Об одних только сосновых корабликах, которые он мастерил в давнем детстве, Командор писал неоднократно: о бриге «Робинзон» с мачтами-лучинками и о его собратьях, которые рассекали синеву и солнечные зигзаги обширных мартовских луж…
Это была Первая флотилия Командора.
Он до сих пор жалеет, что из той флотилии не сохранилось ни одного кораблика. Хорошо было бы поставить его на полку командорской каюты рядом с корабельным фонариком и статуэткой пацана-футболиста, очень похожего на первоклассника Славку….
Те суденышки не сохранились, но осталась привязанность к парусам, осталось желание строить парусники дальше. Этим делом Командор и занялся, когда немного вырос (окончил университет). С мальчишками и девчонками из флотилии «Каравелла» он начал строить яхты. «В натуральную величину». И всего их было спущено на воду около двух десятков. Это парусники разных размеров и конструкций (в основном своих, разработанных во флотилии). Больше всего Командор гордится яхтами класса «Штурман». Чертежи этой яхты он изготовил в больнице, когда врачи пытались найти в писательском организме всякие серьезные хвори… «Штурманов» построили целую дюжину.
Кажется, Командор отдавал яхтам не меньше времени, чем книжкам. И теперь, когда он прикрывает глаза и начинает вспоминать, перед мысленным взором его проходит Вторая флотилия — парусные суда отряда «Каравелла». В пене, в радугах среди брызг мчатся они по взлохмаченным штормовыми ветрами уральским озерам… И порой чудится Командору, что вся его взрослая жизнь сплошь была летней парусной практикой флотилии «Каравелла».
Яхты эти и сейчас бороздят Верх-Исетское водохранилище, которое сухопутные жители Екатеринбурга привыкли обзывать несолидным словом «пруд». Ничего себе пруд, на котором проходят международные парусные регаты!
Но у этих яхт есть существенный недостаток — их не принесешь домой и не поставишь на полку. Поэтому на полках командорской каюты стоят другие корабли.
Прежде всего это метровая модель голландского флейта «Арабелла». Он похож на «Арабеллу» капитана Блада, про которого мы читали в романах Сабатини. Густой такелаж, высокая узорчатая корма, фигура льва под бушпритом. И — как у Лермонтова: «…молча в открытые люки чугунные пушки глядят». Впрочем, пушки не чугунные, а из латуни, что делает корабль еще красивее…
Это работа замечательного умельца, отставного флотского офицера Георгия Александровича Архипова. К сожалению, этого славного человека уже нет в живых. Не придет, как раньше, в «Каравеллу», не станет объяснять ребятам, как построить модель клипера «Катти Сарк»…
Есть у Командора еще две работы этого мастера. Современный шестивесельный ял и ботик Петра Великого. В яле — полный набор всех предметов: даже крошечный бочонок-анкерок с пробкой и прикрепленным к ней жестяным стаканчиком — черпай из анкерка воду и пей на здоровье. Эта шлюпка дорога Командору тем, что когда-то он получил удостоверение на право командовать именно таким вот небольшим парусником и ходить на нем в дальние походы…
А ботик — просто чудо. Мастер сделал точнейшую копию «Дедушки русского флота». Командор уверен, что сам Петр был бы счастлив, если бы получил в подарок такую модель.
Есть немало и других корабликов — поменьше. Среди них маленький фрегат с пенопластовым корпусом и пестрыми бумажными парусами — подарок одного читателя, третьеклассника Максима. Он стоит на полке с книгами Командора. Он словно их частичка… Есть еще немало мелких корабликов, тоже читательских подарков.
Когда-то моделей было больше. Но шхуну-бриг «Надежда» и баркентину «Вега» Командор отдал ребятам, в «Каравеллу». Должны же будущие капитаны знать оснастку больших парусных судов!.. «Надежду» потом украли. Взломали створки в окне отрядного музея и унесли с подоконника метровую бригантину. Жаль ее до слез…
У Командора были по этому поводу кое-какие подозрения, но чего они стоят без доказательств!
Утешала лишь мысль, что похитителями двигала, возможно, не грубая корысть, а приверженность к парусам и морской жизни. Конечно, это не оправдывает пиратов, но все-таки окрашивает печальное происшествие хоть каким-то налетом романтики…
Впрочем, «Надежда» не исчезла совсем. Она осталась в кадрах отрядного фильма «Кораблик, или Хроника капитана Саньки». В кино возможны всякие трюки, и «Надежда» сыграла там настоящую бригантину. От ее борта отваливает шлюпка. Из шлюпки выскакивает на берег пиратского острова лихой десант: два десятка мальчишек в белых матросках, с деревянными мечами и рогатками. Пираты, похитившие юную героиню фильма, не выдерживают натиска и сдаются. Известно, что в кино, в отличие от реальной жизни, добро неизменно торжествует. По крайней мере, в фильмах отряда «Каравелла»…
Модели на полках каюты — Третья флотилия Командора. По ночам она живет своей таинственной жизнью. Просыпаются на палубе «Арабеллы» крошечный фаянсовый бегемот Мотя и пластмассовый петух Кригер, которые с давних пор прижились на этом корабле и ни за что не хотят покидать его. На клотике фок-мачты беспокойно вертит головой и всматривается в тревожную даль красный павиан — подарок братьев-читателей Илюшки, Юры и Саши и их замечательной мамы. Несут службу четверо крошечных матросиков, подаренных Командору на Новый год старшим сыном…
По всем моделям разносится шуршание: это матросики и корабельные гномы готовят суда к отплытию.
Коты Макс и Тяпа, которые дрыхнут в ногах у Командора, беспокойно дергают ушами. Совесть их нечиста. Однажды в приступе безответственной кошачьей дури они носились по каюте и сшибли на пол «Арабеллу». После ремонта стеньга на грот-мачте оказалась чересчур наклоненной вперед, что слегка нарушает корабельную гармонию, но ничего не поделаешь…
Но коты тревожатся напрасно. У волшебных экипажей Третьей флотилии и без них масса забот: за ночь надо успеть побывать во многих сказках.
Днем модели как бы засыпают, а к вечеру вновь начинается тихое волшебство.
Когда за окном назревает закат, рангоут и такелаж Третьей флотилии Командора чернеет на фоне окна, как на экране приключенческого фильма. И за моделями чудятся иные мачты — настоящих океанских парусников, которые когда-то видел Командор.
Первый раз это случилось в пятьдесят девятом году. Третьекурсник Слава приехал на практику в Ленинград и жадно искал там всяческие приметы морского города. Однажды он за мостом Лейтенанта Шмидта, у набережной со старинным памятником Крузенштерну увидел сразу четыре таких судна. Они стояли у причала, прижимаясь бортами друг к другу. Был очень светлый вечер, сквозь чащу такелажа глядел молодой месяц.
Сразу можно было понять, что суда — парусные, хотя парусов на реях и гафелях, конечно, не было.
В романтической голове студента Славы началась сумятица.
По словарям и картинкам он давно изучил все типы парусников, но сейчас в густом переплетении рангоута, вант, штагов, форду-нов, бакштагов и топенантов он совершенно запутался. И робко окликнул бравого военного морячка в белой форменке:
— Вы не скажете, какие это суда?
— Гляди острее! На них же написано.
На белых кормовых свесах и правда можно было разобрать черные буквы: «Вега», «Кропоткин», «Сириус», «Шокальский»…
— Я не про названия. Какой у них тип?
Морячок снисходительно удивился бестолковости «салаги»:
— Сам, что ли, не видишь? Это парусники.
Да, военные моряки далеко не всегда блещут познаниями в парусных делах. (Однажды Командор выспорил бутылку коньяка у капитана третьего ранга, который утверждал, что проходил в училище устройство… трехмачтового брига. Впрочем, бутылку капитан так и не отдал.)
Морячок удалился, вызывая воспоминания о песенной строчке: «Когда он шел, его качало, словно лодочку…».
И вдруг негромкий голосок отчетливо сказал рядом со Славой:
— Это бар-кен-тины.
Оказалось — мальчуган лет десяти.
С аккуратной светлой челкой, в круглых интеллигентных очках, в мятых и подвернутых парусиновых брюках и босиком — что в общем-то было не характерно для приличных ленинградских мальчиков. К ногам его прилипли сырые травинки. Он держал желтое пластмассовое ведерко и бамбуковую удочку.
