Я кивнула, пока ничего чудовищного я не услышала, хотя и ожидала. Я была готова к самому худшему, что Марк убил кого-то, изнасиловал, сплагиатничал — все, что угодно. «Зильберу нечем меня удивить», — подумала я, хотя все равно боялась, что что-нибудь все же застанет меня врасплох.

— Он, видимо, был действительно хорош, — продолжал Зильбер о Марке. — И, помимо обычных в таком случае замечаний, внес добавление к работе, предложение, что ли. Он так повернул идею, как-то так удачно ее обыграл, что она предстала совершенно по-новому и теперь выглядела не просто лучше — значительно лучше, даже, говорили, стала революционной.

«Все еще ничего плохого, — удивилась я. — Все это либо я знала сама, либо мне рассказывал Рон».

— Но теперь возникал вопрос, кто владелец идеи, — продолжал Зильбер. — Конечно, ваш, Марина, друг, — он упорно не называл Марка по имени, — изменил идею своего коллеги до неузнаваемости. Но все же изначально, пусть и в очень упрощенном варианте, она была собственностью именно этого коллеги, он ведь работал над ней не один год. Понятно, что даже довести идею до кондиции, в которой ее получил ваш друг, требовалось много и времени, и труда. Логично было оформить соавторство, и все, казалось, шло к этому. Никто бы особенно не интересовался нюансами, в детали этой истории было тогда посвящено совсем немного народу, да и в любом случае соавторство казалось единственно справедливым решением. Но ваш друг ведь непрост, — Зильбер выдержал паузу, и, хотя от меня не требовалось подтверждения, я скорее, по инерции кивнула, соглашаясь: что есть, то есть — непрост. Впрочем, кто прост? Хотя бы взять вас, дорогой профессор.

— И тут он выделывает пируэт, — продолжил Зильбер, и я внутренне усмехнулась. От словосочетания «выделывает пируэт» попахивало чем-то не совсем гарвардским, да к тому же я уже знала, что за пируэт это был. — Он отказывается от соавторства мол, я только рецензировал, подумаешь, — идея пришла, — не жалко, я вообще над другим вопросом работаю, это, мол, не мое, и я даже влезать туда не хочу. Казалось бы, даже благородно, все, кто знал, а повторяю, в тот момент знали немногие, тоже так оценили. И никто не заметил, что этот непростой мальчик продумал все от начала до конца, очень тонко продумал.

— Я, извините, тоже не заметила, — все же прервала я Зильбера, — в чем непростота? Отдал свою идею, за просто так, и видеть в этом злой умысел, коварство — для этого надо уж очень хотеть увидеть.

Я, безусловно, намекала, впрочем, Зильбер не понял или не захотел понять, потому что лишь слегка усмехнулся. Ему нравилось рассказывать, казалось, что он оживает, рассказывая, он даже выглядеть стал лучше, отвлекся и разошелся, даже румянец появился на лице. Я смотрела на него и думала, что даже если он не скажет ничего нового, я все равно выслушаю его — хотя бы в медицинских целях.

— Безусловно, с поверхности не видно, — как бы согласился со мной Зильбер, впрочем, я знала, что дальше последует опровержение, — но посмотрите, Марина, что получилось. Такое редко происходит в нашем мире, когда кто-то кому-то дарит идею, даже не подчиненный начальнику, даже не учитель ученику, а так просто, приятель приятелю, коллега коллеге, и не просто идею, а идею редкую. Конечно, об этом заговорили как о событии, как об экстраординарном случае, и количество посвященных в эту историю резко возрасло. Но хитрость как раз и заключалась в том, что, переходя из разговора в разговор, из рассказа в рассказ, суть истории претерпевала изменения и в результате выглядела так: «А вы слышали, Марк подарил Аллану идею, да вот ту, в его новой работе». Или: «Вы читали новую работу Аллана? Эту грандиозную идею ему дал Марк — да, да, подарил». И видите ли, Марина, все как бы действительно так и произошло, хотя и не совсем так, но в любом случае не подкопаешься.

Он все же назвал Марка по имени, — подумала я. — Все-таки снизошел. А может быть, ему так рассказывать удобнее, трудно ведь все время говорить: «ваш друг».

— Так вот, в результате получилось, что благородный Марк пожертвовал гениальной идеей ради товарища. То есть теперь все вокруг считали, что, во-первых, работа, которую сделал Аллан, на самом деле работа Марка, он просто ему ее подарил. А во-вторых, работа гениальная, и потому сам Марк гениальный. Иными словами, Марк отобрал у своего коллеги не часть работы, на которую имел право претендовать, а всю работу, во всяком случае, в общественном сознании.

Действительно, подумала я, при таком сценарии все, наверное, приблизительно так и должно было выглядеть. Хотя почему надо обвинять Марка в преднамеренности? Он искренне отказался, а что так вышло — не его вина. Но я ничего не сказала и позволила Зильберу продолжить.

— Аллан, правда, получил премию за лучшую работу не то университета за год, не то еще за что-то, и сразу занял место заведующего кафедрой в одном крупном университете на юге, и уехал туда, и сделал с тех пор блестящую карьеру. Но если вы спросите кого-нибудь из тех, кто его знает в нашем мире, то вам все скажут, что своим успехом он обязан Марку.

— А разве не так? — все же не удержалась я.

— Может быть, — неожиданно легко согласился профессор, — но дело не в этом. Дело в том, что за Марком закрепилась слава гения — созидателя, человека — генератора идей.

«Это мне тоже Рон говорил, немного в другой фразировке, впрочем», — подумала я.

— Аллан же, когда обнаружил, что карьера его поднялась на неожиданную высоту, тоже, видимо, был искренне благодарен Марку. Когда же он переехал на новое место и получил солидную сумму и от премии, и от новой высокой зарплаты, знаете, что он сделал? — Я подняла брови, сейчас действительно в искрением удивлении. — Он сделал Марку подарок, но не просто подарок, а очень редкий и дорогой подарок. Что бы вы думали? — спросил Зильбер, и я, видя, как вся история его веселит, пожала в недоумении плечами. — Он подарил ему очень дорогой автомобиль.

— «Порше»? —не смогла удержаться я, слишком быстро Зильбер произнес последнюю фразу. Глаза Зильбера сделали на мне полуоборот, и я пожалела, что не удержалась.

— Какой именно автомобиль, я не знаю, но знаю, что дорогой. Подробности, конечно, не афишировались, но тем не менее все узнали, вам ведь известно, как слухи у нас распространяются.

Я хотела сказать, что, конечно, мне известно, а вот сейчас стало известно еще лучще, как они, подлые, распространяются, но промолчала. Все же он был болен.

— Про друга вашего пошла слава, и дальше произошло нечто, что сначала никто понять не мог. — Зильбер выдержал таинственную паузу, как будто рассказывал детектив. Впрочем, для него это, наверное, и был самый что ни на есть детектив. — Никто ничего и не заметил даже, просто сначала обратили внимание, что друг ваш перестал работать над своей темой, а переключился на какую-то другую. Здесь, знаете, свободы много, но не так уж чтоб совсем бесконтрольно. Потом через какое-то время опять обратили внимание, что он взялся за новую тему, никакого отношения к его собственной не имеющую, вообще из другой тематики, что-то из физики. А вскоре произошли странные совпадения: люди стали печатать статьи именно по тем вопросам, над которыми работал ваш друг, и какие статьи! Прорывные! — Он остановился на секунду. — Есть такое слово «прорывные»? Ну, не важно... Очень, очень сильные статьи. Хотя сами люди не были очень сильными, вполне посредственные личности, которые, понятно, ничего такого большого сами создать не смогли бы. Через какое-то время ситуация повторилась: заметили, что Марк занялся одним, как ни странно, биологическим вопросом. А через несколько месяцев кто-то опубликовал работу по аналогичной теме, опять же чрезвычайно необычную работу. Поползли слухи, нашлись люди, которые внимательно изучили все эти разные труды, и нашли в них как бы один почерк. Как, знаете, когда взломщик взламывает квартиры, у него тоже свой собственный почерк, по которому его определяют. — Зильбер усмехнулся, сравнение понравилось ему. — Так и здесь, везде была видна рука вашего друга. Начался шум, поговаривали, будто друг ваш берет за свои услуги деньги. Никто точно не знал, но говорили, то он подписывает контракт с заказчиком, так сказать, идеи, что тот будет платить Марку что-то типа пожизненной ренты, говорили, десять-пятнадцать процентов от своих ежегодных доходов. Справедливости ради еще раз повторю, никто точно не знает, но слухи ходили упорные. Те индивидумы, которые пользовались идеями Марка, действительно меняли свой статус и взлетали кто выше, кто ниже, но взлетали. И если это правда насчет десяти-пятнадцати процентов, то суммы становились приличными, с учетом того, что тех, кто пользовался услугами Марка, похоже, становилось все больше и больше.