– Холодно, Бадин-Яш! – сказал Павел Иванович. – Озяб ночью?

– Ничего, – добродушно улыбнулся Бадин-Яш, – еще мала-мала озябну!

– А ты скажи, Бадин-Яш, когда тепло будет? У людей лето, а у нас все ноябрь!

– Ишо мала-мала – и тепло будет. День, два, три – и тепло будет. Лето будет!

Чечек обрадовалась. Бадин-Яш сказал: скоро тепло будет, значит, и правда будет тепло. Бадин-Яш всегда все знает. Знает, когда кедровые орехи уродятся, а когда нет – еще зимой скажет. Все пастбища в тайге знает, тропки, ручьи. Директор конного завода, когда собирает совет насчет пастбищ, всегда и Бадин-Яша зовет. И больше всех слушает Бадин-Яша…

Чечек прибежала домой:

– Матушка, через два дня тепло будет! Поедем с тобою к бабушке Тарынчак!

– А как же я поеду, – сказала мать, – мы еще не кончила овец стричь! А потом на покос пойдем. Надо скоту к весне сена запасать – к весне скотина отощает, подкармливать будем. А то вдруг гололедица случится, снег льдом подернется – скотина снег раскопать не сможет, особенно овцы: у них копытца слабенькие, и будут ходить голодные… Вот тут опять сено нужно. Ну как же я, дочка, в горячую пору могу с фермы уехать? Я не могу, дочка. А ты, если хочешь, поезжай. Вот повезут продукты в бригаду, и ты поезжай.

– Ладно, поеду. Книжки возьму, бабушке читать буду.

– Э, бабушке читать! Бабушка русских книг не понимает.

– А я буду рассказывать!

– Ты будешь рассказывать, бабушка будет рассказывать – кто только у вас слушать будет? Обе рассказывать мастерицы! Ты вот мне почитай, я хоть послушаю, как ты читаешь.

Чечек взяла книгу, но, взглянув нечаянно в окно, вскочила:

– Легковая машина пришла! Вон, вон, около директорова дома остановилась! – и, схватив шубейку, выбежала на улицу.

Но минут через двадцать она вернулась:

– Так себе. Какие-то люди. Говорят – из Новосибирска. Хотели кино снимать, а не стали. Уехали… Давай я тебе почитаю.

Но мать уже собиралась на работу.

– А ты что ж, на них рассердилась? – улыбнулась мать.

– Конечно, – ответила Чечек, надув губы. – А что им у нас не понравилось? Уехали!.. А нам как хотелось посмотреть! Все ребятишки набежали. Мы же никогда не видели, как кино снимают.

– Еще увидишь, – сказала мать, – жизнь велика. Вымой посуду, дочка, а я в загон пойду.

Как сказал Бадин-Яш, так и случилось: два дня дул ледяной ветер, два дня лежали на конусах гор тяжелые облака, а на третий день люди проснулись и увидели ясную, тихую зарю, услышали птичий щебет. Солнце засияло по-летнему и сразу согрело долину.

В этот день Чечек на повозке с продуктами ехала к бабушке Тарынчак. Как давно она не была в этой тихой долине, где стояли старые аилы коннозаводской бригады! Сытые лошади шли не спеша. Молодой рабочий – широкоскулый Антон – напевал тихонько и не погонял лошадей: день хороший, солнце греет – куда торопиться? Дорога шла по большой долине, засеянной рожью. Чуть заметный ветерок волнами проходил по густой, невысокой, еще зеленой ржи.

– Эх, рожь! – прервав монотонную песню, сказал Антон. – Уж пора бы в трубку закручиваться, а она от холода совсем застыла, росту нет…

И снова запел. Как ни застывают поля от холода, а все-таки отогреваются, и хлеба созревают помаленьку. Неровный климат в Горном Алтае, неверный… но борется с ним богатая черная алтайская земля. И борется советский человек! Острыми плугами вспахивает он землю, удобряет ее и навозом и минералами – разные химические удобрения стали применять люди… А сеют тоже не как придется, а лучшими сортовыми семенами засевают поля… И чего теперь только не растет в долинах: и рожь, и овес, и лен, и гречиха!.. Когда это было на Алтае?..

Вечерело. Над долиной сияло большое оранжевое солнце, и синие тени ложились от высоких лиственниц. Окруженные горами и густой хвойной тайгой, в долине стояли аилы – конусообразные шалаши, древние жилища алтайцев. Вот виден аил бабушки Тарынчак.

Чечек взяла вожжи из рук Антона:

– А ну-ка, пошли! Бегите скорей! Вот еще!..

Лошади прибавили шагу, пустились ленивой рысью. У крайнего аила Чечек соскочила с повозки:

– Бабушка, эзен! Как поживаешь?

Из открытой дверцы аила выглянула бабушка Тарынчак. Лицо у нее морщинистое, коричневое, из-под набухших век светятся веселые узкие, как щелочки, глаза. На ее круглой меховой шапке красуется черная кисть, а на плечи свешиваются жесткие черные косы. Бабушка вынула изо рта дымящуюся трубку и широко улыбнулась:

– Эзен, эзен, внучка! Вот как хорошо, что приехала! А я одна и одна… Старый Торбогош в тайге, редко домой приходит… Входи, садись, Чечек, поешь – мясо есть, сырчик есть… Чегень[8] хороший!

Чечек вошла в аил – как давно не была она здесь! – и уселась на полу, на упругой, густой шкуре дикого козла.

Посреди аила, в ямке, вырытой в земляном полу, жарко рдели крупные угли. Бабушка подбросила несколько сухих поленьев – вспыхнул огонь, и фиолетовый дым потянулся к отверстию, которое светилось на верху аила.

Светлое пламя озарило наклонные стены, черные от сажи, построенные из жердей и толстой коры. Чечек оглянулась кругом – все по-прежнему в бабушкином аиле. У одной стены стоит кадочка с кислым чегенем. Рядом висит привязанная к жердям полочка – там лежит хлеб, стоит посуда. Узкий деревянный ларь с мукой, а на ларе овчины, шкуры козлов, подушка – здесь спят гости. А бабушка Тарынчак, закутавшись в шубу, спит на земле около очага.

– Как поживаешь, бабушка? Как твои дела? – весело и ласково сказала Чечек, заглядывая ей в лицо. – Какие у тебя новости?

– Какие там новости! Рыжая корова недавно отелилась. Теперь у меня три коровы да три теленка… Пастухи обещали деду Торбогошу щенка привезти – буду приучать, чтобы коров домой пригонял, я старая становлюсь… Ну какие у нас новости! Вот еще – второй трактор к нам в бригаду пришел. Да еще недавно новую машину привезли: сама сено сгребает, широкий вал берет! Вся голубая, как цветок. А зубья серебром светятся! Красивая машина! И подгребает чисто, не то что волокуши наши…

– А говоришь – новостей нет! – засмеялась Чечек. – Вон сколько сразу наговорила!

– Э! – отмахнулась бабушка Тарынчак. – Ну что это, какие новости!.. Лучше ты расскажи.

– Вот ты как, бабушка! Так уж тебе это все, значит, не новости? Наверно, у тебя раньше здесь больше новостей было?

– Раньше? – Бабушка Тарынчак посмотрела на Чечек. – А что же раньше было? Вот так! Да ничего не было!

– Ага! А теперь уж и тракторы тебе не новости и голубая машина не новости!.. Ишь ты какая, бабушка!

Бабушка Тарынчак с улыбкой покачала головой:

– Да ведь привыкли уже. К хорошему привыкнуть долго ли? Нет, к хорошему привыкнуть недолго. Вот, как будто это уже и не новости! Время другое – и мы другие. Уж как будто все так и быть должно… А ты, внучка, ездила далеко. У тебя-то, наверно, очень интересные новости есть?

– Да, конечно, у меня есть новости! – согласилась Чечек.

И снова – уж в который раз! – пришлось ей рассказать о школе, о подругах, о директоре, и о том, как сажали сад, и о том, как ее принимали в пионеры, и о том, как ставили спектакль… И конечно, хоть чуть-чуть, да пришлось упомянуть и про товарища брата, про самого умного и самого доброго человека, про Кенскина Кандыкова.

– Э, что же мы! – спохватилась бабушка Тарынчак. – Все сидим да все говорим, а гостей не кормим!

– Бабушка, – сказала Чечек, принимаясь за сырчики, – директор хочет избы строить!

– Пускай строит, – ответила бабушка.

– И тебе избу построит.

– А построит – пускай сам живет. На что мне изба? Где родилась, там и помирать буду… Кушай, Чечек!.. Я в избе жить не буду…

Бабушка Тарынчак, прежде чем подать молоко, подошла к толстой жерди, около которой стояла маленькая засаленная берестяная куколка. Чечек сначала даже не разглядела ее.