сверкающем серебре рапиры противника. Он не испытывал страха. Чувство опасности пропало. Он знал, что должен измотать своего соперника. Тот, человек в летах, должен устать скорее, чем он сам. Но для этого Лео было необходимо не давать ему передышки, заставлять его все время двигаться, постоянно наступать и в то же время не оказываться слишком близко к нему.

Лишь через несколько минут после начала поединка Михаэль понял, что произошло. Поначалу князь считал, что именно он ведет схватку, но потом внезапно осознал, что только отражает удары, а не наносит их. Это сложилось неожиданно для него, и теперь он чувствовал себя словно прижатым к стене, хотя знал, что к его услугам вся городская площадь. Парировав очередной удар соперника, он пошел в наступление и сделал выпад. Но Лео вовремя отпрыгнул назад, и рапира Михаэля лишь слегка задела его сорочку.

Лео легко дышал. Глаза его блестели, как острие рапиры.

Михаэль приблизился к нему едва ли не вплотную. Лео сделал выпад, но его нога поскользнулась, и он упал на одно колено. Рапира Михаэля успела рассечь рукав рубашки на той руке, в которой он держал оружие. Но Лео снова вскочил на ноги и отпрянул назад с проворностью зайца. Он перебросил рапиру в левую руку почти незаметно для Михаэля, и перед князем оказался новый противник. Левша, удары которого далеко не просто парировать.

Лео владел рапирой, держа ее левой рукой, не так свободно, как правой, но он знал, что это дает ему преимущество, по крайней мере до тех пор, пока Михаэль привыкнет к этой перемене. И он должен использовать эти несколько минут.

Михаэль перешел в наступление. Задел ли его клинок тело соперника? Хотя рукав не окрасился кровью, для действия яда хватило бы мельчайшей царапины. Солнце светило ему прямо в глаза, он моргнул и отступил назад, пытаясь повернуть своего противника против солнца. Но тут взор его в самом деле помутился, он попытался было вытереть глаза рукавом, но противник не давал ему ни малейшей передышки. Отступив еще дальше, он повернулся спиной к солнцу и снова моргнул, пытаясь избавиться от пелены на глазах. Но пелена осталась. Лео, словно танцуя, сделал изящное движение, клинок его просвистел где-то совсем рядом, и Михаэль понял, что он отразил выпад чисто инстинктивно. Он снова потряс головой, пытаясь прочистить свой взор, моля Бога, чтобы Лео хоть на мгновение ошибся или поскользнулся. Зацепил ли он его тогда клинком? «Прошу тебя. Боже, сделай так, чтобы я его ранил».

И вдруг его зрение само собой прояснилось. Но эта ясность и свет солнца были столь же ослепляющи, как и та пелена на глазах, которая застилала их прежде.

Что-то явно странное происходило у него со зрением. Он невольно снова потянулся рукой к глазам.

Корделия, стоявшая по-прежнему как каменная статуя, уловила все же легкое движение Матильды и услышала, как она что-то прошептала.