Мы с Хельгой расположились у стены, в отдалении от людей. Форма одежды — скромная, но здесь не принято наряжаться во всё чёрное или белое. Люди в замке верили в покой после смерти для тех, кто был честным с самим собой при жизни. Не сразу, но я поняла истинную мудрость этих слов. И осознала, как сама далека от этого.

Прячась за густыми волосами, сжимала добела пальцы, неотрывно глядя перед собой. Я не помню, что случилось той ночью, но я вся была в крови. Кровь была даже во рту и я не знаю чья она. Не знаю, кто виновен в случившемся. И почему ничего не помню…

А люди смотрят. Поглядывают исподлобья, мать Лидии, выцветшая дочерна женщина, неотрывно глядит на меня. В её глазах — ни слезинки. Она высохла и стала похожа на дерево. Её придерживал брат Лидии, мужчина около тридцати лет. И он смотрел только на открытую печку, где в красном лежала сестра.

Нетрудно догадаться — присутствующие винят меня в случившемся. Шёпот доносится и до «барских покоев». Что-то передала молчаливая Иза, что-то услышала сама в запутанных поворотах замка. Они относятся ко мне как к чужачке, принёсшей беду в господский дом. Словно я демон, искривлённая версия Ольги.

От мыслей зачесалась шея — место укуса тревожило всё больше и больше. По словам Веля, у меня ещё есть время, но прошли сутки, а от шрама остались только серебристые нити. Ещё немного и я перестану быть… кем?..

Пожилой мужчина, староста в расшитом золотыми узорами кафтане чёрного цвета с длинной бородой и едва-открытыми глазами, вышел на середину зала. Дождавшись тишины, заговорил негромко на языке, предшествующем демьянеру. Хельга по пути в отрицу (так называют место прощания с умершим), рассказала об обычаях людей. О прощальных словах старосты, чтобы я больше понимала происходящее.

Староста говорил:

— Да простят нас отцы и матери, предки и дети. Уходят от нас не чистыми, но живыми, светлыми, а не тёмными. Жизнь овцы коротка, но за ней следует иная жизнь. И горечь оставшихся да смоется пеплом — мы будем помнить девушку, одетую в белое, носящую имя Лидия, пока не останется последний, кто видел её живой.

Хельга объяснила, что скрывается за этой речью. Прощения просят у живых за то, что человек ушёл не своей смертью, а насильственной. Не чистый, но живой — значит смерть была кровавой, но быстрой. Светлый, а не тёмный — человек был хорошим при жизни, добрым. Жизнь овцы — аналогия овцы и волки, в далёком прошлом, волки охотились на людей как на животных. Это осталось в людской памяти. Иная жизнь — продолжение жизни после смерти. Какая она — неизвестно, но люди верят в покой для честных, кто никогда не нарушал законов совести. Смоется пеплом — всё, что останется в печке после кремации, староста нанесёт на веки живых, чтобы они вспомнили, какой была Лидия при жизни. Одетая в белое — Лидия была девственницей и не познала человеческой близости. Это как у нас таких девушек хоронили в подвенечном платье.

Довольно красивая и справедливая церемония. Как только староста закончил, его помощники закрыли печку и запалили огонь. Один из них открыл несколько вентиляционных отверстий в стенах, создав сильный сквозняк, выдувавший не только дым, но и запах. Холод с улицы мурашками прошёлся по спине, но я упрямо осталась стоять на месте, хотя многие уже ушли.

Странное чувство. Я знала Лиду всего месяц, но кажется не знала вовсе. Я была для неё не подругой, а лэри, гостьей её лэрда. В её задачи входило обслуживать меня, обучать языку и не давать заскучать. Но в последнюю ночь, увидела, что мы могли стать подругами. Её доверие тронуло меня и вот к чему это привело.

Кроме нас с Хельгой, в комнате остался молчаливый, почти спящий староста и мать с сыном в окружении трёх мужчин-родственников. Их небритые лица вызывали какое-то неприятие внутри. А суровый взгляд опаску. Однако они быстро стушевались, когда Хельга внимательно посмотрела в их сторону.

В какой-то момент, она взяла за руку и без сопротивления вывела из комнаты обратно в тепло. Окоченевшая, с трудом переставляла ноги. В голове пусто. А во рту сухо. Негромко она объяснила, что процедура займёт не один час, ожидать конца могут только близкие родственники и староста с помощником. Остальные вернутся на закате, чтобы в последний раз проститься с погибшей. И никогда больше не плакать по ней. Слёзы плачут по живым.

Я поняла, что присутствие Хельги очень многое значит для людей, ведь в ней они видят будущую хозяйку Корнголик-ана. Сын Вельямина живёт в столице и не собирается становится кан-альфой дальних пределов. Интересно, почему так получилось?

Пока Хельга рассказывала некоторые волчьи традиции прощания с ушедшими, мы вышли из серой зоны замка. Так называют ту часть, где располагаются подсобные помещения и комнаты людей. Зона второго сорта. Это начинает подбешивать, но что могла поделать? Их история не моя. Да и люди, здесь живущие, не мои люди. Как-то не срабатывало чувство сопричастности. Всё, чему научили учебники по истории — не вмешивайся. Доступно и просто.

Возле бокового коридора на пути встал разгорячённый Михо. Кажется, кто-то провёл эту ночь в обнимку с бутылкой. Меня поразило как он изменился за короткое время. Из добродушного мужчины превратился… в это. Так влияют барабаны?

Пошатываясь, он вынудил нас остановиться.

— Посмотрела на дело рук своих? — ясным и злым голосом выпалил он, глядя исподлобья. — Все знают, что она погибла из-за тебя!

— Михо, — осторожно отозвалась Хельга, вставая между нами. — Иди домой, выспись. Ты не в себе!

— А может наоборот? — прорычал он, почти с призрением глядя на неё. — Это ты не в себе, что общаешься с ней! Она чума на оба дома! — мужчина заговорил на своём языке быстрее, от усталости потеряла нить и уже не понимала, что он пытается доказать Хельге. Хотя и так ясно — во всём виновата я.

Ответ девушки не заставил себя ждать. Она толкнула его, освобождая путь, взяла меня под руку и потащила прочь.

— Лучше тебе взять свои слова обратно, Михо, или доиграешься и Вельямин выгонит тебя! — крикнула на прощание.

К несчастью, мы недооценили злость волка. Успев сделать с десяток шагов, почувствовала, как что-то с силой хватает за плечо, вырывает из рук Хельги и отбрасывает в сторону. Врезавшись в стену, пала лицом вниз, больно ударившись лбом об пол. В ушах зазвенело и сквозь звон послышалось рычание. Приподнявшись, увидела как дерутся Михо и Хельга. Он успел частично трансформироваться и его лицо теперь походило на лицо парня из фильма «Американский оборотень в Лондоне». А вот Хельга только когти отрастила и уже успела оставить чёткие следы на его физиономии.

Поднявшись на ноги, сразу отскочила в сторону — рядом со мной упал волк — Хельга вновь оттолкнула его. Её лицо раскраснелось, глаза засияли почти демоническим блеском. Слегка ссутулившись, она пошла на Михо, готовясь вновь ударить, когда он с необычайной скоростью и изворотливостью, прыгнул с места, и, оттолкнувшись от противоположной стены, сзади набросился на неё, повалив на землю. Он руками обхватил её шею и принялся душить. Хельга отчаянно царапала пальцами его руки, но им овладела слепая ярость. В глазах — пустота, чистое безумие. Он просто убивал её.

— Оставь её! — закричала во всё горло и бросилась на него, позабыв о боли. Схватив за плечи попыталась оттянуть, но он отмахнулся как от букашки и я упала на пятую точку.

— Михо! — вновь попыталась воззвать к нему, но он ничего не слышал.

Тогда решилась на последний манёвр. Достав из волос рыбную булавку, с силой надавила на запястье, пуская кровь. Только она способна привлечь разъярённого волка. Я это не раз проходила. Так и получилось. Хельга уже была без сознания, когда он отстал от неё, вперившись в меня кровавым взглядом. Жажда с большой буквы. Во славу её он с лёгкостью повалил меня на спину, готовясь впиться зубами в обнажённую плоть. Острый мускусный запах шерсти дурманил, замедляя действие и вскипая кровь. И я сделала невозможное.

Когда он наклонился, изогнувшись, зубами вцепилась в его ухо, вызвав жалобный вопль. Почувствовав кровь на губах, от чистой невероятно мощной вспышки внутри, оттолкнула его с такой силой, что он перелетел через Хельгу и врезался в дверь, снеся её напрочь. Прямо под ноги Вельямина.